Моногамия (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна (читать книги онлайн без TXT) 📗

— Хочешь быть САМЫМ красивым? — и вот в этой фразе самой по себе не было столько яда, сколько в том тоне и интонации, которыми она была приправлена.

— Нет, не в этом дело, — отвечает он спокойно и почти мягко, несмотря на своё ледяное выражение лица.

— А в чём же?

— Мужчина должен быть сильным и развитым физически, если он претендует называться им.

— Да, ну!

Алекс быстро надевает мокрую от пота, холодную футболку, как ему, наверное, неприятно это, и я не могу понять, зачем он это делает, ведь ему всего лишь нужно пройти мимо меня, затем пересечь комнату — и он в душе, где после горячей воды его ждёт такая же чистая и сухая.

— Пожалуйста… больше… не делай так, — он произносит эту фразу медленно, настолько медленно, что у меня пробегает тысяча тараканов по телу.

— Как?

— Не нужно смотреть на меня.

Я в сладострастно-упоительной эйфории — вот оно. Есть! Кажется, мы нащупали скелет в шкафу, и сейчас я начну вытаскивать его наружу. Если стану давить на него, мы поссоримся, и тогда он, наконец, выплывет настоящий, я увижу его истинное лицо, ведь только в конфликтах люди демонстрируют его, скинув с себя все маски. И я упоительно начинаю раскручивать маховик конфликта:

— Почему?

— Я не люблю, когда меня разглядывают.

— Почему?

— Есть у меня такая особенность.

— Откуда она?

— Тебе лучше не знать.

— Я думаю, лучше знать. Я сплю с тобой.

{Ian A.P. Kaczmarek — Evening OST}

При этих словах он поднимает свой взгляд на меня, и на моих глазах его лицо покрывает волна страха, глаза раскрываются широко. Я недоумеваю, чего он испугался? Но Алекс быстро берёт себя в руки и начинает движение по уже известной мне схеме — схеме увещевательного устранения конфликта. Я давно уже заметила алгоритм, по которому он общается с людьми: он избегает конфликтов, он растушёвывает их даже тогда, когда они уже разгорелись, всякий раз пользуясь одним и тем же методом — он задаёт вопросы, либо делает направляющие высказывания, слушая которые, человек иллюзорно сам приходит к выводу, угодному Алексу. Сам он этому научился или нет, не знаю, но схема действует безотказно. Но моя цель сегодня — спровоцировать конфликт, и я с наслаждением наблюдаю, как он пытается выпутаться.

— Там ничего опасного для тебя нет, но это моё личное пространство, и я никого не впускаю туда. Такие вещи нужно уважать.

— Ты не любишь, когда на тебя смотрят? Мне сейчас нельзя смотреть на тебя?

— Это другое, ты разглядывала меня.

— Ты не выносишь, когда тобой любуются?

— Да.

— Ты лжец.

— Почему? — на его лице ещё больше страха.

— Ты говоришь, что не любишь, когда тебя разглядывают, но при этом делаешь всё, чтобы соблазнить людей на это. Поэтому ты — лжец.

Язвительная ухмылка не сходит с моего лица на протяжении всего разговора.

— Я уже объяснил тебе, что то, что я делаю, не имеет отношения к моей внешности.

— Враньё. А я не люблю лгунов, — в моём голосе металл.

Я сморю на него и вижу, что ему уже физически плохо, глаза раскрыты широко, как у ребёнка, он открыт, он уязвим. Мой натиск застал его врасплох, он не может или не знает, как сопротивляться, его метод не работает на мне. И вот что он делает: подходит медленно, нежно берёт меня за руку и говорит:

— Пожалуйста, остановись!

Смотрит мне прямо в глаза. Просит взглядом. Но я жестокая, очень. Он об этом не знал, но сейчас узнает.

— Тогда расскажи.

— Поверь, я не могу. Я никогда и ни с кем не говорю об этом. Нельзя.

— Почему?

— Просто нельзя.

— Тогда я просто не буду доверять и верить тебе. Я не знаю тебя. Совсем. Для меня это опасность.

Его глаза снова переполнены страхом. Он снова не знает, что делать, поэтому немного открывается:

— Там очень много боли для меня. Если я расскажу, мне будет очень больно, и я не знаю сам, что это может сделать со мной. Но если ты настаиваешь, я сделаю это прямо сейчас.

В его глазах полная, всепоглощающая искренность и детская открытость. И это то, что останавливает меня, но не только, его признание в болезненности тайны перевернуло меня. У него есть рана, ноющая, старая, он прячет её. Моё сердце сжимается, но я не могу спасовать так быстро, поэтому говорю:

— Я хочу подумать.

— Думай.

И я думаю. Долго. Почти два часа уже прошло. Алекс не находит себе места, он даже в душе не был, грязная футболка так и высохла на нём. Я вымотала его, но к моей остервенелости это уже не имеет никакого отношения.

Наконец, он не выдерживает и подходит ко мне. В глазах страх и почти обречённость:

— Что ты решила?

— Пока не решила ещё. Я всё ещё думаю.

— Неужели из любопытства ты готова причинить мне такую боль?

— Алекс, моё любопытство давно выброшено за борт и уплыло в неизвестном направлении. В нём давно нет надобности, я наткнулась на проблему, твою проблему и её нужно решить. Моя цель — помочь тебе. Ты знаешь, как я зарабатываю на жизнь, я — аналитик, и сейчас я анализирую ситуацию. Входящие данные: есть тайна, которая, судя по твоим эмоциям, скрывает трагедию. Есть ты, который не делился этой тайной ни с кем, и не хочет делиться. Есть боль, которую, по твоему мнению, принесёт раскрытие этой тайны. Сейчас мне нужно решить по какому пути пойти. Первый путь — я не давлю на тебя, и ты продолжаешь жить со своей тайной. Она пожирает тебя изнутри, но ты, похоже, научился защищаться. Второй путь, который ты путаешь с любопытством, на самом деле самый распространённый психологический метод — метод разделения ноши. Образно выражаясь, ты несёшь нечто тяжёлое сам. К тебе подходит человек, и вот вы несёте это нечто вместе, нагрузка в большей или меньшей степени разделена поровну. У вас в Штатах роль этого человека выполняют психотерапевты, но мы в нищих странах прекрасно обходимся без них, потому что эту роль испокон веков выполняли просто близкие люди, и я лично этим методом пользуюсь постоянно и с самого раннего детства — вываливаю все свои проблемы на свою маму. Она принимает весь мой негатив, негатив отца и негатив сестры. Она всю жизнь несёт наши ноши, и это часть её материнского и супружеского долга. Ничьи другие ноши она не несёт, никогда. Вот я сейчас пытаюсь решить, имею ли я право брать твою ношу на себя, но главное, поможет ли этот метод тебе, потому что все люди пользуются им добровольно, и даже более того, интуитивно ищут его, а ты этого не хочешь, ты не такой как все, следовательно, метод может не сработать, или, что хуже, навредить тебе. В первом варианте пути таких рисков не было. А меня учили выбирать путь с наименьшим риском, поэтому я выбираю его.

Алекс долго и сосредоточенно смотрит на меня. Затем медленно приближается и очень робко пытается обнять. От него пахнет потом, ведь он так и не был в душе, и я впервые познаю этот запах, у меня снова жутко ломит внизу живота, я хочу его… безумно… Обнимаю сама, и тогда только со вздохом из него выходит неимоверное напряжение, он обнимает меня с чувством, зарывается лицом в моих волосах, и я слышу тихое:

— Спасибо!

Теперь я знаю, что он неидеален…

{Schiller — Dream Of You (Chillout)}

А потом случился дождь, но не с утра, а уже после обеда. Всё побережье Коста Бравы тонкой лентой обрамляет живописнейшая туристическая тропа, пересекающая большие и маленькие золотые пляжи, поднимающаяся грациозными каменными лестницами на скалистые выступы, где эстетически восприимчивого туриста ждут ухоженные смотровые площадки, открывающие взору невероятные по своей красоте пейзажи лазурных бухт, гротов, лагун, одиноких рыбацких лодок или безумно красивых белых яхт… Это райское на Земле место, как никакое другое, предназначено не только для любования, но и для обдумывания многого, для размышлений, для комфортного приведения своих мыслей и чувств в порядок.

После нашей несостоявшейся ссоры я оставила Алёшу играющим с Алексом в шахматы, а сама вышла проветриться, но увлеклась и ушла в сторону диких пляжей, туда, где уже нет ни отелей, ни набережных, ни ресторанов, а есть только поражающие своей немыслимой красотой природные шедевры… Я погрузилась в себя так глубоко, что не заметила, как ушла далеко, километра 2–3 от нашего Паламоса, нашего отеля и ждущих меня сына и… человека, который являлся для меня терзающим сердце и совесть любовником, но уже вовсю воспринимался как кто-то много больший для меня… Я пыталась осознать всё это, прочувствовать, что же происходит со мной, почему я так сильно страдаю от его глаз, переполненных болью и мукой, и нежностью одновременно, такой нежностью, какой мне больше не найти нигде и ни у кого…