О нём (ЛП) - Лорен Кристина (смотреть онлайн бесплатно книга .TXT) 📗
В ответ я смеюсь.
— А родители Себастьяна защищают его от попадания в ад.
— Так не бывает, Танн. Церковь СПД никому адскими муками не грозит.
Я начинаю выходить из себя.
— А откуда мне знать, о чем вообще говорит Церковь СПД? — повысив голос, интересуюсь я. — Ты нас как-то не спешишь просветить насчет того, во что они на самом деле верят и как у них все устроено. Все, что я от тебя слышал о мормонах, — это про их ненависть к геям, ненависть к женщинам, ненависть, ненависть, ненависть…
— Таннер…
— Но я не чувствую, чтобы мормоны кого-то ненавидели. Эта ненависть исходит от тебя.
Ее глаза округляются, и, отвернувшись, мама делает глубокий вдох.
О черт. Я зашел слишком далеко.
Будь мама пожестче, она бы сейчас встала и отвесила мне подзатыльник. По тому, как напряжены ее плечи, я понимаю, что она изо всех сил сейчас себя успокаивает.
Но мама не жестокая, она нежная и терпеливая, и никогда не ведется на мои провокации.
— Таннер, милый. Мои отношения с Церковью гораздо сложнее, чем ты можешь себе представить. И если тебе хочется их обсудить, я готова. Но сейчас я волнуюсь за тебя. Ты всегда действовал под влиянием чувств, а голову включал уже позже, но я хочу попросить тебя подумать вот о чем, — снова поджав под себя ногу, мама говорит: — вы с Себастьяном совершенно разные, и ваша ситуация не похожа на то, через что прошли мы с твоим папой или тетя Эмили, но при этом она не так уж сильно и отличается. Полагаю, его родители не знают, что он гей?
— Даже я не знаю, гей он или нет.
— Тогда давай чисто гипотетически предположим, что ваши с ним чувства взаимны. Тебе ведь известно, да, что Церковь допускает чувства к человеку одного с тобой пола, но только не действия?
— Да.
— Готов ли ты быть с Себастьяном, не имея возможности прикоснуться? — вопрос риторический, поэтому мама продолжает: — А если нет, готов ли оставаться его секретом? Встречаться так, чтобы его родители не знали? Что, если отношения внутри их семьи такие же близкие, как и у нас? Как ты себя почувствуешь, если они отлучат его от Церкви из-за отношений с тобой? — на этот раз мама ждет моего ответа, но я совершенно не представляю, что сказать. Это все равно что бежать впереди паровоза. — Что ты почувствуешь, если ему придется разорвать отношения с общиной или если вы оба искренне полюбите друг друга, но в конце концов он выберет Церковь, а не тебя?
Я пытаюсь отшутиться:
— Мы всего лишь переписываемся, и то редко. Я еще не готов делать предложение руки и сердца.
Мама видит меня насквозь, поэтому терпеливо и грустно мне улыбается.
— Я понимаю. Но мне еще не доводилось видеть, чтобы ты так сильно был кем-то поглощен, а из-за всех этих волнительных первых шагов друг к другу трудно задумываться о последствиях. Так что моя работа — подумать об этом за тебя.
Я тяжело сглатываю. Одна часть моего мозга логично утверждает, что в маминых словах есть смысл, но другая настаивает, что наша с Себастьяном ситуация не совсем такая. И что я справлюсь.
***
Хотя у мамы были исключительно добрые намерения, все равно мои мысли о Себастьяне стали похожи на взбесившийся поезд: без машиниста и с полыхающим огнем мотором.
Но уже поднявшись к себе, я смог достаточно успокоиться и понять, что она поделилась куда большим, чем мне поначалу казалось. Я знаю, насколько опустошенной чувствовала себя тетя Эмили, когда, набравшись смелости, рассказала о себе родителям, а те ответили, что в их доме ей больше не рады. И знаю, как после этого она несколько месяцев она жила на улице, а затем переехала в приют, но даже там ее не приняли. Тогда она попыталась покончить с собой.
Для мамы это стало последней каплей. Она бросила учебу в Университете Юты и взяла Эмили с собой в Сан-Франциско. Там мама поступила в UCSF [Калифорнийский Университет в Сан-Франциско — прим. перев.] и стала работать в ночные смены в 7-Eleven, чтобы обеспечивать обеих. Учиться в магистратуре мама уехала в Стэнфорд, а Эмили получила степень в Беркли.
Их родители — мои бабушка с дедушкой, живущие сейчас где-то в Спокане — вычеркнули из своей жизни обеих дочерей и никогда не пытались их найти.
Мама пытается делать вид, что ей уже не больно, но разве такое возможно? Я не представляю себе жизнь без родных, пусть даже время от времени они сводят меня с ума. Выгонят ли Себастьяна его родители? Откажут ли они от него?
Господи, все становится еще более напряженно, чем я ожидал. Думал, это будет кратковременное увлечение. Любопытство. Но сейчас я уже по уши. И понимаю, что мама не ошибается, считая мое стремление быть с Себастьяном ужасной идеей.
Может, даже хорошо, что он едет в Нью-Йорк.
***
В выходные я отправляюсь навестить Эмили и Шивани, и — так странно — даже не чувствую желания написать Себастьяну. Уверен, мама обо всем рассказала тете Эмили, потому что та пару раз пытается завести со мной разговор про «личную жизнь», но я увиливаю. Если уж мама напряжена из-за сложившейся ситуации, то Эмили практически вибрирует.
Мы идем на какой-то странный арт-хаусный фильм о женщине, выращивающей коз, и где-то на середине я клюю носом. Тетя и Шивани отказываются налить мне за ужином вина, а я интересуюсь, в чем тогда выгода иметь в родне двух еретичек. В воскресенье мы с Эмили часа четыре к ряду играем в пинбол в гараже, а потом, съев не меньше семи тарелок фирменного нутового карри Шивани, я еду домой, чувствуя себя невероятно круто после времени, проведенного с родными.
Поразительно, насколько расстояние и возможность взглянуть на все со стороны проветрили мои мозги.
Но на следующей неделе Себастьян появляется на занятиях в темно-серой хенли с расстегнутой верхней пуговицей и закатанными до локтей рукавами. Перед моим взглядом открывается карта мышц и вен, гладкая кожа и его изящные ладони… И как мне со всем этим быть?
Кроме того, кажется, он рад взглянуть на мои первые несколько страниц. Даже смеется над упоминанием кошачьего постера Отем, а потом с тонко завуалированным любопытством интересуется, будет ли моя книга автобиографичной.
Можно подумать, он и сам не знает.
В его глазах застыл вопрос — А обо мне там есть?
Зависит от тебя, — молча отвечаю я.
В общем, эти мои «расстояние» и «возможность взглянуть на все со стороны» долго не продержались.
У меня было мимолетное влечение к Мэнни, когда мы только познакомились — и даже один или два момента наедине, позволившие мне пофантазировать, на что могут быть похожи отношения с ним — но долго это не продлилось, и мое внимание переключилось на кого-то другого. Мне нравится целоваться с парнями. Нравится целоваться и с девушками. Но что-то мне подсказывает, что поцелуй с Себастьяном вызовет во мне пожар похлеще упавшему прямо посреди поля сухой травы бенгальскому огню.
Если не считать встреч в школе и просмотра фоток с едой в Снэпчате, в последнее время я редко вижусь с Отем. А когда однажды вечером она заходит к нам, мама даже не скрывает, насколько рада ее видеть, и приглашает остаться. Потом, словно в старые добрые времена, мы с Одди поднимаемся ко мне.
Лежа на кровати, я анализирую собранные за день короткие заметки и пытаюсь включить их в новую главу, в то время как Отем копается в моей одежде и рассказывает последние школьные сплетни.
Знаю ли я, что на прошлой неделе во время учительской игры в баскетбол Маккензи Гобл сделала минет Девону Николсону на балконе тренажерного зала?
Слышал ли я, что кто-то из ребят пробрался на потолочную плитку туалета и поверху дошел до раздевалки для девочек?
А что Мэнни пригласил на выпускной Сэйди Уэймент?
Это привлекает мое внимание, и, подняв голову, я вижу, что Отем стоит одетая в мою футболку. Мои родители придерживаются строгой политики держать дверь открытой, когда ко мне кто-то пришел — неважно, парень или девушка, — но, кажется, на Отем это не распространяется. Что особенно смешно, ведь пока я возился со своими заметками, она раздевалась и примеряла мою одежду.
