Неподчинение (СИ) - Шайлина Ирина (читать книги без регистрации TXT) 📗
— Погодите, — я сжимаю холодными пальцами виски, — что это значит — бесплоден?
Последнее говорю тихо, закрывая ладонью трубку, но Руслан и не слышит меня, он сам говорит с кем-то по телефону.
— Нужны дополнительные анализы, вы не переживайте, — она все ещё пытается утешить меня.
— Это… как давно у него?
— Это генетика, с самого рождения. Но повторюсь, нужно подтверждение диагноза, давайте мы запишем вашего супруга на анализы?
— Но у нас есть дочь, — растерянно отвечаю я, голос охрип, и телефон выскальзывает из ослабших пальцев, закатывается под сидение.
Я поднимаю взгляд на Руслана, мысли мечутся, я высчитываю недели — кажется, что Ясмин родилась в срок, у меня и мыслей не было иных, через сорок две недели после свадьбы… Я даже боюсь позволить себе думать дальше, потому что тогда…
— Блядство! — орет Руслан и бьет кулаком по рулю, резкий протяжный гудок прокатывается по салону, — блядство!
Я ещё не знаю, что он скажет дальше. Я просто чувствую, и это предчувствие беды затапливает меня с головой, оставляя без воздуха.
Поднимаю взгляд и вижу машину. Она небрежно припаркована у обочины, скорее, брошена наискосок и водители неистово сигналят, объезжая её. Мигают, горят тревогой аварийки, и сердце моё бешено бьётся в такт им. Потому что машину я узнала.
Мы резко затормозили, сзади завизжала тормозами машина сопровождения. Выскочили вместе с Русланом, синхронно распахнув двери. Руслан бежит быстро, я не поспеваю, ноги мои подкашиваются. Он бросается к Саше, который вываливается, буквально выпадает из салона на пыльный асфальт.
А я… Сердце моё замирает и ноги словно к земле прирастают. Но я делаю шаг вперёд наперекор всему. Заглядываю в салон и вижу пустое детское кресло, на полу — любимая игрушка Ясмин, розовый заяц. Глотаю крик, давлюсь им и только потом на Сашу смотрю. В уголке его рта пузырится кровь, но он жив.
— Прости, — с трудом говорит он. — Прости, брат, я не справился.
Глава 13. Руслан
За свою жизнь в каких только замесах я не оказывался.
И убить пытались, и ранили — много чего было. И почти всегда рядом Сашка был, прикрывал мне спину. А теперь — мои руки в его крови, а сам он на заднем сидении лежит, и когда периодами хрипы становятся тише, черная пелена застилает мне глаза.
Я помню, когда были совсем мелкими, а денег у родителей катастрофически не хватало даже на еду, мы с ним воровать бегали. По мелочи, то из соседского сада дядя Паши тащили яблоки, а он караулил нас с ружьём, заряженным солью. Попадет такой заряд в задницу, ещё неделю на мягкое место не сесть. А потом начали со стройки таскать материалы — на них всегда покупатель находился у Сашки. Зачастили однажды на такую стройку, ночь, темно, хоть глаза выколи, только над сторожевой фонарь одинокий пятачок вокруг вагончика освещает. Сторож беспробудный пьяница, храпит, только стенки вибрируют. Мы полную тележку набрали, я вперёд за ручки пру, а Сашка сверху придерживает кусок шифера от старых избушек, что снесли перед строительством. Под ногами кирпичи битые, ступаем почти наощупь. Забора нет, нам бы до дороги допереть, дальше — проще. Тележка подпрыгивает, колесо то вязнет, то скрипит жалобно, я толкаю со всех сил, которых нет. Не жрамши весь день, пока по улицам болтался, да и дома пустой холодильник.
От дороги нас узкая канава отделят, через нее мосток, две доски нескрепленные, шаткие.
— Давай, Рус, за мной, — Сашка первым идёт, ногой в драных шанхайках нащупывает доску под собой. — Не гони, не гони, говорю!
Я тележку толкаю, глядя на его затылок, — единственное светлое пятно. Почти до середины доходим, остался-то последний рывок, но колесо попадает в щель меж двух деревяшек.
Дёргаю, матерясь, сил не хватает, чтобы вытащить, и тут одна доска подозрительно трещит. Звук резкий, на всю округу разлетается. Сашка ругается полушепотом, дёргает на себя, я заступаю вперёд, и вдруг доска подо мной разваливается окончательно. Я лечу в воду — долгое мгновение, а сверху на меня — груженая под завязку тележка. Глубина не большая, по пояс, но меня накрывает, и в черной темноте, под водой, я открываю рот, пытаясь закричать, но только выпускаю весь воздух. Следующий вдох — на уровне рефлексов, и грязная вода, обжигая болью, заполняет мои лёгкие. Барахтаюсь руками, пытаясь скинут с себя балки, кирпичи, саму тележку, но сил не хватает.
Паника захлёстывает, я барахтаюсь, прижатый ко дну, и не сразу понимаю, что бью уже по Сашке. Его руки хватают меня за плечи, тащат наверх, выкидывают на берег. Я откашливаюсь мучительно, дышу жадно. Меня трусит, Сашку тоже, но он хлопает меня по плечу, когда я говорю:
— Спас меня… Ты спас. Спасибо, брат, — и я понимаю, что ради него пойду на все, и плевать, что громкое заявление для подростка, ребёнка почти. Я всегда знал цену своим словам.
Потом на этой же тачке меня вёз… А теперь сжимаю руль своего автомобиля, точно от этого зависит Сашки жизнь. Скорую не ждём — куда там, пока доедут, поздно будет. Мчимся по трассе, подрезаю машины, параллельно отдаю команды по телефону. Ещё верю, что сможем перехватить Ясмин, наши есть и в аэропорту.
— Потерпи, братка, тут до больнички близко, — больше для себя прошу, чем для него. Я виноват, сука, так виноват: не додумал, не подстраховал, и теперь мой друг ранен, а Зайкина дочь с уродом-отцом. Она сидит бледная, вцепившись пальцами в ремень безопасности, и я неловко утешаю ее:
— Мы заберём Ясмин, у меня есть, чем зацепить Динара, — ловлю ее долгий взгляд и добавляю, — он же ее отец, не сделает ей ничего плохого.
Зай вздрагивает, как от удара, а я понимаю, что так себе аргумент, когда дело касается Бикбаева.
До больницы долетаем минут за десять. Некогда искать знакомых, которые спустили бы на тормозках огнестрел, тут главное, чтобы Сашка был цел. Из него ведро крови вылилось уже, все вокруг заляпано, и я — я заваливаюсь с ним на руках в приемный покой, медсестры шарахаются по сторонам, наверняка, выглядим, как в фильме ужасов, и только толстая тетка в форме охранника кричит что-то вслед.
— Врача быстро! — ору, сотрясая стены, а дальше все закручивается быстро: каталка, врачи, Сашку увозят так быстро, как в американских сериалах бывает только, а я диктую данные его, пытаясь отбрехаться от лишних вопросов. Скоро сюда Макс подъедет, его и оставлю разбираться с ментами да врачами, а нам надо дальше.
Звоню ребятам в аэропорт, но новости неутешительные: на рейс регистрация идёт, девочки нет. Ни на этот, ни на другие самолёты, ребенок словно испарился по дороге.
— Понял, — говорю пацанам и отсоединяюсь. Мне хочется самому бежать, куда угодно, лишь бы найти Ясмин, но нужно думать, а не срываться. У меня по-прежнему есть козыри, чтобы прижать сукиного сына к стене, только бы с ребенком все в порядке было. Он знает, точно знает, что сейчас для него Ясмин единственная защита от всех нас.
Все это время рядом стоит притихшая Зай. Смотрю и ужасаюсь: лица на ней нет, глаза как два блюдца, огромные, а самое страшное, пустые. Такая хрупкая, тонкая девочка.
Я лицо ее в ладони беру, чтобы на меня посмотрела, а она плачет молча так, горько. Плачет она, а больно, блядь, мне.
— Поехали ко мне, отмоемся.
Я весь в крови, одежда засыхает, топорщась, как из дерева сделанная.
— Моя дочка…
— Посмотри на меня, — я пытаюсь найти ее взгляд, но она смотрит куда угодно, только не в глаза мне, — посмотри мне, услышь! Я клянусь, что сделаю все, чтобы дочку твою вернуть живой и здоровой, даже если мне сдохнуть для этого придется.
И тут ее прорывает.
Зайка рыдает, цепляясь тонкими пальцами за мой джемпер, ноги ее не держат, и она оседает вниз. Я подхватываю девчонку, вывожу из приемного отделения, — все, окончен концерт по заявкам калек.
Сажаю на переднее сидение, в машине смердит кровью и горечью, а она хватает меня за руку, не даёт отойти, чтобы сесть за руль.
— Яс… Ясмин, — задыхаясь, выкрикивает дочки имя.