Кристина - Куксон Кэтрин (читаем книги онлайн бесплатно TXT, FB2) 📗
Он посмотрел на меня и сказал:
— Я не знаю всех слов, но я спою «Это моя слабость», ага?
И название песни, и застенчивый вид Сэма развеселили нас, и вновь стены затряслись от смеха. Сэм тоже с трудом выдавливал из себя слова песни, слезы бежали по его щекам, и, глядя на него, я подумала, спасибо, Сэм, ты, как никто другой, сделал мой день рождения более веселым.
После того как Дон и Сэм ушли, а несессер остался лежать на буфете, мы, сидя возле огня, стали решать, что делать с подарком.
— Ничего здесь особо не поделаешь, — заявил отец, — если мы хотим обойтись без неприятностей.
— Но я не хочу, чтобы она принимала этот подарок, — проговорила мать.
— И я тоже, — вставила я.
— Отдай назад, — сказал Ронни, которого при мысли о подарке Дона вновь охватил гнев.
Хотя отец и решил оставить все как есть, однако сказал:
— Но учти: это последний его подарок, больше от него ничего не бери.
— Я не буду им пользоваться, — заявила я. — Когда захочет, пусть приходит и забирает.
Но позднее, когда я отнесла несессер в свою комнату и взглянула на него при свете свечи, подумала: «О, если бы я могла пользоваться им». Он был так красив: вот если бы его купил мне отец или мама, или… Сэм. Но у того никогда не было и пенни.
Я легла в постель и, как ни странно, стала думать о Сэме. О Сэме и его приятном голосе. Этим летом он кончил школу и хотел, по возможности, устроиться на какую- нибудь ферму. В нашем районе шансов найти такую работу почти не было, но Сэм как-то сказал матери, что он не против поискать где-нибудь и подальше, хотя, как он добавил, ему будет очень не хватать нас. Сэм был хорошим парнем. Мысли о нем были приятны мне и легки и не бередили душу, как это случалось, если я думала о Доне или даже о нашем Ронни.
Не знаю, как долго я спала, когда вдруг услышала голос Прита.
— Кристина, я хочу поговорить с тобой.
Ронни не приходил в мою комнату по ночам несколько месяцев, и я решила, что он избавился от этого своего глупого желания беседовать со мной в такой неурочный час, но вот опять я слышала его шепот.
— Кристина… Кристина.
— Что такое? — я села, завернувшись в одеяло, и Ронни повторил:
— Я хочу поговорить с тобой, — он протянул руку, но я отпрянула от него. Ночь была совсем светлой, и я видела его лицо — бледное, с темными блестящими глазами.
— Не пользуйся тем подарком, ладно?
— Конечно, не буду, я так и сказала. Зачем ради этого было будить меня?
Сидя на корточках, он наклонился ко мне и проговорил:
— Когда он вот так подмазывается к тебе, я чувствую, что могу убить его. Тебе он не нужен, правда?
— Нет, я уже говорила тебе. И послушай, Ронни, — воскликнула я торопливо, — если отец или мать узнают о том, что ты ходишь сюда по ночам — что-то будет, говорю тебе.
— Почему? — обиженно поинтересовался он.
— Перестань спрашивать почему. Ты понимаешь, что не должен…
— Вообще что в этом плохого? — перебил он. — Я просто хочу поговорить с тобой.
— О чем? — в моем голосе звучало такое же отчаяние, какое я ощущала и внутри.
— О, о многом. Я не могу говорить с кем-то другим, а сейчас могу с тобой. Обо всем — о нас, например, да, о нас, и… и о Боге… о человеке, о мире, дьяволе и плоти.
Я поняла, что последнюю фразу он взял из воскресной Проповеди отца Говарда, но когда он сказал «плоть», его руки потянулись ко мне, а шепот перешел в дрожащий стон.
— Подвинься и позволь мне сесть рядом, просто на одеяло… на одеяло.
— Нет, нет! — я прижалась к стене, потом вскочила на ноги, держа перед собой стеганое одеяло.
— Уходи, Ронни, — выдохнула я. — Иначе я позову мать.
Он медленно встал с корточек, протянул ко мне руки и начал умоляющим тоном объяснять:
— Кристина… Кристина, честное слово, я не хотел ничего плохого. Просто посидеть рядом с тобой. Честно.
— Уходи. Давай… убирайся!
— Ты должна верить мне. Послушай, я никогда больше даже не прикоснусь к тебе. Я только хочу быть рядом, говорить с тобой. Неужели ты не можешь понять?
— Уходи. Или я начну кричать. Я серьезно, учти. А если придешь еще раз, я расскажу маме. Иди.
Лицо его стало таким печальным, что я едва не раскаялась за свой тон, но когда за ним закрылась дверь, подставила под ручку стул, а потом, укрывшись одеялом с головой, стала молиться:
— Пресвятая Богородица, помолись за нас, грешных, сейчас и в час нашей смерти, аминь. Пресвятая Мария, о, прошу тебя, пожалуйста, сделай так, чтобы Ронни больше не приходил сюда, не заставляй меня рассказывать все матери. О, прошу тебя! Прошу!
На следующее утро я пошла на мессу и там, у бокового алтаря, просила Богоматерь уберечь меня. От чего — я не сказала, я просто просила ее сделать так, чтобы я оставалась добропорядочной девушкой, чтобы мои помыслы и разум были чисты и чтобы я никогда не поступала дурно.
Минуя мост, как раз перед подъемом на холм, я встретила Дона. Он остановился передо мной и с преувеличенным вниманием осмотрел мое лицо, потом воскликнул:
— Никакой косметики? Мама не разрешает, да?
Я чувствовала себя очень усталой и была не в состоянии бороться с ним. Инстинктивно ощущала, что это будет такая же борьба, которую я вела со своим братом, и эта мысль на какой-то миг перестала ужасать меня, просто впечаталась в моем мозгу, намертво вписалась там.
— Я еще молода для того, чтобы пользоваться косметикой. Когда-нибудь попробую.
— Ну так не тяни слишком долго. Между прочим, я собираюсь скоро навестить твоих родителей.
Я чуть-чуть подняла на него взгляд. Двери нашего дома были открыты для него в любое время. С какой стати он сделал подобное заявление?
— Знаешь, о чем я буду говорить с ними? — поинтересовался он.
— Не имею малейшего понятия, — ответила я, покачав головой.
— Ну-ну, не хитри, Кристина, тебе вовсе не стоит ходить вокруг да около. Хочешь, чтобы я сказал прямо? Хорошо. Я скажу: «Дядя Билл и тетя Энни… — он принял живописную позу, после чего продолжал — …встретит ли ваше одобрение тот факт, что я хочу встречаться с вашей дочерью, в общем, вроде как ухаживать?»
Ощущая, как гулко бьется в груди сердце, я проговорила:
— Можешь не утруждать себя, Дон. Ты и сам все понимаешь. Я была уверена, разговоры на эту тему закончены.
Улыбка сползла с его лица, большой рот, казалось, начал усыхать и в конце концов стал похож на рот тети Филлис. Потом Дон тихо произнес:
— Я вел себя как положено, я сдерживал себя, я делал все по правилам, но даже это тебе не подходит. Ну что ж, я сделаю как сказал. Я спрошу их, и если они не одобрят моего решения, я буду поступать по-своему… ухаживать, я имею в виду. Так что смирись с мыслью, что ты будешь моей, Кристина. Я всегда знал это и утоплю тебя в реке, прежде чем кто-то другой даже взглянет на тебя.
Его пристальный взгляд, слова, приводившие меня в ужас, буквально приковали меня к месту, и я застыла словно загипнотизированная. Только радостный визг и сопение у моих ног подсказало мне, что прибежал Стинкер, и я повернулась к нему, как к доброму, нормальному человеческому существу. Не обращая внимания на свое нарядное пальто, наклонилась, взяла теплую, извивающуюся собачонку на руки. Пока Стинкер приветственно облизывал мое лицо, я вспомнила слова матери: «Только не бойся его», но я его боялась, и он знал об этом. Все же я нашла в себе силы скрыть свои чувства, поборов прихлынувший страх, и с усилием заставила себя сказать:
— Ты с ума сошел, Дон Даулинг, совсем сошел с ума.
Его следующие слова ужаснули меня еще больше, потому что он спокойно произнес:
— Да, совершенно верно, Кристина, здесь ты права. Когда речь идет о тебе, я действительно безумен. Совершенно, начисто безумен. Мне кажется, что так было всегда, — потом он протянул руку и грубо оттолкнул мордаш ку Стинкера от моего лица, — не позволяй ему лизать себя вот так, я этого не выношу.
— Оставь его в покое! — я неожиданно рассердилась, и это придало мне силы. — Мне наплевать на то, что ты выносишь и что не выносишь. Ты просто здоровенный хулиган, Дон Даулинг. И не толкай так мою собаку. И никогда больше не говори со мной.
