Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь - Инош Алана (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗
– Какова ты сама – таково и оружие для тебя, – молвила Твердяна. – В простоте – сила. В скромности – добродетель.
Дарёна приняла на ладони этот неброский, но добротно сделанный клинок. Он лёг к ней в руки тёплым, живым другом, а сердце согрелось золотым лучиком белогорской силы.
– Не знаю, заслужила ли я, – пробормотала она.
– Заслужила, не сомневайся. Девы у нас оружия обычно не носят, но ты на поле боя отличилась не хуже кошек, так что имеешь полное право, – усмехнулась глава семьи. – Дева-воин – вот кто ты у нас теперь.
Ночь подкралась и обступила дом непроглядно-чёрным покрывалом. Все уснули необычайно крепко, будто кто-то невидимый подошёл и дохнул на веки колдовским, серебристо-звёздным дуновением… Маленькая Зарянка пискнула всего один раз, и Дарёна в полусне дала ей грудь Млады, снова уложила и провалилась в меховую глубину дрёмы.
Разбудила Дарёну ошеломительная белизна, прорезавшаяся сквозь веки. Ошалело сев в постели, она тёрла сухие, словно полные песка глаза, уже успевшие отвыкнуть от настоящего и чистого, а не замутнённого серой дымкой дневного света. Блеском белогорского меча он вторгался в душу, творя в ней весенний переполох, будоражил её и топорщился в ней золотыми колючками…
Затянула свою песню Зарянка. Обалдевшая, полуослепшая Дарёна колобком скатилась с постели, на четвереньках добралась до колыбельки, ощупала, понюхала.
– Фу, – сморщилась она. – Ну вот что ты тут натворила, а?
Вода и чистые пелёнки находились тут же, в комнате – в досягаемости протянутой руки, однако действовать приходилось почти вслепую, глядя сквозь крошечную щель между прищуренными веками. Быстро сделав всё необходимое, Дарёна принялась качать кроху, а глаза понемногу открывались всё шире, привыкая к свету; острая резь проходила, уступая место белокрылой и могучей радости.
А матушка Крылинка стояла в саду на коленях, обнимая ствол старой яблони и подставляя лицо тёплым ладошкам солнечных лучей. Мокрые глаза были полны хрустального блеска, по щекам непрерывно текли слёзы, а с шевелящихся губ срывался дрожащий шёпот:
– Благодарю тебя, моя родная лада… Благодарю тебя за солнышко…
Выпрямившись и поправив шапку, Горана опёрлась на лопату – видимо, решила устроить короткую передышку.
– Ну, вот и конец зиме, – молвила она, ласково щурясь на солнце. – Дарён, ты чего там носом хлюпаешь? Иди сюда.
Сходство её голоса с голосом Твердяны шершаво царапнуло Дарёну по сердцу. Она уткнулась в терпко и солоновато пахнущую ткань кафтана, а сильные руки женщины-кошки сомкнулись вокруг неё в согревающем объятии.
– Ничего, ничего, голубка… Вон, солнышко как светит. Взойдут семена мира, ещё как взойдут!
Как только рассеялась пелена туч, а хмарь побежала прочь, утекая сквозь все щели, волшебные кольца вдруг заработали в западную сторону. И вот, Зденка стояла на каменной площадке, когда-то бывшей Калиновым мостом, и смотрела в небо, где в короне из солнечных лучей сияла вершина памятника её названной сестре. Места здесь были тихие, всех навиев отсюда выгнали – кроме тех, конечно, что застыли причудливыми фигурами вокруг запечатанного моста.
О точном сходстве каменных глыб с четвёркой Сильных говорить не приходилось: то были не вытесанные рукой мастера статуи, а естественная, наросшая сама собою порода – не без помощи волшбы, конечно. Лишь в очертаниях этих могучих столпов просматривались знакомые образы. Зденка устремила взор к тому из утёсов, что осанкой, посадкой головы и летящими, будто откинутыми ветром «волосами» до острой тоски напомнил ей Светолику.
– Невеста али супруга ты? – раздался вдруг сочный, раскатисто-грудной голос.
Возле утёсов Зденка была не одна: темнобровая женщина, пышная, величественно-неторопливая и степенная, положила белый узелок на каменную площадку. Развязав его, она достала полное блинов блюдо.
– Я вот Твердянушке своей блинчиков с рыбкой принесла, очень она их любила, – проговорила она. – Пекла сегодня – и сердце защемило… Вот и решила отнести. Не хочешь? Вкусные!
Зденка качнула головой, улыбнулась сквозь слёзы. Волосы пышнотелой незнакомки были убраны под вышитую шапочку с чёрным платком, а пахло от неё кухней, травами, пирогами, домашним уютом… Рачительная, умелая хозяйка, любящая мать и заботливая бабушка – такой образ сразу складывался у Зденки при одном взгляде на эту вдову.
– А я, пожалуй, съем блинок-другой, помяну супругу свою. – Подстелив свёрнутое шерстяное одеяло на холодный камень, женщина уселась и принялась жевать. – Как тебя звать, красавица?
– Зденка я. Княжна Светолика мне названной сестрой приходилась.
– А я – Крылинка. Точно блинов не хочешь?
Зденка снова смущённо отказалась. Противоречивые чувства томились в ней: с одной стороны, ей хотелось побыть наедине со своей болью, подставляя щёки и лоб холодному ветру, и присутствие Крылинки ей мешало; с другой – рядом с этой большой, мягкой женщиной тоска становилась не столь властной и беспросветной. Не зная, о чём говорить, Зденка молчала, кутаясь в опашень.
– Ну, посидела и будет, – сказала между тем Крылинка, с кряхтением поднимаясь. – До свиданья, Твердянушка, блиночки тебе оставляю.
Встряхнув одеяло, она бережно скатала его валиком и зажала под мышкой, а блюдо с дюжиной поджаристых, ноздревато-бороздчатых блинов, свёрнутых кармашками, осталось стоять на площадке.
– Неужто ты думаешь, что твоя супруга их съест? – с горькой усмешкой спросила Зденка. – Она ведь в утёс обратилась.
– Это тело обратилось, а дух её жив, – спокойно ответила женщина. – А дух и запахом сыт будет. К тому же, я сама парочку съела – с любовью к ней. Это тоже душу насыщает. Ну, голубушка, пора мне… Дома меня, наверно, уж хватились, дел-то невпроворот… Ох… Бывай здрава, Зденка.
Одиночество загудело бесприютным ветром, пытаясь забраться под опашень и остужая слёзы на глазах. Взгляд Зденки цеплялся за оставленные Крылинкой блины – трогательно-домашнее, до щемящей нежности тёплое пятно на этом суровом каменном пустыре, но когда она поднимала глаза вверх, к торжественно венчавшему голову Светолики солнцу, под ногами разверзалась засасывающая душу бездна обречённости: не было ей больше дома на земле.
Её рука протянулась и легла на мертвенно-холодный, шершавый утёс. Тело вдруг тряхнуло судорогой, будто из скалы в неё втекла какая-то выворачивающая наизнанку сила. С хрипом Зденка отшатнулась, оступилась, но удержалась на подкашивающихся ногах. «Нет дома, нет дома», – стучалась бездна в сердце, приглашая её в свои объятия. Испуганно захлебнувшись ветром, Зденка открыла проход и очутилась в заряславском поместье Светолики, на берегу пруда. Снег под лучами яркого солнца подтаял, лёд на воде стал совсем прозрачным, и сквозь него на Зденку смотрела эта звучащая тьма: «Нет дома, нет дома на этой земле…»
Судорога снова дёрнула её, мучительно вытягивая позвонки, а руки Зденки вскинулись вверх. Опашень соскользнул к одеревеневшим ногам, из ступней прыснули и зазмеились корневые отростки, впиваясь в землю. С гортанным стоном Зденка изогнулась: могучая внутренняя сила корёжила её тело, оно скрипело, обрастало корой, пальцы удлинялись, превращаясь в ветви. По жилам бежала уже не кровь, а сок, волосы же повисли над водой печальными прядями ивовой кроны, ещё безлиственной и прозрачной. Последним корой покрылось лицо с широко распахнутыми глазами и открытым в безгласном крике ртом.
