Нежные годы в рассрочку - Богданова Анна Владимировна (читаем книги бесплатно TXT) 📗
– Заснул... Там... На кровати... Он пьяный же совсем...
– Только ты совсем трезвая! – с тяжёлым вздохом подчеркнула Зинаида.
– Так я же объяснила, что это совсем другие отношения, это совсем не то, о чём ты подумала!
– Я своими глазами видела! И думать тут нечего! Ладно, Галь, иди. Я никому ничего не скажу, – пообещала Зинаида Матвеевна и слово своё сдержала – никогда и никому она не рассказывала об этом неприятном инциденте.
– Как же автор об этом узнал? – может справедливо заметить читатель.
Дело в том, что Владимир Иванович сам в дальнейшем растрезвонил об этом – он не умел держать рот на замке. С того дня он возненавидел химичку и кроме как «курвой» и «шлюхой» больше никак не называл. А в отношениях Зинаиды Матвеевны и золовки с того дня образовалась глубокая трещина, края которой соединились и поросли травой спустя многие годы.
* * *
Наконец настал печальный день развода. Погода была мерзопакостная – под стать событию: лил мелкий, противный дождь, на глазах превращающийся в снежную крошку.
В зале суда всё было строго и торжественно – так, что Владимиру Ивановичу показалось, будто он присутствует не на собственном бракоразводном процессе, а на судебном разбирательстве по поводу какой-то давнишней, канувшей в Лету, содеянной им пакости. Он вдруг почувствовал небывалый страх и волнение – ещё каких-нибудь двадцать минут, и его осудят на пожизненное заключение в колонию строгого режима.
Может, именно это так повлияло на него, и он почти до конца слушания безропотно сносил пошлые рассказы своей супруги об его изменах, пьянстве и несознательности.
– Этот человек дошёл до того, – с чувством делилась Зинаида Матвеевна с судьёй и собравшимися в зале ротозеями, то и дело тыркая указующим перстом в Гаврилова, – что выкрал моё обручальное кольцо и пропил его! Так-то! Что можно от него ждать, если он символ нашего брака обменял на бутылку?! – обличительно резала она.
Ну уж этого Владимир Иванович выдержать никак не мог, поскольку не крал никакого кольца и тем более не обменивал ни на какую бутылку, а несправедливости (особенно по отношению к себе) он не терпел!
– Нет уж, позвольте! – наконец подал голос он и заплевался, застучал. – Тут меня долго грязью обливали! Я всё сидел, слушал, но теперь прошу слова! – отчётливо и громко проговорил Владимир Иванович – страх вдруг куда-то исчез, ему уже не мерещилось, что суд вершится над ним и ему могут дать пожизненный срок. После бездоказательного обвинения Зинаиды Матвеевны в краже обручального кольца все глупости и опасения оставили Гаврилова, и он пошёл в наступление. – Никакого кольца я не крал, ваша честь! И не надо на меня вешать того, чего я не совершал! Ваша честь! Ваша честь! Я знаю, кто это сделал!
– Кто? Кто это мог, кроме тебя, сделать, Гаврилов? – насмешливо с ноткой обречённости проговорила Зинаида.
– Её сын! Генька стибрил! Знаете, что за гнида – этот её Генька! Ему двадцать лет, а он ещё в армии не служил! Ходит к психопату... Ну или как его, этого врача-то, называют?.. Ну, неважно! Вы меня поняли! Ваша честь, глаза на нос сведёт, изобразит этому, ну как его, психопату, козью рожу и получает отсрочку на полгода! А знаете, чем этот подонок занимается, ваша честь? Мелким воровством промышляет – числится разнорабочим на заводе, но только числится – он же нигде не работает! И кто, ваша честь, по-вашему, её кольцо упёр: я – всеми уважаемый заведующий фотоотдела ГУМа или этот фигляр? – разоблачительно выкрикнул Владимир Иванович (несколько поторопившись с заведующим фотоотдела – до этой должности он дослужится лишь спустя много лет). И тут его понесло. Он уже не мог остановить себя, припомнив супруге всё – начиная с ненавистного Среды и заканчивая тем, какая она мелочная, гадкая и жадная, не упустив при этом десятилетнюю разницу в возрасте. Владимир Иванович сорвался с места и, подлетев к судьям, необычайно подробно описал им и всем присутствующим сцену измены своей супруги с соседом-извращенцем с верхнего этажа. Он поведал о том, в какой позе сидела Зинаида Матвеевна на широком подоконнике, возле двери развратника и греховодника, какие именно части её тела были оголены, куда была закинута её левая нога и какой дикий ужас застыл в её глазах при неожиданном появлении супруга.
– И что, гражданин судья, что ж мне после такого оставалось делать?! – Он уставился своим цепким, разъярённым взглядом на судью – полного лысого мужчину с короткой клиновидной бородкой и вдруг с необычайной ловкостью и лёгкостью скакнул сначала на свободный стул, что стоял у судейского стола, потом, в один прыжок, оказался на столе. – Что мне оставалось делать? Я отчаялся, потому что мне в душу нахаркали – в мою чистую, открытую, неиспорченную душу. Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! – Тук, тук, тук, тук, тук. – Вот так! Вот так! Нахаркали и растоптали! – И Гаврилов принялся, к всеобщему удивлению, отбивать чечётку прямо перед носом судьи и народных заседателей, пытаясь тем самым изобразить наглядно, каким образом нахаркали в его открытую, чистую и неиспорченную душу и с каким ожесточением потом размазали её вместе с плевками.
– Идиот! – широко раскрыв глаза, шипела Зинаида Матвеевна.
– Гражданин! Если вы сию секунду не слезете со стола, мне придётся наказать вас штрафом! – сурово гаркнул судья – лысый мужчина с эспаньолкой, после чего Гаврилов спрыгнул, но возмутился:
– А за что меня-то наказывать? Вон, эту курву штрафуйте! – и «чечёточник» кивнул в сторону супруги. – Это она во всём виновата! Ребёнка хочет лишить отца! Это при мне-то, при живом! Бессердечная, жестокая эгоистка!
– С ребёнком вы можете видеться, когда захотите – это не возбраняется, – заявил судья и поспешил развести скандальную парочку, опасаясь, как бы Гаврилов ещё чего не выкинул.
Бывшие супруги вышли на улицу в смятенных чувствах – Зинаида Матвеевна затаила злость на Гаврилова большей частью потому, что тот растрезвонил всем присутствующим в зале суда о её связи со Средой. Владимир Иванович и вовсе пребывал в бешенстве: он в глубине души не верил в то, что их действительно разведут.
– Какая ж ты падла, Зинька! А я тебя любил! – с болью в голосе воскликнул Гаврилов.
– А ты – идиот! – заключила Зинаида Матвеевна, и они разошлись в разные стороны, как в море корабли: Гаврилов с горя напился и провёл ночь у случайной знакомой. На следующее утро он отчаянно пытался вспомнить, кто эта толстуха, что лежит с ним рядом в незнакомой квартире, где он её «подцепил», и вообще, как её зовут.
Зинаида Матвеевна после суда отчего-то не почувствовала облегчения, она не ощутила той свободы, за которую боролась последние три месяца, напротив, на душе скребли кошки, было погано и тошно. Живя бок о бок с Владимиром Ивановичем, она давно перестала замечать свою любовь к нему. Эта любовь превратилась в привычку, которую можно рассмотреть только тогда, когда потеряешь. И хоть она внешне хорохорилась, изображая радость – мол, наконец-то отделалась от этого ирода, наконец-то поживу спокойно, внутри свирепствовала настоящая буря: по дороге домой она проклинала себя за то, что заварила всю эту кашу с разводом, ей было снова «жауко» Гаврилова и единственно, что она жаждала тогда, так это вернуть всё на круги своя: «Пусть бы пил, пусть дебоширил, пусть бы и гулял, в конце концов! – но был рядом, чтобы я видела, знала, что он делает... Чтоб по паспорту был моим... А дак ведь пропадёт... И Аврора теперь будет расти без отца... И мама, царствие ей небесное, была против нашего развода... Ох! Несчастная я, несчастная! На всю жизнь сама себе горе устроила! Какая ж я дура!» – думала Зинаида Матвеевна, и слёзы ручьями текли из её глаз, деря щёки на холоде.
Одним словом, стоило только Зинаиде Матвеевне покинуть зал суда, как она поняла, что любит Гаврилова так сильно, как, может, не любила никогда. Убитая горем женщина не могла показаться перед детьми с заплаканной физиономией. Она с осознанием своей ошибки в душе, совершенно раздавленная, покинутая и одинокая отправилась к Оксане Таращук – приятельнице из соседнего дома – да, да, к той самой рыжей бестии, окно которой стало жертвой мести Владимира Ивановича за свою дочь, дабы поделиться с ней своим несчастьем, драмой всей своей жизни, и, подобно бывшему мужу, проснулась следующим утром, напрочь не помня минувшего вечера. Воспоминания матери-одиночки обрывались на том моменте, как она, сидя за столом на кухне Оксаны Таращук, ревела белугой, как та её утешала – мол, всё у вас ещё сложится, развод – это не смертельно, можно ещё раз сойтись или жить, не расписываясь, – сейчас многие так живут и т.д. и т.п., и как кухонный дверной проём загородил глава семейства Таращуков. Более Зинаида Матвеевна припомнить, сколько бы ни пыталась, ничего не могла.
