Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ) - Танич Таня (читаемые книги читать .txt) 📗
И, в конце концов, именно Валентина Михайловна стала моим проводником во взрослую жизнь, несколько официально, но понятно рассказав о том, как девочка превращается в женщину. Я, конечно, могла бы обойтись и без подобной информации, тем более, все интересующие сведения я давно прочитала в специальных выпусках журналов и газет, которые в пост-перестроечную оттепель запестрели статьями на откровенные темы. Но, в то же время, я была ей благодарна за очередное доказательство неравнодушия.
А на свой одиннадцатый день рождения я получила от Валентины Михайловны символический, подчеркивающий мою взрослость подарок: красивейший пляжный купальник кораллового оттенка, с оборочками и симпатичными бантиками. Развернув подарочную обертку, я обмерла от восторга: это было не какое-нибудь детское платьице или очередная кукла (я как-то очень быстро привыкла к роли девочки из обеспеченной семьи, научившись относиться к дорогим вещам с таким же философским снисхождением, как и Марк) а нечто достойное настоящей девушки! От этого слова и самоощущения веяло чем-то неизведанно-манящим, настоящей волшебной тайной.
Я все не могла успокоиться, и, пока Марк был в очередной отлучке на спортивных соревнованиях, без конца примеряла подарок перед зеркалом в нашей комнате, вертелась, кружилась и строила рожицы своему отражению. В те минуты меня даже не волновали собственные костлявые ключицы и щедрая россыпь веснушек на плечах, руках и спине. Я была одета во взрослый купальник, а значит, я — почти взрослая, уже не ребенок!
В скором времени мне представилась возможность продефилировать в этом купальнике по морскому побережью, а не возле речки, где обычно загорали и купались мы с Марком. Перед пятым классом нас ожидал грандиозный сюрприз: Виктор Игоревич до такой степени раздобрился, что изменил устоявшейся традиции отдыха без детей и прихватил нас за компанию на свой любимый крымский курорт, который они с Валентиной Михайловной посещали каждый год исключительно на пике сезона, в августе.
Неизвестно, какими причинами был продиктован его поступок, потому что эти две недели мы были предоставлены сами себе, и никто больше не мог видеть нас — ни журналисты, ни начальственные друзья главы семейства, а, значит, некому было рассыпаться в восторгах по поводу его доброго сердца и бескорыстия. Может быть Виктор Игоревич, получив к тому моменту, все что хотел, просто не смог выйти из роли образцового семьянина. А может, ему действительно захотелось беззаботности и покоя, кто знает.
Так или иначе, это было самое безмятежное время в нашей жизни. Мы занимали огромный номер-люкс, нам с Марком даже выделили собственную комнату. Правда, она была одноместной, с одной тумбочкой и одной большой кроватью, но нас это не беспокоило особо. На ней можно было прыгать, дурачиться, толкаться ногами и так оглушительно смеяться, что Виктор Игоревич раз за разом прибегал к нам с криками: "Да чтоб я еще раз взял вас собой, упыри малолетние! Попомните мое слово — в жизни этого больше не будет!"
Валентина Михайловна, в отличие от супруга, переживавшая из-за сложившейся ситуации со спальным местом, раздала нам с Марком по одеялу и строго-настрого приказала спать исключительно "валетом", что дало нам новый повод для веселья, едва за взрослыми закрылась дверь. Пытаясь сохранять серьезные выражения на лицах, мы рассуждали о возможности не просто ночного отдыха, а целой жизни "валетом".
— А можно, например, сидеть в столовке валетом! — подкидывала идею я.
— Ага. И плавать! — добавлял Марк.
— И смотреть телек!
— И делать уроки!
На этом месте я обычно не выдерживала испытания серьезностью и начинала шумно фыркать, желая сдержать смех, а Марк, молча улыбаясь, внимательно смотрел на меня, ожидая, когда же я взорвусь хохотом. Его испытывающий взгляд действовал на меня почище перышка, щекочущего в носу, и уже через несколько секунд мы катались по кровати, а иногда и по полу в приступе истерического веселья, а родители снова врывались в комнату и обещали отправить нас в родной город прямо сейчас, сию же минуту. Или, в крайнем случае, сдать охране внизу.
А по ночам, спрятавшись с фонариком в складках одеял, из которых получалось что-то вроде домика-укрытия, мы рассказывали страшные истории. Мои обычно были с налетом романтизма: "А потом страшный призрак полюбил девушку, освободившую его, превратился в человека, они поженились и прожили очень счастливую жизнь!", а у Марка — леденяще-поучительные: "И злой разбойник запрыгнул в комнату и всех зарезал. Нечего окна открытыми оставлять".
Утром, едва позавтракав, мы неслись к морю наперегонки. Дорога к пляжу шла с горки, поэтому Марк иногда притормаживал, чтобы подстраховать меня от излишнего разгона и, как следствие, неминуемого падения или удара лицом о ближайшую сосну, а иногда вообще откровенно играл в поддавки, из-за чего я шутливо сердилась и пыталась столкнуть его в воду прямо с волнореза.
Мой друг, к тому времени посещавший бассейн уже пять лет, успевал сгруппироваться в считанные секунды и входил в воду красиво, без лишних брызг, неизменно вызывая восхищение у пляжной публики. Он вообще здорово прыгал, часто выигрывая даже у взрослых, желавших потягаться в прыжках "во-о-он с той скалы". Виктор Игоревич в такие моменты довольно щурился и, подражая героям модных американских видеофильмов, громко заявлял:
— Это мой сын! Видали? Это мой сын!
Валентина Михайловна подбирала мне на пляж смешные шляпки, чтобы уберечь от появления новых веснушек и задаривала солнцезащитными очками необычных форм и ярких расцветок. Со стороны мы выглядели, как благополучная, счастливейшая семья с двумя детьми. Это была полная идиллия.
Идиллия разбилась о реальность в вечер нашего возвращения домой. Еще не были распакованы чемоданы, как в коридоре зазвенел телефонный звонок. Виктор Игоревич, с расслабленной улыбкой подошедший к телефону, мгновенно изменился в лице.
— Да приехал. Нет, не слыхал. Да, я не смотрел телевизор! И радио сегодня не слушал! Имею я право отдохнуть от всего хоть две недели в го… Что!!? Хорошо. Скоро буду.
— Вы, оба, марш к себе, быстро! — свирепо скомандовал он, указывая пальцем на меня и сына. И уже открыв двери нашей комнаты, я услышала его слова:
— Беда, Валенька. В стране… нет, не могу поверить, это чертовщина какая-то… В стране переворот.
Так закончилось наше счастливое советское детство. Рушилась империя, старые порядки уходили в прошлое, а мы с Марком, смущенные и взволнованные, оказались на пороге нового этапа нашей жизни — отрочества.
Нам хотелось побыстрее перешагнуть через эту черту, мы остро чувствовали необратимость изменений. Но в то же время, едва уловимое чувство страха сдерживало нас от решительных шагов, и в будущее мы оба смотрели немного растерянно. Вокруг нас и с нами происходило слишком много перемен.
Глава 6. Отрочество
Первое время все было очень беспокойно. Моим основным местом жительства снова стал приют, к огромной радости тех самых завистников, которые все ждали, когда же меня поматросят и бросят. Виктору Игоревичу больше не было дела до игр в репутацию, а любые посторонние люди в доме его раздражали. Так я в очередной раз приняла для себя неутешительный факт: несмотря на все его красивые слова и подарки, я была и остаюсь для семьи Казариных всего лишь удобной игрушкой, посторонним, чужим человеком.
Но я не очень переживала, потому что никогда не строила воздушных замков по поводу этой внезапной так называемой родительской любви, а кроме того — Марк был рядом. Постоянно. Каждый день. Он просто ушел со мной жить в приют, неофициально, конечно, но наш добрейший детдомовский батька никогда не уважал канцелярскую возню и разрешил ему оставаться и ночевать на свободной койке в комнате для мальчиков. Оставался он практически каждую ночь, наведываясь домой лишь иногда, и принося мне оттуда свежие новости: Виктор Игоревич опять пришел под утро, очень нервный, Валентина Михайловна постоянно плачет, принимает новое успокоительное и разговаривает с соседями о продаже золота, а еще по дому тихо ползут слухи о возможной эмиграции.
