Там, где ты (СИ) - Борзакова Надежда Марковна (книги регистрация онлайн .txt) 📗
— Вскоре у Главы будет новая супруга, — тихо проговорила Добрава.
— Цыц ты, девица, — шикнула на нее Вера.
— Но это же правда, — протянула девушка, — Он сам сказал при всех.
— Негоже блуднице занять место….
— Чье? Предательницы? – я посмотрела на Веру.
— Да, — тихо сказала женщина, — До сих пор в голове не укладывается….
В моей же голове все сложилось, наконец, в четкую картинку. Для забитой и униженной неверностью супруга женщины любовник стал вскружившей голову отдушиной, чем Ратмир не преминул воспользоваться ради трона Главы. Вот только я не могла понять, как она могла решиться на убийство сына….
Одна лишь мысль о том, что угрожало бы всем наследникам, включая малышей, в случае успеха заговора стирала жуткие воспоминания о казни. Но осознание того, что Стаслав, очевидно, разделил бы их участь …. Я одернула себя, приказав не думать об этом. Мы сумели это предотвратить, остальное не имело значения.
Но этой ночью мне все равно снился костер. Вернее даже не костер, а громадное пожарище, чьи-то крики и, сквозь них, Ратмировы слова.
Веда стала женой Крепимира в первый день официального «бабьего лета», которое начиналось сразу после праздника Рода и Рожаниц – дня прославления предков – живых и умерших и верховного Бога Рода.
Церемонию провел некто Хотен – верховный жрец из самого Киева. В Перунов день я не рассматривала его, а сейчас, стоя на берегу Славутича всего в нескольких метрах в качестве Вединой дружки, оценила его полную противоположность Ратмиру. Довольно пожилой, седовласый, с длинной бородой и добрыми серыми глазами, одетый в светлый балахон, Хотен походил на доброго волшебника.
Свадебное платье Веды было белоснежным, что поневоле напоминало привычный в моем времени подвенечный наряд. Впрочем, на цвете сходство заканчивалось. Оно было длинный – в самый пол, богато расшитым у ворота, на талии и на запястьях. Пояс представлял собой нежное плетение из выкрашенных в красный цвет тонких полос кожи.
Медные волосы женщины уложены в сложную прическу, в которую был вплетен венок из трав. Изумрудные глаза сияли на бледном, словно луна лице. Я лишь усмехнулась про себя – обладая такой совершенной естественной красотой, которой позавидовали бы сделанные-переделанные девушки моего века, незачем прибегать к любовным чарам, даже если те и существуют.
Суровое лицо Крепимира светилось тем особым светом, что рождает только любовь. Он словно бы помолодел на двадцать лет, и сходство со Стасом сейчас особенно бросалось в глаза.
Они принесли клятвы на малопонятном мне языке, затем жрец вынул из ножен короткий изогнутый кинжал. Поймав им солнечный луч по очереди резанул ладони Главы и Веды, затем соединил их и, произнеся слова заклинания, перевязал переплетенные руки куском алой ткани.
Прижав правую ладонь к сердцу, мы все склонили головы в знак уважения. Хотен произнес еще что-то, а после теперь уже супруги поцеловались. Я едва удержалась, чтоб не захлопать в ладоши – дурацкий рефлекс, вроде крика «Горько».
Официальная часть подошла к концу. Мы вернулись в стены городища, где уже ожидали накрытые на улице столы.
— Лишь три дня, — прошептал мне на ухо Стас, — Три дня и ты станешь моей.
Его дыхание согревало щеку, большая ладонь переместилась на мое запястье, затем скользнула выше по предплечью, переместилась на талию и прижала меня к его боку. Впрочем, лишь на несколько секунд, ведь как дружки жениха и невесты мы должны сидеть по разные стороны от новоиспеченных супругов.
— Стаслав очей с тебя не сводит, — весело шепнула Веда, — Мне даже жаль, что вам приходится трапезничать сидя так далеко.
— Ну, что ты… Что вы, — неловко исправилась я, поздновато рассудив, что общаюсь с женой Главы.
— Не стоит этого, Элина. То, что я теперь жена Главы Рода не означает, что я тебе госпожа, а не подруга.
— Я рада дружить с тобой, — и это была чистая правда.
Помимо синих глаз Стаса, на меня пристально смотрели еще одни. И в них была отнюдь не любовь. Захар пылал от гнева. Причем, очевидно, вызванного не столь скорой женитьбой отца, не тем, что родня мать желала ему смерти, но тем что именно мы с его братом предотвратили трагедию и от того он и Стас поменялись теперь местами. Захар – сын блудной предательницы, а Стас – тот, кто спас жизни верхушки Рода. Тот факт, что в процессе смены статусов Захар сам был спасен от смерти его отношения не менял. Конечно, ничего подобного не говорилось открыто.
Впрочем, какая теперь разница? Захар уж точно не в том положении чтоб хоть чем-то угрожать нам. Но то, что его занимает не скорбь о матери, не боль от ее предательства, а потеря наследства печалили меня. Эти черты переживут века, едва ли сильно изменившись и Вадим тому доказательство.
Я сочувствовала сестрам. В их глазах леденела печать скорби, хоть как девушки ту скрывали за болтовней и улыбками. Оставалось лишь надеяться, что вернувшись домой, в другие места, и вновь погрузившись в жизнь жен Глав Клана, они сумеют со временем отпустить случившееся.
Звуки волынок прервали мои раздумья. Когда возникший рядом Стас подал мне руку, я с готовностью поднялась. Здешние танцы довольно динамичны, чем-то отдаленно напоминают украинские народные. Я знаю только вальс и помню несколько движений клубных пати. Но, к счастью, движения тут не такие сложные, так что у меня легко получалось их повторять.
— Ты чем-то огорчена? — кружа меня по отведенной для танцев части площади, спросил Стас.
— Нет, я просто думала, — я запнулась на секунду, — Ну, о случившемся.
Стас вывел меня из круга танцующих. Мы прошли мимо столов, задержавшись на секунду, чтоб прихватить его плащ и направились в сторону ворот.
— Да, я тоже часто об этом думаю, — в тон мне проговорил парень, — Хоть Дара никогда не была добра ко мне, но Крепимиру она была верной и послушной женой и любила его детей. Что за духи одурманили ее….
— Не в духах дело, Стас. Она была верной и послушной, но в ответ получала лишь пренебрежение. Ее одурманили вовсе не духи, но иллюзия, — мы уже дошли до ворот, и Стас кивнул часовым, чтоб их открыли, — Иллюзия того, что ее любят и уважают. А еще жажда мести. Что, впрочем, не обьясняет расправы над детьми.
— Но ты воспрепятствовала этому. Спасла десяток жизней.
— Мы оба. Ты даже пьяный бегаешь быстрее меня. Кроме того, если б ты не налакался виски, мне не пришлось бы вытаскивать тебя на улицу.
Взявшись за руки, мы пробежались к реке. Уже вечерело, и мягкий приятный свет лишь слегка золотил величественные воды реки.
— Теперь отец счастлив, — произнес Стас, — Несчастье, выходит, помогло. И ему и…. мне. Я бы должен радоваться, что теперь преемник….
Он перевел взгляд на речку. Я обняла его за талию, и Стас почти рефлекторно крепче притянул меня к себе.
— Но ты не можешь. Потому, что тебе кажется – ты воспользовался ситуацией. Потому, что ты думаешь, будто не лучше Захара от того, что возвышаешься вроде бы от того, что не зависело от тебя – по самому факту рождения не от предательницы.
— Так и есть? – он посмотрел мне в глаза.
— Будь оно так, тебя бы это не беспокоило, Стас. Ты наслаждался бы ситуацией, как делал это Захар долгие годы.
— Я рад, что ты так считаешь, — он поцеловал меня в щеку, — Не хотелось бы в твоих глазах быть на него похожим.
— Ты на него не похож ни в моих, ни в чьих либо других глазах.
— Мне просто не нравится то, как меняются взгляды людей в зависимости от обстоятельств. Я против Веды ничего не имел раньше и не имею теперь. Но вчера она была опасным изгоем, а сегодня народ славит ее. То же самое и со мной. Народ словно враз забыл, кто я….
— «Толпа, рукоплещущая твоей коронации, та же толпа, что будет рукоплескать твоему обезглавливанию», — я осеклась. Не только потому, что процитировала Пратчетта, который родиться через одиннадцать веков, но и осознав, каков новый смысл этого высказывания здесь, в этом времени. Где обезглавливание не метафора, скрывающая под собой какое-нибудь публичное унижение.
