Аристотель и Данте открывают тайны вселенной (ЛП) - Саэнс Бенджамин Алир (серия книг txt) 📗

— Мам, хватит мешкать. Ты заставляешь меня сказать слово на «б». Я серьезно.

— Не смей говорить это слово при мне.

— Клянусь, если ты не остановишься, то я скажу его.

— Что за роль ты играешь?

— Я не играю не какую роль, мама. — Я был в отчаянии. — Мам, мои ноги болят, а когда не болят, то чешутся. Они перестали давать мне морфий…

— Это хорошо, — прервала мама.

— Да, ладно, мам. Не хватало вам еще маленького наркомана, бегающего вокруг вас. — Будто бы я мог бегать. — Черт. Мам, я просто хочу побыть в одиночестве. Ты не против? Что я просто хочу побыть один?

— Ладно, — сказала она.

После этого она дала мне больше личного пространства.

Данте больше не навещал меня. Он звонил два раза в день, просто чтобы поздороваться.

Он подхватил простуду. Грипп. Мне было жаль его. Он звучал ужасно. Он сказал, что ему снятся кошмары. Я сказал, что мне тоже снятся кошмары. Однажды он позвонил и сказал:

— Я хочу кое-что сказать тебе, Ари.

— Хорошо, — сказал я.

Но он так ничего и не сказал.

— Что? — спросил я.

— Не бери в голову. Это не важно.

Я подумал, что, скорее всего, это значило очень много.

— Ладно, — сказал я.

— Хотел бы я, чтобы мы снова могли плавать.

— Я тоже.

Я был рад, что он позвонил. А еще я был рад, что он не смог прийти ко мне. Я не знаю почему. По какой-то причине я думал, что теперь моя жизнь станет другой. Я продолжал повторять это себе. Мне было интересно, какого было бы, если бы я лишился ног. Я вроде, как и лишился их. Но не навсегда. Просто на некоторое время.

Я пытался ходить на костылях. Но у меня не получалось. Медсестры и мама предупреждали меня об этом. Думаю, я просто хотел убедиться сам. Просто это было невозможно, так как обе мои ноги и левая рука были в гипсе.

Мне было сложно делать абсолютно все. Но самое ужасное это то, что мне приходилось использовать судно. Это было унизительно. Вот как можно описать это одним словом. Я даже не мог по-настоящему принять душ… И я не могу использовать две руки. Но зато я мог шевелить всеми пальцами. Это было хоть каким-то преимуществом.

Я практиковался использовать инвалидное кресло без ног. Я назвал его Фиделем.

Доктор Чарльз пришел навестить меня последний раз.

— Ты подумал о том, что я сказал тебе?

— Ага, — сказал я.

— И?

— И я думаю, что вы приняли действительно правильное решение, когда стали хирургом.

Вы бы были ужасным психологом.

— Значит ты всегда такой умник, да?

— Всегда.

— Что ж, тогда ты можешь ехать домой и быть занудой там. Как тебе такое предложение?

Я хотел обнять его. Я был счастлив. Я был счастлив где-то секунд десять. А потом я начал беспокоится.

Я поговорил с мамой.

— Когда мы приедем домой, ты не должна суетится вокруг меня.

— Зачем ты придумываешь все эти правила, Ари?

— Никакой суеты. Вот и все.

— Но тебе нужна помощь, — сказала она.

— Но и побыть одному мне тоже надо.

Она улыбнулась.

— Старший брат следит за тобой.

Я улыбнулся ей в ответ.

Даже когда я хотел ненавидеть мою маму, я любил ее. Интересно, нормально ли это любить свою маму пятнадцатилетнему парню? Может быть. А может и нет.

Я помню, как мы сели в машину. Мне пришлось лечь на заднее сиденье. Залезть в машину было очень сложно. Хорошо, что мой папа сильный. Все было так сложно, и мои родители боялись причинить мне боль.

В машине никто не проронил и слова.

Я смотрел в окно и искал птиц.

Я хотел закрыть глаза и позволить тишине полностью поглотить меня.

ШЕСТЬ

На следующее утро, после того, как я приехал домой, мама помыла мне голову.

— У тебя такие красивые волосы, — сказала она.

— Думаю, я отращу их, — сказал я. На самом деле, у меня не было выбора. Поездка в парикмахерскую была бы просто кошмаром.

Она протерла меня мочалкой.

Я закрыл глаза и сидел смирно, пока она брила меня.

Как только она ушла, я расплакался. Мне еще никогда не было так грустно. Мне никогда не было так грустно. Никогда.

Мое сердце болело даже больше ног.

Я знал, что мама слышит меня. Но у нее хватило приличия оставить меня в покое.

Большинство дней я просто смотрел в окно. Я пытался выехать на инвалидном кресле из дома. А мама продолжала все поправлять, чтобы мне было легче.

Мы много улыбались друг другу.

— Ты можешь посмотреть телевизор, — сказала она.

— От него гниют мозги. У меня есть книга.

— Она тебе нравится?

— Ага. Но она немного сложная. Не слова. Но, понимаешь, содержание. Думаю, мексиканцы не единственные бедные люди в мире.

Мы взглянули друг на друга. Мы не совсем улыбались. Но наши улыбки были внутри нас.

Мои сестры зашли на ужин. А мои племенники и племянницы разрисовали мой гипс. Я очень много улыбался, а все остальные говорили и смеялись. Это все казалось таким правильным. И я был очень благодарен маме и папе, потому что, казалось, что из-за меня всем было грустно.

Когда мои сестры ушли, я попросил папу посидеть напротив крыльца.

Я сидел в Фиделе. А мама с папой сидели на своих стульях.

Мы пили кофе.

Мои родители держались за руки. И мне стало интересно, каково это, держать кого-то за руку. Бьюсь об заклад, что иногда в чьих-то руках можно найти все тайны вселенной.

СЕМЬ

Это было дождливое лето. Каждый вечер тучи собирались как стая воронов и начинался дождь. Я по-настоящему влюбился в гром. Я прочитал «Гроздья гнева» и «Войну и мир». Я решил, что хочу прочитать все книги Эрнеста Хемингуэя. А папа решил, что прочитает все, что читаю я. Возможно, это был наш способ общения.

Данте приходил каждый день.

В основном он говорил, а я слушал. Он решил, что будет читать «И всходит солнце» вслух. Я не собирался спорить с ним. Я никогда не собирался спорить с Данте Кинтана. Так что, он читал по главе каждый день. А потом мы ее обсуждали.

— Это грустная книга, — сказал я.

— Да. Именно поэтому она и нравится тебе.

— Да. Именно так.

Он так и не спросил, что я думал о его рисунках. И я был рад. Я положил его альбом под кровать и так и не посмотрел, что там внутри. Думаю, я наказывал Данте таким образом. Он подарил мне ту часть себя, которую никогда бы не подарил кому-либо другому. А я даже не взглянул на рисунки. Почему я так поступаю?

Однажды он проболтался, что наконец-то собирается встретится с психологом.

Я надеялся, что он не станет рассказывать мне об их разговорах. Он не стал. И я был рад. А затем я разозлился. Ладно, я был просто не в настроении. И непоследовательный. Да, именно таким я и был.

Данте все еще смотрел на меня.

— Что?

— А ты пойдешь?

— Куда?

— К психологу, идиот.

— Нет.

— Нет?

Я посмотрел на свои ноги.

Я чувствовал, что он снова хочет сказать «мне жаль». Но он этого не сделал.

— Это помогает, — сказал он. — Походы к психологу. Все было не так плохо. Это действительно помогло.

— Ты пойдешь туда снова?

— Возможно.

Я кивнул.

— Разговоры не помогают всем.

— Откуда тебе знать, — улыбнулся Данте.

Я улыбнулся в ответ.

— Да. Откуда мне знать.

ВОСЕМЬ

Я не знаю, как это произошло, но одним утром пришел Данте и решил, что хочет искупать меня.

— Ты не против? — спросил он.

— Ну, это вроде как работа моей мамы, — ответил я.

— Она не против.

— Ты спрашивал ее?

— Да.

— О, — сказал я. — Черт, это действительно ее работа.

— А твой папа? Он никогда не купал тебя?

— Нет.

— И не брил?

— Нет. Я не хотел, чтобы он делал это.

— Почему?

— Просто не хотел.