Как вам живется в Париже - Кандала Тамара Ивановна (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt) 📗
Она была права, моя прагматичная подруга, надо быть проще. Сама Ксенька за время нашей долгой дружбы умудрилась стряхнуть со своей головы бесконечное количество «нимбов», которые я ей напяливала, оставаясь при этом очень близким мне человеком и объектом моего восхищения. Почему-то ей я прощала все несовершенства. Более того, они мне казались настолько привлекательными, что часто я даже пыталась, вольно или невольно, ей подражать. В этом, наверное, и есть феномен истинной любви и дружбы, в ней воображение господствует над интеллектом. В конце концов я короновала её званием «лучшей подруги», которому она полностью соответствовала, и успокоилась.
— Я вообще считаю, — Ксения осторожно разгрызла своими белоснежными крепкими зубами миндаль, — нужно научиться извлекать максимум пользы из своих и чужих недостатков и заставлять их работать на себя. А то в жизни всегда так — ждёшь, ждёшь чего-то, а потом, когда это, наконец, получаешь, оказывается, что это совсем не то, чего ты хотела. Учись быть счастливой. А то ты вечно из двух зол норовишь выбрать оба.
И это было правдой. У неё был разумный взгляд на вещи. «Это моё окончательное решение… но не последнее», — любила говорить она по многим поводам. Мне всегда импонировала эта её снисходительность к людям и к самой себе. Тогда как меня всё время раздражало их и, особенно, своё несовершенство.
— Давай-ка выпьем с тобой, подруга, — Ксенька подняла бокал с пивом, — причём, выпьем не за здоровье, а за удачу! Знаешь, на «Титанике» все пассажиры были здоровы…
— Когда возвращается твой Ихтиандр? — спросила она.
Ихтиандром она называла моего мужа-океанолога. Ещё она его называла Капитаном Немо, Командиром Кусто и полудюжиной других, соответствующих его профессии, прозвищ.
— Скоро, — сказала я. Из суеверия я никогда не называла конкретных дат.
— Надо мне тобой заняться немного, взять на какую-нибудь тусовку, а то так совсем закиснешь.
В данный момент своей жизни Ксения вела обзоры культурной жизни (она говорила культюр-мультюр) для очередного (уже третьего по счёту) глянцевого журнала, посещала премьеры, вернисажи, благотворительные балы. «Гламурничала», как она сама говорила, вовсю, и, ко всему, ей за это ещё и неплохо платили.
— В гламурных интервью самое главное — это правильно дозировать отвращение с восторгом. Это целое искусство. Овладев им, можно идти и в политику, там платят намного больше, не говоря уж о привилегиях, — рассуждала она. — Этому, к сожалению, ни в каких школах не учат.
Но она считала, что и так неплохо устроилась. Журнал был богатый, отношения с владельцем и главным редактором у неё были самые нежные, и она работала «в своё удовольствие».
— К тому же познакомлю тебя со своим новым «кадром». Интересно, что ты о нём скажешь.
Она любила проверять на мне своих новых «кадров».
— И чем он занимается? — поинтересовалась я.
— Продаёт унитазы в Россию, — усмехнулась Ксенька, — но при этом очень начитанный — знает, что «Войну и мир» сначала написали, а потом уже сняли в кино.
Ксения сделала знак официанту, и через минуту на нашем столике стояло по свежей кружечке пива и тарелочка с тонко нарезанными, почти прозрачными кружочками салями.
— А вон идут Сукаян и Мирзаян, — указала она мне кивком головы на проходящую мимо парочку.
— Ну, Ксень! Ну за что ты их так! Злючка.
— Это я злючка?! — расхохоталась она. — Ну и дурочка ты, Шошка. Столько лет живёшь в Париже и таких прикольных людей не знаешь. Это их собственные, настоящие фамилии. Она — Сукоян, он — Мирзоян. У них на интерфоне в подъезде так и написано — Сукоян-Мирзоян. Так и живут всю жизнь вместе, в гражданском браке — ни один не желает взять фамилию другого.
Я сделала пометку в своём блокноте. Такого сама не придумаешь.
Когда, спустя мгновенье, спрятав карандаш и блокнот в сумку, я подняла глаза, то увидела Нику.
Сколько раз я думала потом, что она могла бы пройти другой дорогой или я могла бы её не заметить на другой стороне площади, и этой истории, возможно, не было бы вовсе. Я ещё не подозревала тогда, как судьба может быть настойчива, если она что-то задумала, и как искусно умеет подстраховываться.
Никину прямую спину и гордо посаженную балетную головку трудно было не узнать. Вид у неё, как всегда, был несколько отрешённый. Она остановилась у какой-то витрины, рассеянно теребя в руках мобильный телефон. Потом она набрала какой-то номер, но тут же отключилась, даже не поднесла телефон к уху.
С Никой я познакомилась несколько лет назад, когда, пытаясь приобщить свою дочь к балету, привела её в балетный кружок. Она попала в группу к Нике. Из этой затеи ничего не вышло. Дочь была своенравна и уже тогда умела настаивать на своём. Балет ей не нравился, у неё, как она заявила, были другие интересы. Ника посоветовала не настаивать. «Балет, — сказала она, — это как любовь — насильно мил не будешь». Между нами возникла взаимная симпатия, и мы с тех пор общались время от времени. Ника, также как и я, была полным интровертом, который пытался работать экстравертом. Мы познакомили даже наших мужей. Но так как Никин Робин, очень востребованный хирург, был страшно занят, а мой бесконечно болтался по морям и океанам, встречались мы, в основном, вдвоём. С Ксенией они знакомы не были, хотя друг о друге слышали.
— Посмотри, вон там, на той стороне — это Ника. Окликнуть?
— А! Это и есть твоя Ника, — с некоторой ревностью заметила Ксения. — Ну, давай, зови её.
Ксения, в отличии от меня, была абсолютным природным экстравертом, всегда готовая к новым знакомствам, эмоциональным открытиям и всевозможным приключениям. Её натура в любой момент была готова откликнуться на любой призыв.
— Ника! — позвала я и махнула ей рукой.
Она оглянулась, обвела рассеянным взглядом столики кафе, включая и наш, и, не узнав меня, отвернулась.
Здесь я должна отвлечься на одно моё свойство вполне метафизического характера — меня никто, никогда и нигде не узнаёт. При этом я никогда не меняла пола, не делала пластических операций и не носила масок. Даже мой муж, периодически теряя меня в больших магазинах, тогда как я находилась в двух шагах от него, не переставал удивляться этому моему свойству.
— Надо же, такая заметная женщина, ты умеешь стать абсолютной невидимкой. Это поразительно! Как если бы ты выставляла перед собой невидимый экран. У нас это называется совершенной мимикрией, что является самым сильным защитным свойством живого организма во враждебной среде, — констатировал он с научной дотошностью. «У них» — это значило в подводном мире, среди рыб, моллюсков и земноводных. — Ты могла бы быть лучшим шпионом всех времён и народов, — добавлял он.
Может, всё дело было всё-таки во «враждебной среде»?
Я окликнула Нику ещё раз, на этот раз привстав и замахав обеими руками.
Она улыбнулась, махнула в ответ и, убедившись, что мы зовём её, подошла.
— Присядь к нам, — сказала я, пододвигая свободный стул. — Познакомьтесь.
Они познакомились. Я отметила, что Ксении она понравилась сразу. Своим опытным глазом она тут же оценила её ненавязчиво-уверенные манеры, быстрый смеющийся взгляд и милоту нежного лица. В джинсах, облегающих её узкие бёдра, и короткой кожаной куртке, она была похожа на подростка.
— Ты как здесь оказалась? — спросила я, зная, что живёт она довольно далеко отсюда — в Нёйи.
— Я здесь каждую среду даю частные уроки, — объяснила она. Вид у неё был явно взволнованный.
— Ты, по-моему, чем-то расстроена? — заметила я.
— Ужасно! — призналась она. — И не знаю, как поступить. Стою перед выбором — доносить или не доносить.
— Ничего себе, выбор, — сказала Ксения.
— Вот именно, — подтвердила Ника. — Я являюсь свидетельницей того, как калечат двух маленьких девочек. Причём, калечит их собственная мать. Эта полуграмотная захолустная дура прочла в своей жизни полторы книжки, из которых целая пришлась на какой-то диетологический опус. Теперь она следует ему фанатически и ставит эксперименты на всей семье. Ну ладно бы только на себе и на муже, но дети… Она кормит их какими-то «проросшими культурами», семечками, вареными овощами и кашами. Они не знают вкуса ни рыбы, ни мяса, ни даже молочных продуктов. Всё это считается смертельно вредным.
