Земля-воздух (СИ) - Лимова Александра (читаем книги онлайн txt) 📗

— Косицкий на их стороне. Сказал же, чтобы обслужили их по высшему разряду, — вздохнув, я перевела взгляд на мрачную Татьяну, смотрящую на ящики с алкоголем. — Диего вспыльчив, посадит самолет. Неустойка неподъемная и авиакомпания пустит нас по миру, занеся в черный список. Татьяна, не переживай, не насиловать же он меня будет.

Лиза выдохнула, с сомнением отходя от двери и пропуская меня в салон. Первое, что почему-то зацепил мой взгляд — объемные букеты на подставках по всему салону. Флористов только зря дергали. Белые лилии с розами в расписных вазонах не вписывались в кожаный интерьер оккупированный семью пьяными телами, шестеро из которых разместились на белых кожаных диванах за массивным дубовым столом справа, а седьмой, тот самый псевдо-богатырь, разочарование и опасение Лизки, сидел напротив стола, рядом с иллюминаторами, попивая текилу прямо из бутылки.

Пара моих шагов по толстому ворсу персидского ковра и вот я уже приседаю по правую сторону бритоголового и доброжелательно интересуюсь, чем могу быть полезной.

— Ну-ка сядь. — Говорит, как выплевывает, и кивает на пустующее кресло рядом, разворачиваясь к нему.

Не сомневается, что подчинюсь. Внутри вскипает протест и злоба, напоминая о первых рейсах гражданской авиации, где я была вынуждена по сотне раз изображать спокойствие и дружелюбие в ответ на хамство.

Села на самый край кожаного сидения и снова спокойно улыбнулась, глядя в черные глаза на грубом, жестком лице. Голубая рубашка распахнута на груди, колени разведены максимально широко, на кисти огромный золотой браслет, толстые пальцы с парой массивных перстней. Странно, что креста в несколько килограммов на груди нет. Этакий привет из девяностых, хотя на вид ему чуть за тридцать.

Сальный, липкий взгляд прошелся по мне с ног до головы, задержавшись на груди, закрытой пиджаком и блузкой со стоячим воротничком. Легкая дрожь тронула ладони, кротко сложенные на коленях. Может, идея с Диего не так уж и плоха? Страстный испанский мачо, как и всякий импульсивный мужчина их нации, явно наплюёт на то, что при необходимости у нас в стране истинную причину внеплановой посадки в легкую замолчат, и его заткнут… И нас всех.

— Тебе сколько лет? — голос низковатый, гудящий такой, неприятный. — Тебе уже можно?

Сковало холодом в ответ на эти слова и жуткий, лающий смех в салоне. Он пригубил бутылку и снова вперил в меня черный взгляд, в котором откровенно читалась похоть, вызывающая у меня отвращение и желание немедленно встать и уйти. Таких персонажей в бизнес-авиации я не видела. Слышала о намекающих клиентах, а там уж если совесть стюардессы позволяла, то интим происходил. О таком вызывающем поведении я не слышала. И не ждала его. Я не проститутка, могли бы взять шлюх с собой. Эскорт. Явление у клиентуры не редкое, особенно на дальние перелеты. У этого нечестивого животного явно играл тестостерон на фоне опьянения, и уж явно не впервые. Мог бы об этом позаботиться, чертов амбал.

— Мне двадцать шесть лет. — Растягивая губы в отрепетированной улыбке произнесла я, едва справившись с голосом, в котором вот-вот могло прорваться презрение, отвращение и брезгливость, уже и так стягивающих мышцы лица, которые я едва контролировала.

— Муж, дети? — нахально усмехнулся этот ублюдок, снова пригубив бутылку и пробегаясь взглядом еще раз по моему помертвевшему телу.

Вместе со страхом, в крови начинала вскипать злость. Он был из той самой категории, считающей, что бабло может оставить безнаказанным в любых обстоятельствах. Дебил, который чудом урвал солидный кусок и теперь пытался отыграться на унижении других. Ненавижу такой типаж. До глубины души ненавижу.

Я только тут поняла, что нестройный гомон мужских голосов за столом притих. Все застыли в ожидании. Моего унижения. Челюсть едва не свело от силы, с которой я ее стиснула. Мы не имеем права говорить клиентам нет. Сводить тему, предлагать альтернативу, но не отказывать. Я с трудом удерживала спокойное выражение лица, глядя в морду этого похотливого животного.

— Нет. — Снова подвиг, ибо голос мой не дрогнул и не выдал эмоций. — Только жених.

— Жених — не шкаф, подвинется! — мерзко заржал лысый и его поддержали несколько шакалов за столом.

Я, чувствуя, что пахнет жаренным, твердо смотрела в черные глаза и не спускала с губ доброжелательной, словно приклеенной улыбки. Кровь щедро разбавлял адреналин, заставляя сердце биться чаще, а ненависть стягиваться в тугой ком в груди. Если он только посмеет… если только попробует… Самолет посадят. Диего посадит самолет, я в нем уверена. А потом… потом папа разрулит, он столько лет в авиации работал, у него связи. А Женька этого ублюдка закопает. У Женьки тоже связи.

— Маша, Машенька! — едко пропел лысый, скользнув взглядом по бейджику на моей груди, прикладываясь к бутылке и не спуская с меня прищуренного похотливого взгляда. — Я твой медведь! А как ты смотришь на то, чтобы мы с тобой уединились?

У него даже мозгов не хватило на намеки. В открытую сказал, тварь. Гогот за столом едва не послал мою выдержку к черту. Хотелось немедленно встать и отобрать бутылку из этой лапы чтобы ударить ею по лысому черепу.

— Ну, Машенька? — хохотнул он, раздевая меня взглядом, и вызывая этим рвотный рефлекс. — Твой директор хвастался отличным сервисом. Врал безбожно, судя по твоему поведению. Глазки прищурила, улыбка фальшивая, того и гляди стартанешь ко мне с ноготочками. Ты, получается, страстная девочка, да Машенька? — гоготнул он, склоняя голову и довольно осматривая мое лицо. — Ты заставляешь меня ждать. Машуля, давай-ка кивай своей хорошенькой головкой, и мы с тобой будем заниматься взрослыми вещами.

Взрослыми вещами, блядь. Аж в глазах потемнело от ударившей в голову смеси злости, брезгливости и страха. Нижняя губа дернулась вниз превратив улыбку в предупреждающий оскал, и я не сумела совладать с собой и сдержать ненавидящий взгляд исподлобья. Крах и катастрофа, я не могу себе позволить такое выражение лица. Даже на те жалкие доли секунды, когда потеряла самоконтроль. Но ему понравилось. Он одобрительно захохотал. Мгновение и я снова взяла себя в руки, снова являя собой воплощение доброжелательности и приветливости.

Но краткий миг протеста был прекрасно считан всей стаей, вызвав смешки, накаляющие еще сильнее горячий от напряжения воздух между мной и этой лоснящейся от пота и желания тварью.

— Машенька-а-а-а… — разочарованно пропел лысый, откидывая голову на подголовник, но не отпуская вполне добродушно улыбающуюся меня взглядом. — Что ж ты, воды в рот набрала, что ли? Или молчание — знак согласия?

Вот тут меня тряхануло. Да так, что едва себя сдержала от порыва послать матом эту сволочь и, вскочив, убежать в стафф. А его это подстегнуло. Он только раскрыл рот, как прозвучал холодный, бескомпромиссный приказ с легким эхом насмешки:

— Толстый, завязывай. Видишь, девочка не из таких.

И все. Лысого как будто выключили, а в салоне повеяло арктической стужей, охлаждая, успокаивая мои напряженные нервы. Я инстинктивно перевела взгляд на источник голоса. Ему, может быть, тоже было около тридцати. Он расслабленно развалился прямо в центре дивана, окруженный своей стаей, и смотрел на мои губы глубоким, чуть насмешливым взглядом. На дне насыщенно зелёных глаз плескалась ядовитая насмешка и темное неопределяемое чувство, вызывающее во мне странное подобие отклика. Лицо выразительное, безумно притягательное, с четко обозначенными скулами и тонкой линией губ. Волосы темные, короткостриженые. Высок и подтянут, в пальцах правой руки бокал с бренди. Единственная бутылка была среди семи ящиков текилы.

Я знала, что в мужчине главное его взгляд. Он говорит о многом. Обо всем. И если у амбала был мерзкий и наглый, одназночно его характеризующий, то здесь было что-то жуткое, неопределяемое, и что в дальнейшем, значительно успокоившись я все никак не могла охарактеризовать

Когда он впервые поймал мой взгляд, переведя его с моих губ в глаза, меня будто парализовало. И резануло. Дико. По живому. Как будто в прорубь столкнули. Дыхание перехватило, а внутри все сжалось до боли. Я думала, о голубых глазах говорят холодные. Нет, дело не в цвете. Дело в выражении. Его взгляд был замораживающим, тяжелым, откровенно насмешливым, и все с тем же непонятной тенью не характеризуемого чувства.