Лекарство от любви – любовь - Егорова Ольга И. (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
Не слишком большое расстояние их разделяло. Парень еще не успел сообразить, что к чему, а прыткий мальчишка уже подлетел к нему, подпрыгнул и совершенно неожиданно повис у него на шее. Как это получилось, неизвестно – видимо, повинуясь какому-то внутреннему сигналу, он все же наклонился слегка, иначе бы не получилось у пацана так лихо запрыгнуть на шею почти двухметровому дядьке. Мальчишка обхватил его крепко, так что даже дышать трудно стало. Потянув за провод, он освободился от наушников и услышал вдруг совершеннейшую нелепость:
– Папа! Папочка!
Слегка смутившись от подобных обвинений в свой адрес, он попытался отодрать мальчишку от себя. Чтобы хоть посмотреть на него – в самом деле, мало ли приключений в ранней юности было! Но тот вцепился, как перепуганный котенок, почти намертво, и все продолжал твердить, теперь уже шепотом, в самое ухо:
– Папочка, папочка…
Папочка – и все тут. Он попытался взять себя в руки, успокоиться.
– Эй, ребенок, ты ведь так задушишь меня. Ну, отпусти, я же никуда не убегу от тебя, слышишь?
«И вообще, давай разберемся, – продолжил он уже мысленно. – Тебе сколько лет? Три? Четыре? А мне двадцать! Подумай сам, это же невозможно. Ребенка же еще девять месяцев вынашивать надо. Соответственно… Соответственно, быть такого не может. Однозначно – не может! Даже если тебе не четыре, а три. Я-то знаю…»
Но вслух ничего такого не сказал. Только добавил, тихо и даже ласково:
– Ну, ребенок, будь человеком. Отпусти меня, пожалуйста. Мне же больно.
К ним уже бежала, колыхаясь, полнотелая дама-воспитательница. Издалека было заметно, что лицо ее перекосилось гримасой злобы. Он вдруг понял, что сейчас тетка станет орать на непослушного своего воспитанника, который ведет себя столь неподобающим образом. Отбился от «стада», пугает прохожих… И правда ведь, заслужил хорошего пинка этот ребенок.
Только почему-то стало жалко его. Повинуясь внезапно нахлынувшему чувству, он вдруг прижал его к себе, сомкнул руки вокруг худой спины, почувствовав каждый хрупкий позвонок и мягкие, едва прикрытые кожей ребра. И снова вырвалось, само собой:
– Что ж ты такой худой, а? Не кормит тебя, что ли, мама твоя?
А тот снова прошептал в ответ:
– Папочка…
Словно заевшая пластинка.
Парень вздохнул, как будто примирившись с фактом существования в своей жизни сына. Может, и правда, дети появляются именно таким образом, а вся физиология, которую они в школе еще изучали, – просто выдумка ученых? Просто падают откуда-то с неба, повиснув у тебя на шее – и все, ты уже отец. Кто знает… Вот еще минуту назад не было у него сына, а теперь вдруг – бац, появился. Что ж, пусть… Все же это не навсегда, на время. Вот сейчас подлетит к ним разъяренная тетка, надает ребенку по попе, чтоб неповадно было к прохожим приставать, и утащит его с собой на крепком поводке. А он пойдет себе своей дорогой – в институт, на занятие по методике преподавания литературы. И правда, если уж ребенку так хочется, пусть называет его папочкой. Мало ли у кого какие заскоки в детском возрасте случаются. А то, что музыку пришлось оборвать, так это не страшно, все равно ведь качество звука не давало насладиться в полной мере… Нет, наверное, напрасно эта тетка так разозлилась. Все-таки ребенок, скидки на детский возраст быть должны.
– Ах ты, дрянь! – завизжала она тонким, абсолютно не соответствующим ее комплекции голосом. – Дрянь какая, а? Я же сказала – строимся по парам и идем… Господи Боже мой, дай мне силы с этими ублюдками…
– Вы, мадам, Господа Бога-то сюда не приплетайте, – опешил парень от такого кощунственного соседства в ее фразе двух несопоставимых вещей. – Для него, для Господа Бога, понятия «ублюдок» как такового не существует…
Она даже и не услышала, что он там говорит. Или сделала вид, что не услышала. По крайней мере все это не имело для тетки абсолютно никакого значения.
Она вцепилась ребенку в плечи и потянула его на себя:
– Иди сюда, я сказала!
Ребенок проявил неожиданную покорность. Словно этот истеричный визгливый голос имел над ним какую-то тайную власть. Как волшебная флейта из сказки заставляла смеяться или плакать тех, кто совершенно этого не хотел.
Почему-то вспомнилась эта детская сказка. Хотя столько лет прошло уже с тех пор, когда он сказки читал. Но сравнение показалось все же неудачным. Нет, никак не походил этот истошный вопль на мелодию флейты. Скорее на пожарную сирену.
– Вот так-то! – Она размахнулась и со всей силы залепила ребенку по заднице. Потом подняла глаза, хлопнула густо накрашенными, редкими и какими-то деревянными ресницами и изобразила на лице подобие извиняющейся улыбки. – Простите, молодой человек, пожалуйста. Они у нас все такие дикие, что с них взять. А этот – так особенно. Ему вчера одна добренькая тетя-воспитательница сказала, что скоро за ним папа придет и заберет его. Вот он теперь и кидается на прохожих… Ну разве можно такие вещи детям говорить? Родные родители от них отказались, а чужим они разве нужны?
– Так вы, значит… – Теперь до него дошло, в чем дело.
– Да-да, – оборвала она его и, повернувшись к мальчишке, строго сказала: – Чтобы больше такого не было, понял? Этот дядя к тебе не имеет никакого отношения, он не твой папа. Твой папа тебя бросил, он от тебя отказался, и никого, кроме воспитателей, у тебя нет. Так что ты должен нас слушаться…
Глаза мальчишки потухли, словно налетевший порыв ветра загасил едва тлеющий огонек костра. Ужасно жалко стало его, и слишком жестокими показались слова тетки-воспитательницы. Несмотря на то, что она, наверное, правду говорила. Ресницы у ребенка дрогнули, он опустил глаза и принялся хныкать.
– Замолчи сейчас же, – приказала ему воспитательница. – Заткнись!
– Да что вы такое себе позволяете? – возмутился парень и даже протянул руку к ребенку. Захотелось погладить его по голове, вытереть слезы. А что еще он мог сделать для него?
Но тетка, словно предугадав его намерения, торопливо забормотала:
– Не нужно, молодой человек. Не нужно его успокаивать. Вот вы сейчас его по головке погладите и пойдете своей дорогой. А он потом целый месяц тосковать будет и спрашивать, когда к нему тот добрый дядя придет. И интересоваться – может быть, он и в самом деле его папа? И что я ему отвечу?
Парень промолчал, а тетка, выдержав надлежащую паузу, завершила свою речь:
– В том-то и дело, что ответить ему будет нечего. Ох уж эта ваша доброта, эта жалость на расстоянии… Все вокруг такие добренькие! Только как до дела доходит, каждый тысячу причин найдет, чтобы откреститься… Пойдем! – Она дернула мальчишку за руку, и тот послушно засеменил вслед за ней, безуспешно пытаясь подстроиться под ритм широких и быстрых шагов.
Парень стоял, молча глядя им вслед, и нервно теребил пальцами провод от наушников. Отойдя на несколько шагов, мальчишка вдруг обернулся и посмотрел на него.
– Эй, ребенок… – начал было он, только не знал, что нужно сказать дальше. Просто попрощаться было бы глупо. – Ребенок, скажи… Зовут-то тебя как?
– Пашка, – всхлипнув, тихо ответил тот и отвернулся.
– Ну, прощай, значит, Пашка…
Через минуту он уже смешался с толпой детей, и вскоре все они скрылись за воротами парка. Гомон детских голосов и окрики воспитателей стихли, растворившись в уличном шуме. Словно и не было ничего.
А парень так и стоял, безуспешно пытаясь справиться со странным, незнакомым ему прежде чувством беспомощности перед неотвратимой жестокостью окружающего мира.
Несмотря на то что ему отчаянно хотелось проснуться, сон все продолжался. Правда, теперь, во второй своей части, он был уже лишен той целостности и последовательности в отражении событий.
В этом сне он всегда видел Лилю. Ее синие глаза и пшеничные волосы, струящиеся у него между пальцев. Он так любил перебирать эти волосы, подносить густые пряди к лицу и вдыхать их запах. Запах диких луговых трав и цветов. Он часто говорил ей о том, что волосы ее пахнут цветами, а она, смеясь, отвечала, что это просто шампунь. И даже иногда показывала ему бледно-зеленый пузырек, водила тонким пальцем по написанным строчкам, сквозь смех повторяя: «Экстракт ромашки… экстракт шалфея… масло чайного дерева…» А под конец добавляла совершенно непонятное, диковинное какое-то слово «октопирокос». Ему нравился ее смех. Взгляд послушно скользил по строчкам, выискивая на этикетке всю «прозу жизни»: «восстанавливает жизнеспособность волосяных фолликулов, стимулирует микроциркуляцию…»
