Противоречия любви (СИ) - "Ка Lip" (книги полностью .TXT) 📗
— Замолчи, — Мирчи ударил кулаком по столу. — Кто дал тебе право говорить? Совсем распоясалась, забыла, как должна себя вести.
— Это твоя дочь распоясалась.
— Замолчи, — Мирчи опять ударил кулаком по столу, затем сурово спросил: — Откуда ты это знаешь?
— Из табора Шандора Люба звонила, ее сына схватили, говорит, убивать будут… плачет она… горе-то какое…
— Хватит. По делу говори.
Роза театрально протерла платком сухие глаза и продолжила:
— Сын Любы с Шандором в клубе был, они и видели там Дару. Говорит, и плясала она для него, и пела, а наряжена-то как была, как кукла…
— Как же сын Любы это говорит, если его схватили? — Мирчи знал, что его жена очень болтлива, и поэтому понять суть в ее рассказах всегда было очень сложно.
— Сына Любы схватили, это его друг говорит. Он в табор вернулся и все всем рассказал — и про то, что сына Любы схватили и еще троих, и убивать их будут, и про Дару, как она на Полонском висла, ни на шаг от него не отходила…
— Хватит. Пошла отсюда.
Мирчи дождался, когда за Розой закроется дверь, и откинулся на спинку кресла. Затем, подумав, набрал номер Шандора. Ему было неприятно ему звонить, да и не барона это дело — звонить таким. Но речь шла о цыганах и его дочери.
— Здравствуй, Шандор. Что произошло, почему Люба из твоего табора говорит, что ее сына схватили и еще троих с ним? И где ты сам, пока твои люди захвачены?
Шандор снял со своего члена активно на нем прыгающую девушку и сел на кровати.
— Рад тебя слышать, барон. Это честь для меня — твой звонок и то, что ты интересуешься моими делами. Только вот что я тебе скажу: мои дела — это мои дела. И отчитываться я перед тобой не собираюсь.
— Речь идет о цыганах.
— Не лезь в мои дела. Это мои люди, и я сам с этим разберусь. Ты лучше со своей дочкой разберись, а то она совсем стыд потеряла — в ночные клубы ходит, пляшет, поет, Полонского потешает. Кстати, мое предложение еще в силе. Как наскучит она ему — я пока еще готов ее забрать себе.
Мирчи ненавидел Шандора за ту правду, которую он ему сказал, только вот от правды не уйдешь. Он нажал на кнопку отбоя связи и понял, что последняя его надежда рухнула. Он потерял свою дочь навсегда.
Роза, все это время подслушивающая под дверью, с ухмылкой потерла руки, понимая, что с Дарой покончено. Больше эта ненавистная девчонка не будет путаться у нее под ногами. Теперь у Мирчи есть их дочери и сын, им перейдут все деньги барона.
Ощущение безысходности было настолько сильным, что Даре казалось, она вдыхает ее с воздухом. Безысходность. Ее жизнь стала такой, и все ее слабые попытки изменить это потерпели неудачу. Она смотрела на Гера, видела его холодный взгляд, надменную улыбку. А ведь она так хотела попытаться изменить происходящее, став немного другой. Она надеялась, что если поменяется сама, то и Гер поменяется. Ведь не может же человек быть настолько жестоким? Или может… Там, на экране монитора, избивали цыган, тех, кто был с ней одной крови, и теперь их жизни зависели от нее.
— Пожалуйста, прекрати это, я сделаю то, что ты хочешь, — Дара так нервно теребила браслетик из бусинок на руке, что он порвался, и они рассыпались на ковре перед ней. Гер проследил их падение взглядом.
Он молча достал телефон и набрал номер.
— Хватит пока этих бить, сбавь обороты.
Сказав это, Гер положил телефон на столик перед собой и опять откинулся на диван. Дара видела, что цыган перестали бить.
— Ты их отпустишь?
— Посмотрим. Все зависит от того, насколько ты сможешь меня порадовать.
Дара ненавидела его улыбку. Она выворачивала ее наизнанку, настолько надменно улыбался Гер.
— Отпусти их, и тогда я сделаю это.
— Ты не на рынке, чтобы со мной торговаться.
— Как я могу тебе верить?
— По-моему, ты сейчас испытываешь мое ангельское терпение, — Гер видел метание девушки, ее нервные движения, порванный браслетик из бусинок. Чувство жалости проскочило глубоко внутри. Он перевел взгляд с ее глаз на губы и понял, насколько хочет увидеть, как они обхватят его плоть. Все чувства ушли, оставляя лишь одно — всепоглощающее животное желание.
— Отпусти их, и я сделаю это, — повторила Дара, зная, что должна добиться для цыган свободы.
— Хорошо. Но твой обман дорого встанет твоему табору. Если ты не сдержишь сейчас своего слова, я пошлю людей, и они пожгут ваши дома.
Гер видел, как она побледнела. Он протянул руку к телефону и, набрав номер, произнес:
— Ковало, отпусти цыган. Да, прямо сейчас, просто отпусти.
— Как я могу тебе верить, что их отпустили?
— Мое терпение подошло к пределу. Я сейчас дам команду, и Ковало отправит людей поджечь коттеджи цыган в твоем поселке.
— Не надо.
Гер отшвырнул от себя телефон и стал расстегивать ремень на брюках. Дара, окаменев, следила за его движениями. Он расстегнул ремень, пуговицу, а затем и молнию.
Как же тяжело ей дались эти несколько шагов. Даре казалось, ее ноги налились свинцом, настолько нереально их было переставлять, приближаясь к Геру.
Встав между его разведенных ног, она замерла, перестав дышать.
Гер видел ее состояние и то, как она идет к нему, преодолевая себя. Он понимал, какая борьба сейчас идет внутри нее. А еще он осознал, что впервые в жизни ломать оказалось не так приятно. Вернее, ему это вообще не нравилось — ломать ее. Видя, что он смог и сломал, он впервые не ощущал удовольствия от победы. И он уже хотел прекратить это, не понимая, кому он делает больно — ей или себе. Но девушка опустилась перед ним на колени и провела язычком по своим губам. Он осознавал, что это не специально, только вот все его тормоза слетели, и он почувствовал волну цунами, которая его накрывает. Разум затмился, и осталось лишь желание — или это была страсть? Гер не знал, не понимал, что с ним происходит. Почему с этой цыганкой все по-другому? Почему с ней все по-настоящему — и боль, и удовольствие? Возможно, он привык жить в лживом мире, где все пронизано ложью, даже отношения в постели. Все было ложью, ложью ради денег, богатства, власти… Это был его мир, и он властвовал в нем.
Только вот с этой дикой девчонкой все пошло не так. Она была слишком настоящей, слишком искренней во всем. Она не скрывала ненависти к нему и свой страх, она не лицемерила и не играла. Наверное, просто не умеет. Ее прямота, без кокетства, лести, заигрывания, выбивала Гера из привычного мира, и он впервые в жизни не понимал, что ему делать. Цыганка — кто она ему? Он вообще всех этих цыган и за людей-то не считает, так, сброд — наркоманы, воры и бродяги. И таково в современном обществе отношение к цыганам. Он тоже считал их такими. И еще он не понимал — почему барон считает, что это его земля? Как вообще этот сброд может считать, что им что-либо принадлежит? Гер знал, что мыслит так же, как и все. Цыгане — отбросы общества. Вот поэтому и эта бродяжка стала для него лишь способом удовлетворения его желаний, не более.
Только что-то пошло не так. Гера это бесило. Разумом он понимал, что девчонка задела в нем то, что за все его годы жизни ни одна из женщин не смогла задеть. Грязная цыганка из толпы попрошаек тронула в глубине его души ту струну, которую он оберегал от всех, так как считал, что чувства глупы. В современном мире нет смысла в чувствах. Зачем они нужны? У него всегда были деньги и власть, и он всегда покупал любовь. Так проще, так честнее. Ты платишь за ночь и получаешь ее. Зато утро остается за тобой. Оно не оплачено, и ты можешь спокойно сказать: "Детка, ты была хороша, но сейчас уходи". Прекрасная модель отношений. Она его устраивала. И вдруг из-за этой цыганки все дало сбой. Она так и не покорилась ему. Она не играла, она искренна в своей ненависти к нему. Даже сейчас, стоя перед ним на коленях и пытаясь сдержать слезы, она источала ненависть.
Гер ощутил себя нацистом из гестапо, и это сравнение его даже повеселило. Глупость какая. Чтобы заглушить в себе совесть, он достал свой член из расстегнутой ширинки и провел по нему рукой. И еще его бесило в ней то, что она его возбуждала. Он давно за собой такой страсти не наблюдал. Почему она? Ведь это вообще не его типаж женщин? Высокие блондинки модельной внешности — вот это его тип. А эта…
