Прикид - Брук Кассандра (книги хорошего качества .txt) 📗

Куда менее рьяно хранила она тайны других, в особенности – наших клиенток. Большинство из них, как выяснилось, вовсе не были напыщенными идиотками, какими она их описывала. И когда я упрекнула Гейл в несправедливости, оправдываться она не стала, лишь пожала плечами и весело призналась, что язычок у нее, что называется, без костей и мне следовало бы заметить это раньше. А потом заразительно расхохоталась.

Вполне естественно, что большую часть нашей клиентуры составляли женщины – самые разные, как и в любом другом магазине. Жены адвокатов и врачей, актрисы, преподавательницы университетов, постоянные посетительницы «Харродс» 26, секретарши, продавщицы, жены иностранных дипломатов, разведенки всех возрастов и видов, любовницы, пользующиеся или не пользующиеся кредитными картами своих любовников, девушки из аристократических семей, снимавшие квартиры на двух-трех человек в самых фешенебельных районах Лондона, манекенщицы, члены парламента, ведьмы из разных комитетов, патронажные сестры, телеведущие, светские дамы, стюардессы, художницы, танцовщицы, девушки по вызову, девушки, которые походили на мужчин, девушки, которые мужчинами являлись, и девушки, ненавидевшие мужчин.

Попадались и настоящие мужчины, многие были из местных – сосед-виноторговец, портной из дома напротив, пара антикваров, агент по продаже недвижимости (нет, слава Богу, не мистер Энструтер и не мистер Прэтт), а также несколько жильцов из квартир по соседству. Они день заднем вдыхали аромат кофе, врывавшийся в их распахнутые окна, и, не в силах устоять перед искушением, спешили проверить, где же находится источник этого волшебного притягательного запаха.

Кроме того, некоторые мужчины сопровождали дам. Вот они-то особенно оценили наш автомат-экспрессо, поскольку, пока шли бесконечные переодевания и примерки, заняться им было просто нечем.

Часть мужчин заходили по той причине, что очень любили своих жен и хотели разделить с ними радость по поводу обнаружения потрясающего костюма от Ланвен, пусть даже и сидел он на нескладных фигурах дам как на корове седло.

Другие приходили потому, что, напротив, страшно не любили своих жен и хотели убедиться, что те тратят не слишком много на свои наряды. Однако благодаря усилиям Гейл обычно становились свидетелями совсем обратной картины.

Были также мужчины, сопровождавшие чужих жен. Их отличала от остальных одна особенность: они всегда отказывались от предложенной им чашки кофе из опасения, что я втяну их в беседу, и тогда выяснится, кто они такие и зачем сюда пришли.

Но самыми заядлыми любителями кофе были управляющие и менеджеры, которых приводили с собой их секретарши, сотрудницы и подружки легкого поведения. Или же некие роскошные нимфы, чье присутствие приятно щекотало их самолюбие и которые отщипывали изрядные куски от их банковских счетов. Этих посетителей было просто отличить от остальных. Они вышагивали легкой, пружинистой походкой, словно по полю для гольфа, обращались к своим спутницам громко и в третьем лице, точно жизнерадостные дядюшки, решившие побаловать своих хорошеньких племянниц или крестниц, взяв их на прогулку после школы. Они также были самыми болтливыми и, попивая капучино и притворяясь, что вовсе и не думают бросать похотливых взглядов в сторону примерочной кабинки, развлекали Гейл или меня сплетнями и неутомимой светской болтовней.

Когда они расплачивались, Гейл записывала их имена, а потом, стоило жене кого-нибудь из этих господ зайти в магазин, игриво подталкивала меня локтем в бок. Иногда эти дамы заходили с другими мужчинами – мужчинами, чьи жены также являлись нашими покупательницами.

– Видишь, какая тут у нас карусель, дорогая? – восклицала Гейл. – Меняются одеждой, меняются партнерами. И все – польза для дела. И мы тоже крутимся как белки в колесе.

Наиболее преданными нашими посетителями были мойщики окон. Правда, их больше интересовал кофе, нежели окна, за исключением одного маленького оконца в полуподвальном помещении, откуда прекрасно просматривалась кабинка для переодевания. Они были готовы мыть его чуть ли не каждый день, и в конце концов Гейл решила вставить матовое стекло, после чего по некой таинственной причине они решили, что мыть это окно вовсе ни к чему.

Ну и, конечно же, заглядывали наши друзья. Время от времени заходил Патрик – продлить обеденный перерыв в Сити. Первый раз он явился якобы по приказу Кэролайн проверить, не принесли ли на продажу его красный бархатный пиджак. На самом деле он лелеял надежду выследить его новую владелицу. Потом начал приходить просто так – пококетничать и пофлиртовать со мной.

Гораздо чаще заходил Ренато, приносил маленькие подарки – по большей части то были какие-то совершенно отвратительные итальянские пирожные. По его словам, любимые пирожные его покойной матушки. Как-то я отнесла одно домой – к нему не притронулся даже черный дрозд, залетающий к нам в сад.

Частенько забегал Рик, и тоже не с пустыми руками. Он приносил колечки, брелоки, наручные часы, шелковые шарфики. Скорее то были не подарки, а экспонаты, предоставленные для временного пользования, потому как вскоре все эти вещи столь же таинственным образом исчезали. Гейл даже завела специальный ящик для этих подношений, где они хранились словно в сейфе, как бы в благодарность за те многочисленные услуги, что оказывал нам Рик. Оставалось лишь надеяться, что она отдает себе отчет в поступках, и я снова делала вид, что ничего не замечаю.

Самым экзотичным нашим посетителем был Данте Горовиц – довольно странное имя для мужчины и уж совсем неподходящее для модельера. Впрочем, оно было столь же невероятным, сколь и его творения. Итальянец по матери, полурусский-полуеврей по отцу, с лицом Ивана Грозного, Данте был знаменитостью в мире самой современной моды. Об этом с благоговением и даже с каким-то трепетом (абсолютно для нее не характерным) сообщила мне Гейл. По большей части клиентуру его составляли поп-певцы и рок-звезды. Изредка среди этого созвездия вдруг начинала мерцать какая-нибудь голливудская звезда первой величины. По словам Гейл, весь этот народец объединяло стремление непременно попасть в объективы теле– и видеокамер, и Данте их в этом никогда не подводил.

Впрочем, иногда Данте заходит слишком далеко: вакханалия обуревавших его идей создавала творения, которые отказывались носить даже самые смелые его заказчики. И вот тут на помощь приходили мы: у Гейл всегда имелось несколько клиентов, готовых напялить на себя что угодно.

Первое появление Данте в «Прикиде» состоялось примерно через месяц после открытия. Он ворвался в дверь, удостоил Гейл царственным кивком, затем развернулся и вышел. Он всегда так делает, объяснила Гейл, подобное поведение означает, что он намерен вернуться. Чтоб все заранее затаили дыхание, словно при поднятии занавеса на сцене.

И на следующий день он действительно вернулся. Оставил шофера дожидаться в «ламборгини» и вплыл в лавку, держа в руках огромный сверток, завязанный так изящно и нарядно, словно там находилось свадебное платье самой королевы.

Гейл не было, она пошла перекусить. В магазине было пусто, одна я. Данте сверкнул огненными очами и повелительным взмахом руки велел мне открыть сверток. В свертке оказались три платья, завернутые в папиросную бумагу. Я с невероятной осторожностью разворачивала их. Он продолжал сверлить меня взором, издавая какие-то непонятные горловые звуки. Затем я выложила платья на прилавок. Каждое было легче паутинки да и внешне напоминало паутинку – тончайший прозрачный шелк.

– Нравится? – с вызовом спросил он. – Тогда примерьте одно. Вот это.

И он приподнял самое паутинистое из трех – эдакое облачко серого тумана, повисшее в воздухе над его рукой. Я тихо ахнула и пробормотала нечто на тему того, что сейчас пойду в примерочную. Данте раздраженно прищелкнул пальцами.

– Надевайте! Здесь никого нет!

(Кроме него, разумеется.) – Быстрее! Хочу посмотреть!

(Посмотреть что? Меня, по всей очевидности?)