Юность под залог - Богданова Анна Владимировна (бесплатная библиотека электронных книг .TXT) 📗
– Аврор! Приходи домой часам к пяти, вместе Новый год встретим. Чего ты там с этими придурками будешь сидеть! У меня компания соберется! – предложил ей брат. Тут надо заметить, что Геня называл сестру по имени лишь в самых исключительных, редких случаях. В основном обращался к ней или «козявка», или «шмакодявка», а то и того хлеще. Такое уважительное отношение со стороны брата привело нашу героиню в восторг – настолько, что отказать ему она просто не смогла.
«Наверное, ему стало жаль меня. Действительно, что мне тут делать в новогоднюю ночь? Алексей Павлович наверняка поставит себе две клизмы – одну, чтобы проводить старый год, другую – встретить Новый. Ульяна выпьет бутылку шампанского, дядя Моня пригубит рюмку водки и загадает желание. Я даже знаю какое: чтобы они с Валентиной наконец поженились в этом году. А ровно в полночь все завалятся спать», – так рассуждала она и пришла к выводу, что все-таки ее брат – самый лучший в мире.
Но Геня ничего просто так не делал. Он пригласил сестру к пяти часам с единственной целью – чтобы та помогла подготовить ему праздничный стол на одиннадцать человек.
Они на пару кромсали яйца, соленые огурцы, свеклу, картошку для салатов и винегретов, но, как ни странно, Аврора не чувствовала, что ее используют – напротив, мысль о том, что у нее самый лучший брат в мире, только укреплялась в ее сознании.
– Гень, а кто придет-то?
– Витька придет, Гошка с Танькой – ну, ты их видела! Помнишь, мы года два назад с ними на лыжах ходили кататься?!
– Это когда я нос-то отморозила?
– Точно! – аппетитно хрустя соленым огурцом, подтвердил Геня. – Сережка с Лидкой Моисеевой придут. Ты их тоже знаешь. Мы как-то с тобой у них в гостях были.
– Лидка, это такая с огромной грудью?
– Точно! У нее сиськи прям от шеи растут! А рожа вечно пурпурная! И чего в ней Серега нашел? Хотя девка-то она ничего, но вот как выпьет – дура дурой! Козликовы еще придут, но их ты вряд ли видела. Ну и еще там кое-кто... – задумчиво проговорил он и уставился на батарею водки и шампанского. – Чо-то я думаю...
– Что, Гень?
– Столько народу притащится... боюсь, спиртного не хватит! Слушай, козявка, смотаюсь-ка я в магазин, подкуплю. А ты режь. Кур не трогай – я их сам делать буду часов в десять. Чтоб горяченькие были! У-у! Шмакодявочка моя! – воскликнул Геня – настроение у него было превосходное, как обычно, когда он предвкушал праздник, когда впереди светилась, переливаясь, подобно бриллианту, возможность крепко выпить.
Кошелев быстро оделся и, надвинув на лоб ондатровую шапку, прокричал:
– Я ушла!
Он вернулся около восьми часов с пятью бутылками коньяка и двумя лимонами.
– В овощном стибрил! – указав на лимоны, похвастался он. – Так-так, ну что тут у нас? – Он сунулся в кухню и разочарованно, напористо воскликнул: – Чо ж ты порезала, и все?! А чо салаты-то не сделала?
– Да ладно, успеем! Еще восьми нет!
– Ох! Устал! Пошли отдохнем! – Кошелев метнулся в большую комнату и, плюхнувшись на кровать, затянул: – Слышь, козявка, иду щас по улице... Ну вот просто так выхожу из дома, направляюсь в магазин, ни на кого не смотрю, ни с кем не заговариваю...
– И что? – с интересом спросила Аврора, пристраиваясь на стуле.
– Вдруг мужик останавливается, шляпу снимает и говорит: «Здрассте, ваше превосходительство! Как спалось, ваше превосходительство? С наступающим Новым годом, ваше превосходительство!» Раскланялся и дальше пошел.
– Врешь!
– Да ничего я не вру! – убедительно проговорил Геня. – Ты дальше слушай! Ну иду я своей дорогой, ни с кем сам не заговариваю – чо я, бацильный, что ли, какой?! Я на улицу по делу вышел – вон, коньяку купить. Зачем мне с кем-то разговор заводить?! Ты сама-то посуди. Вдруг второй подходит, шляпу снимает, расшаркивается и говорит: «Здрассте, ваше превосходительство? Как здоровье, ваше превосходительство! Был ли стул с утра?» Я отвечаю: мол, все в порядке, стул был, он у меня каждый день, ровно в восемь, как часы!
– Гень! Ну хватит! – заливаясь смехом, проговорила Аврора.
– Да чо хватит-то?! Дурочка какая! Ты почему брату не веришь?! Брат тебя на двенадцать лет старше! Ты слушай дальше. Иду я по улице... И все, представь, все остановились вдруг и ка-ак грянут: «Здрассте, ва-ше пре-вос-хо-ди-тель-ство!» – Тут Геня поднял правую ногу и, выписав ею в воздухе «ваше превосходительство», так неожиданно громко дернул, что Аврора вздрогнула от испуга. – Какая нота? – спросил Кошелев, лукаво глядя на сестру.
– Ну, Геня, ты и нахал! Ну форменный нахал!
– Наливки фталивки попово селисински? – ржал он, как жеребец, в восторге от этой абракадабры.
– Да ну тебя! Ты меня чуть заикой не сделал!
– Да ну тебя! «Заикой», – в нос проговорил он и добавил архисерьезным тоном: – Вот что я тебе скажу, козявка! Нет у тебя никакого музыкального слуха! Даже ноту угадать с ходу не можешь! Ладно, чего расселась, пошли салаты делать!
Гости начали стекаться к половине десятого. Первыми пришли супруги Козликовы, которые настаивали на том, что ударение в их фамилии приходится на предпоследний слог. Однако Геня, смеясь, называл их попросту «козлами». Вот и теперь, открыв дверь и увидев их на пороге, он заорал во всю глотку:
– О! Козлы пришли! Вы первые!
– Геня, ну что ты, в самом деле! Какие мы тебе козлы-то! – возмутилась Козликова и протянула Кошелеву тяжелый сверток. Удивительно, но в ее образе действительно было что-то козье – то ли худые жилистые ноги, то ли чуть вытянутое лицо. Пожалуй, да. Выражение ее лица напоминало козью морду – с такими же необыкновенными глазами, как у жвачного парнокопытного семейства полорогих, с пунктирными тоненькими, вертикальными зрачками.
– Ладно, ладно, Натулечка, утешься! – успокаивающе проговорил Козликов. – Гень, да не разбей ты!
– А чо там? Бутыль такая огромная? Самогонка, что ль? – И Кошелев с нетерпением принялся разворачивать подарок.
– Ваза хрустальная!
– А-а, – протянул Геня, моментально потеряв интерес к презенту.
Вслед за Козликовыми пришел Витька – тот самый машинист поезда с Гениной работы и единственный свидетель того, как Кошелев на «зеленой» ветке где-то между станциями Горьковская и Маяковская «взял силой» свою вторую (после изменщицы Светки Елизаровой) большую любовь в жизни – Людмилу Самохину.
После него нагрянули Гошка с Танькой, которые вот уж два года как подавали заявление в загс, но перед самой свадьбой по закону подлости ругались не на жизнь, а на смерть, через неделю мирились и снова подавали заявку.
Пришел Бережной Ленька с Леной – эти уже в полной мере познали всю «сладость» и все «преимущества» законного брака.
Но стоило вломиться (по-другому их приход, поверьте, не назвать) Моисеевым – Сереге и Лиде, как на ожидании остальных гостей присутствующие поставили крест.
– Нет, ну что это такое, в самом деле! – заканючила Лида. На голове ее возвышалась пышная «хала», лицо пурпурное, бедра узкие, мальчишеские, а грудь... Грудь у нее действительно, казалось, росла из-под самого подбородка и была столь огромной, что Аврору почему-то в течение всей новогодней ночи не оставляло желание поставить на нее то стакан с лимонадом, то тарелку с закуской. – Геня! Так нечестно! Мы с Сержом к тебе перлись, перлись – перлись, перлись! Как припадочные, честное слово! На улице такой мороз дикий, а ты нас заставляешь Жубылиных с Боровковыми ждать! Ребят! Идемте к столу, хоть по рюмашке выпьем, погреемся! – И все с неподдельным энтузиазмом поддержали ее. – Ой! Хорошо, но мало! Чо-то не греет! Давайте еще по одной! – И все опять с не меньшим воодушевлением поддержали Моисееву.
После четвертой рюмки и незаметного прихода Боровковых Лиду развезло – приятное тепло разлилось не только по телу, но и, проникнув в мозги, подогрело их, если не сказать расплавило.
Снова раздался звонок в дверь – Кошелев ринулся в коридор, а Лида, торжественно поднявшись со стула, постучала ножом по пустой рюмке, требуя внимания:
