Латинист и его женщины (СИ) - Полуботко Владимир Юрьевич (читать книги без TXT) 📗
Зиночка, между тем, продолжала вертеться перед чужим зеркалом в чужой комнате (как будто у неё не было своей комнаты и своего зеркала!) и по всем признакам пребывала в прекраснейшем расположении духа. Или делала вид, что пребывает в таковом… Вот она поправила себе и без того тщательно подогнанную причёску (мощная русая коса, намотанная на голове), деловито потрогала пальцами сначала серьги, потом — бусы, словно бы что-то проверяя. А затем перешла к действиям ещё более странным: стала туда-сюда натягивать себе кожу на лице — под глазами, на щеках, на подбородке, затем скорчила ещё несколько гримас, словно бы репетируя что-то, — и всё это с таким озабоченным и серьёзным выражением, точно она делает нечто прямо-таки научно обоснованное.
— Ну, так как же ты меня сегодня находишь?
Вкладывая в свои слова как можно больше презрения, усталости и житейской умудрённости, я сказал:
— Замужнее бабьё — оно мне всё на одно лицо!
Зинаида вспыхнула было — и кожей лица, и глазами, и ноздрями, но — не очень. А умный собачонок у её ног пару раз тявкнул: мол, не смей обижать мою повелительницу!
— Всё ты врёшь!
— Не вру. Я и в самом деле терпеть не могу собак и красивых замужних женщин, — добавил я для закрепления прежнего эффекта.
— Но почему? — возмутилась Зинаида.
— К собакам, ты знаешь, я питаю отвращение с раннего детства — с тех пор, как меня, маленького, напугала огромных размеров собака, а красивых замужних женщин я ненавижу — потому что все вы — гадюки!
Глаза у Зинаиды покраснели.
— Спасибо за комплимент! — сказала она голосом, звонким от затаённых слёз.
Потом покраснел нос. Задрожали губы.
Дымчато-серый собачонок гневно тявкнул.
Я равнодушно пожал плечами.
— Пожалуйста!
— Ну и что плохого в том, что я, как ты говоришь, «замужняя женщина»? Я ведь не упрекаю тебя в том, что и ты не один. Тогда и ты тоже — «женатый мужчина»!
Я промолчал.
Глянув в зеркало, Зинаида всплеснула руками.
— Ну вот! Теперь у меня из-за тебя всё аж покраснело! А мне сегодня нельзя с красными глазами и с красным носом!..
Я ничего не ответил. Нервно и нетерпеливо забарабанил пальцами по столу, выразительно при этом поглядывая на дверь.
Зинаида прекрасно разбиралась в моей жестикуляции, но уходить в свои комнаты не спешила, а вместо этого — уселась на подлокотник моего кресла, успокоила мои барабанящие пальцы и потрепала меня по голове.
— Какой ты у меня лохматый… И при этом — рыжий!.. В сорок лет можно было бы и сединой обзавестись, как все приличные люди в этом возрасте… А ты всё рыжий и рыжий. Немножко рыжий. Не очень. И немножко злой.
— Ты действуешь не по правилам, — сказал я. — По правилам мы не должны друг друга касаться.
— Ты тоже действуешь не по правилам. По нашим правилам ты должен был бы сделать мне сейчас какой-нибудь шикарный комплимент. А ты, вместо этого, грубишь. Я тебя просто не узнаю! Ну почему ты сегодня такой злой и такой нудный?
Я промолчал.
— А то, что я дотрагиваюсь до тебя, так это у меня, может быть, потребность такая возникла — соприкоснуться с мужчиной. Может быть, я заряжаюсь от тебя чем-то мужским, полезным для женского здоровья! Ты что не знал, что женщинам нужны мужчины? Или тебе жалко?
— Да заряжайся на здоровье, — буркнул я. — Мне не жалко. Нужны — так нужны.
— Пашенька, миленький, может, принести тебе кофейку?
Я хмуро молчал.
— Пришёл с работы усталый, вот и злишься. А тут ещё и молоденькие девочки к тебе заявляются в гости в сверхкоротких юбках и с красивыми ногами…
— Какая глупость! Причём здесь девочки! — возмутился я.
Зинаида крикнула с вызовом:
— А притом, что тебя всегда зло берёт, если что-то хорошее и — не твоё собственное!
Типичная бабская провокация. Не стоит даже и отвечать.
Зинаида поняла, что меня этим не проймёшь и вдруг всплеснула руками:
— Ой, у тебя один носок выше другого! — она соскочила с подлокотника, наклонилась и, задрав у меня одну штанину, заботливо и по-хозяйски поправила мне носок на правой ноге.
Я не признаю домашних тапочек и хожу по квартире только в туфлях — шнурочки-носочки, выглаженные брючки. Про таких, как я, обычно говорят: чистоплюй. Задравшийся носок — это действительно для меня нетипично.
В ответ на эту заботу я даже и спасибо не сказал.
А Дымок тем временем подхалимисто тёрся о другую ногу усталого ненавистника всей пёсьей породы.
— Ну, так я принесу тебе кофею, да?
Не дожидаясь ответа, Зинаида выбежала на кухню.
Собачонок последовал за нею — мелкими и опять же подхалимистыми шажками.
Глава 4. ДАМСКАЯ СУМОЧКА
Не поблагодарив, я взял чашку и стал пить.
— У меня вот ещё и кусок шоколадки остался. На, кушай. С кофеем — очень вкусно. — Зинаида уселась рядом со мною на соседний диван.
Я хотел было скромно отломить для себя квадратик и остальное отодвинуть, но Зинаида сказала:
— Не оставляй мне. Кушай всю.
Я не возражал. Всю — так всю.
— Как тебе кофей?
— Ты же знаешь: я пью только чай и терпеть не могу кофе.
— А как тебе шоколадка?
— Довольно сносная.
— Ну вот, хоть что-то хорошее услышала от тебя! — Зинаида нервно засмеялась. И затем с обидой в голосе добавила: — Выдавила, можно сказать.
Я повернулся к компьютеру и, одним пальцем набирая на экране нужный текст, продолжал пить кофе.
— А что это ты пишешь? Опять — латинский язык?
— Опять латинский. Я его очень люблю.
— Ой, скорей бы уже ты защитил свою диссертацию! Ты и не представляешь, как я переживаю за тебя!
— Спасибо.
— Латынь — ведь это так трудно!.. Какой ты умный, — с завистью протянула Зинаида так, как будто хотела сказать: живут же люди!
Я разозлился:
— Я же просил тебя уже сто раз: никогда не называй меня умным. Мне это очень даже обидно слышать.
— Прости. Я забыла. Я не хотела тебя обидеть.
Но я не унимался:
— Умные, если и сидят перед компьютерами, то деньги на них считают, а не занимаются латынью и диссертациями! Умные — богатые. А я — голодранец. И, стало быть, — дурак!
Помолчали. Зинаида попыталась было тронуть меня за руку, но потом передумала. Наконец она сказала вроде бы безо всякого повода:
— А мне сегодня сон приснился.
Изображая полное равнодушие я, продолжал работать над латинским текстом. Это был труднопереводимый отрывок из «Метаморфоз» Апулея: inter sacrum et saxum — между святыней и камнем…
— Такой странный сон, ни на что не похожий…
— Ой, Зина! Знаю я твои странные сны!.. Вечно мы с тобой лежим в одной постели, но как только я начинаю предпринимать активность, тут же между нами волшебным образом вырастает ледяная стена, и мы так и лежим и смотрим друг на друга как два идиота… Через ледяную стену!.. Больше всего на свете меня теперь интересует драматическая судьба звонких придыхательных согласных в ранней латыни и италийских диалектах! Вот так-то! Ещё очень люблю, вот как сейчас, ломать голову над всякими трудными местами, которые ещё никому не удалось удачно перевести на русский язык… А в твоих снах — одно и то же! — Я отставил недопитую чашку и на бешеной скорости забарабанил всеми десятью пальцами по клавишам.
— А вот и нет. Я же говорю: мне приснилось что-то странное, ни на что не похожее.
Я повернулся в своём кресле к Зинаиде.
— Ну? Слушаю. — Я снова взялся за кофе.
— Снилось мне, будто я живу в этой квартире одна.
— Без меня и без ледяной стены?
— Без тебя. Совсем одна. А в квартире затеян ремонт, и она вся такая нежилая и холодная… И в ней так неуютно, и я не знаю, куда мне деться — везде плохо… И тогда я захожу вдруг в твою комнату… А раньше — я будто бы в ней никогда не бывала — не замечала или не знала, что в квартире есть ещё и эта комната… Захожу и вижу: она вся как новенькая, никакого ремонта в ней нет, но только пусто. Ни мебели, ни вещей, ни людей. И я почему-то понимаю: в этой комнате никто не живёт и никогда не жил… И чья она была раньше — я не знаю. И только на стене — надпись маленькими, едва заметными буквами: «МЕНЯ ЗДЕСЬ НЕТ». Я читаю её и удивляюсь, кого это здесь нет?.. И потом я снова хожу и хожу по квартире, и мне очень одиноко, и так на душе пусто…
