Мадам Икс (ЛП) - Уайлдер Джасинда (книги онлайн полные txt) 📗

Ты посмотрел на меня и поморщился.

— Извини. Я просто…

— Всё нормально, Джонатан. На сей раз я пропущу это мимо ушей. И кроме того, да, я немного стерва, но мне за это платят, не так ли?

Ты полностью проигнорировал мои слова.

— Но смысл в том, что я делаю это, потому что всё ещё продолжаю надеяться, что стану достаточно хорош. Предоставляю ему власть над собой, потому что хочу владеть тем, что принадлежит мне.

Ты прячешь свою голову, а потом смотришь на меня, пожалуй, слишком резким взглядом, слишком знающим.

— У всех нас есть стимул позволять другим контролировать нас, так ведь?

— Надо же, Джонатан. Я едва узнаю тебя, прямо сейчас. Такой самоанализ для тебя не характерен.

Я должна поддержать разговор, сосредоточившись на тебе.

При нынешних обстоятельствах не могу позволить этой линии обсуждения быть направленной на меня. Это будет... очень плохо.

— Я богатый засранец, Икс. Понимаю. Я им владею и не собираюсь извиняться за это. Мне дали всё, что я когда-либо хотел и даже больше. Но и теперь, когда я сделал всё, чтобы занять своё место в управлении компанией, теперь... Я по-прежнему недостаточно хорош. Не был довольно хорош для отца, чтобы он хотел проводить со мной время в детстве, так что я ходил с ним на работу, надеясь, что папа заметит меня. Он никогда не замечал. Думаю, никогда и не заметит. Но я всё ещё позволяю ему управлять мной.

— Откуда такие мысли, Джонатан?

Против всех причин, я ловлю себя на размышлении о том, что под кожей богатого засранца может скрываться порядочный человек.

Ты пожимаешь плечами.

— Он сказал мне, что если я сделаю это: приду сюда и позволю тебе меня учить или что-то в этом роде, то он сделает меня младшим вице-президентом по операциям. И вот, я здесь. Я стараюсь.

— Ты на самом деле стараешься. И добился хороших результатов. Мы ведём дельный разговор, а это действительно прогресс.

— Да, хорошо. Противный старый мудак просто дал Эрику Бенсону эту должность, хотя он прямо обещал это мне. У нас ещё есть, сколько там, три недели? И отец отдал её Эрику-сука-Бенсону. Бенсон — долбанный идиот. Хренов льстивый подлиза. У него нет собственных идей, он просто идёт вместе со всеми остальными, целует жопу и скалится дурацкой улыбкой с дурацкими дешёвыми винирами (прим.ред.: Виниры — это фарфоровые или композитные пластинки, замещающие внешний слой зубов. Они позволяют корректировать нарушения формы и цвета зуба, а также защищают зубы (например, при игре на духовых инструментах). Грёбаный мудак.

Я не знаю, что тебе сказать. Не моя работа быть твоим духовным наставником, плечом, чтобы поплакаться, или другом, который бы тебе соболезновал. Моя работа — превратить тебя из задницы в нормального человека.

— Может быть, уже хватит, Джонатан?

Ты смотришь на меня несчастными глазами.

— Что?

— Когда ты прекратишь? Как долго будешь бороться с ветряной мельницей?

Ты стонешь от досады, откидываешься назад и запускаешь руки в волосы.

— Надоели эти грёбаные загадки, Икс.

— Это намёк, а не загадка. Это из Дон Кихота.

— Я знаю, кто, бл*ть, такой Дон Кихот, Икс. Я же окончил сраный Йель.

Я знаю это, хоть не училась в Йельском университете или где-либо ещё. Правда, об этом я не говорю. Тебе не нужно моё превосходство сейчас. Тебе необходим толчок в правильном направлении.

— Если ты знаешь, кто такой Дон Кихот, то что я пытаюсь сказать тебе, как думаешь?

Ты хмуришься на меня, и я вижу, как ты думаешь.

— Перестань воевать с ветряными мельницами.

— Что Дон Кихот подразумевал под ветряными мельницами? — спрашиваю я.

— Гигантов.

— Правильно. Но какой была главная ошибка Дон Кихота, как считаешь?

— Он думал, что ветряные мельницы были гигантами.

— Неправильно. Он думал, что не мог убить их, даже если эти ветряные мельницы и были бы настоящими гигантами. Полагал, что его раздавят, как комара.

— И ты думаешь, что я не только воюю с ветряными мельницами, но и не способен убить гиганта..

Я молчу. Ты сам должен понять для себя некоторые вещи.

— Что я делаю неправильно? Что со мной не так, что он не может просто... просто...

— Джонатан, — ругаю его я.

— Что?

— Хватит ныть и подумай.

Ты смотришь на меня, но, к твоему счастью, не набрасываешься на меня. Вместо этого, ты поднимаешься и идёшь к окну. К моему окну, у которого я стою и смотрю на прохожих внизу, и придумываю для них истории.

— Когда мне было три года, — говоришь ты, твоя фигура царственно стоит у окна: одна рука в кармане, другую ты положил на стекло, наклонил голову и продолжил тихим голосом, — я нарисовал рисунок. Не помню что. Мне было три, это, наверное, были какие-то каракули, да? Но мне было три года, и я хотел нарисовать картину и подарить её папе. Я вручил её ему, и помню, как был рад, что отец смотрел на меня, что смотрел на мой рисунок. А знаете, что он сделал потом? Взял его, посмотрел на него, на меня, и не улыбнулся или сказал мне, насколько тот был хорош. Он сказал: «Не плохо, Джонатан, но ты можешь сделать лучше. Попробуй снова», — ты делаешь тяжёлый вздох. — Мне бл*ть, было всего три. И это был... это был первый раз. Я вернулся к своему столу со своими маленькими мелками, и помню, как рисовал другую картинку. Гордился этим. Хотел отдать рисунок отцу, чтобы тот сказал мне что это здорово, что ему нравится. Только он уехал, вернулся на работу. И первая картинка, нарисованная мной, оказалась в мусорке. Не скомканная или порванная, просто... Помню, как рисунок засунули в мусорный бак с разорванными конвертами и салфетками, и прочей дребеденью. Помню, что впервые почувствовал себя недостаточно хорошим. И с тех пор, я провёл каждый чёртов день, пытаясь заставить его посмотреть на мои чёртовы картинки и сказать, какие они красивые. Двадцать три года подряд я это делаю.

Я сижу боком на стуле, одна нога перекрещена с другой, смотрю на тебя, стоящего у окна. Жду, когда заговоришь снова, и ты долго молчишь, прежде чем это сделать:

— Он гигант. Не ветряная мельница, а настоящий гигант. И у меня нет шанса убить его, не так ли? Так почему же я стараюсь? Вот что ты спрашиваешь, не так ли? Зачем?

— Нет, не зачем. Это неправильный вопрос.

Я встаю, аккуратно, сзади тебя, мои открытые босоножки от Урсулы Гуччи на высоком каблуке стучат по полу. Я на расстоянии вытянутой руки, достаточно близко, чтобы почувствовать запах твоего одеколона, такой приглушённый, слабый и манящий. Достаточно близко, чтобы понять, насколько ты на самом деле высок, и что я, возможно, выполнила свою работу слишком хорошо.

— Тогда каков правильный вопрос, Икс?

Ты, в свою очередь, разворачиваешься ко мне. Я не отступаю и делаю вид, что не замечаю твой взгляд, скользящий по мне.

— С чем тебе следует бороться? Вот вопрос. Каждый из нас сталкивается с чем-то, разбирается с чем-то. Не так ли? Но нам необходимо выбрать, каких гигантов мы попытаемся убить.

Я лицемерка, потому что не могу выбрать сама. Это было сделано за меня от моего имени, и это само по себе гигант, которого я не могу убить. Но сейчас не обо мне. И я должна казаться мудрой.

Ты понимающе кивнул. Твои глаза смотрят на меня. Я удерживаю твой взгляд и жду. Взгляд на часы сказал бы мне, что урок окончен, но я уже знаю, чувствую это. Осязаю ход времени. Моя жизнь измеряется шагом в один час, и, таким образом, я тонко настроена на ощущение окончания этого отрезка времени. Прошёл час, а ты ещё здесь. Смотришь на меня, будто видишь впервые.

— Икс...

Я повторяю собственные слова:

— Выбери своего гиганта, Джонатан.

Ты тут же отвечаешь мне:

— Думаю, я начну с того, что ты будешь называть меня Джоном.

Твои карие глаза, со светлыми и более тёмными оттенками, останавливаются на мне. Смотришь неплотоядно или уставившись, что ещё хуже — ты наблюдаешь.

— Итак, Джон, — я встречаю твой взгляд, и должна сконцентрироваться на сохранении возведённой стены нейтралитета между нами, — выбери своего гиганта, Джон. Будь мудрым.