Вечность после... (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна (лучшие книги TXT) 📗
- Ну, маман у меня специфическая личность: в юности она не согласилась стать женой отцу, потому что он не удовлетворял её требованиям безопасности, - подмигивает.
- Это как?
- А так, - Лурдес толкает свой смартфон, он скользит по гладкой поверхности стола и врезается в мою руку.
На экране я вижу фото мужчины, и у меня, надо сказать, несдержанная реакция:
- Кто эта модель?
- Это не модель, это мой отец. Здесь ему тридцать пять, и по моему скромному мнению, именно в этом возрасте он был на пике, так сказать, своей привлекательности, пока не поседел.
- Он сейчас седой?
- Не полностью, но частично да. Возраст, во-первых, а, во-вторых, поседеть ему пришлось вскоре после того, как была сделана эта фотография – маму несколько раз ударили в живот ножом, а она как раз была беременна. Ребёнок погиб и мама почти - отец её вытащил и выходил.
На фото изображён человек не просто безупречной внешности, в нём выдающаяся сексуальность. Причём в таком объёме, что глаза, скользящие по его идеальным чертам, волосам, плечам, отрываются с трудом. И сложно сказать, что именно имеет такое воздействие: его необыкновенно красивое лицо или взгляд. Лурдес - почти точно скопировала своего отца (в женской вариации) и даже шарм, но не глубину во взгляде. Странно смотреть и поражаться настолько необыкновенной мужской красоте и слушать историю его жизни, узнавать о пережитых бедах и трагедиях.
Лурдес показывает другое фото, где мужчина выглядит уже намного старше, он носит очки и от висков и дальше к затылку у него частично седые волосы. Он улыбается широченной улыбкой и указывает пальцем на нечто, чего не видно в кадре.
- Эту фотку я сняла примерно два года назад, до того, как родители уехали в Израиль. Рожать.
- Рожать? Сколько им лет?
- Матери было сорок девять. Отцу пятьдесят. Сейчас – на два года старше.
Мои глаза округляются, а Лурдес закатывает свои:
- Дааа! Я отношусь к этому точно так же. Мать, блин, на сносях на старости лет! Я сама чуть не ошалела, когда узнала!
Я рассматриваю фотографию внимательнее и вдруг узнаю на ней знакомое лицо – не раз его встречала в журналах и на телевидении.
- Твой отец известная личность?
- Что-то вроде. Эй, красавчик! Можешь уделить мне минуточку? – машет официанту, профессионально «щуря глазки».
Лурдес заказывает себе ещё чашку кофе.
- Ещё по кофе?
- Нет, мне хватит.
- Давай с коньячком!
- А здесь и такое есть?
- Здесь, как и везде, только кофе, а коньячок у меня с собой!
Вынимает из своей студенческой брезентовой сумки крохотную бутылочку:
- Одна ложечка, а вкус с обычного в момент меняется на волшебный!
Я отвечаю улыбкой на изображающее неземное наслаждение лицо моей новой подруги и соглашаюсь на кофе с коньяком. Правда вливала его Лурдес совсем не по ложечке, а от души.
- Ну, так вот, никто кроме меня не догадывался об их «сюрпризе»!
- А ты как узнала?
- Не поверишь, случайно. Говорила с матерью по скайпу и вдруг поняла, что уже несколько месяцев не видела её в полный рост. Звонит и только лицо в экран вставляет. Если кто и ходит, то только папа. Но он, типа, смертельно болен.
- Почему «типа»?
- Да потому что больным он не выглядел, а вот мать располнела. Я сразу просекла: она в положении!
- И как, не ошиблась?
- Нет. Отец хоть и носил всю жизнь мамочку на руках, но не нудел ей в ухо, что пора уже фруктового салатика поесть. Он как это произнёс, я сразу их заподозрила! Мать зашипела на него, а поздно – я догадливая. Он просто не знал, что я в эфире, вот и прокололся. В общем, пришлось собирать делегацию и ехать выводить их на чистую воду.
- Слушай, у тебя прямо не семья, а мексиканский сериал!
- Нееет, - тянет. - Ни разу не сериал, скорее драматическая lovestory со счастливым концом. У родителей только, правда. А у нас… - вздыхает, - всё плохо. Ну вот скажи, какой смысл Соньке жить с Антоном, если она его не любит? А я ну вот прямо сохну! Как в мексиканском сериале, блин!
Лурдес подливает себе коньяка в кофе.
- А Антон кого любит?
- Ну, слушай… - кривится, недовольная вопросом, – он думает, что Софи – его звезда, но это полный бред.
- Почему?
- Ну, видишь ли, Бог парует людей по некоторым ключевым моментам. И вот Сонька с Антоном, они не пара, понимаешь? Софи - одухотворённо-возвышенная мадам, ей нужна драма, если любить, то какую-нибудь придурковато-калеченную личность, типа Эштона! А Антон, он такой прямой и понятный, конкретный и брутальный… в общем, Сонька никогда его не полюбит. Да и он рано или поздно упрётся в её идейность, и она точно начнёт его раздражать. И что важно: когда мне было шестнадцать, Антон меня поцеловал! Они тогда с Соней не встречались ещё, но она ему нравилась.
- И что потом? После поцелуя?
- Позвонил на другой день и извинился, сказал, что был в невменяемом состоянии. Это правда – он был пьян: у Лёхи на вечеринках они вечно в хлам напивались, но сейчас брат уже без пяти минут женатый человек и трезвенник. Так вот, главная моя мысль – Антон в ту ночь, однозначно меня хотел. Причём ооочень хотел, понимаешь, о чём я?
- Да, - признаюсь.
- Ну и вот: счастье было почти в кармане, но… - изображает страдание, - малолетство меня подкачало! Антоша не решился, оправдав своё бегство отговоркой «вовремя опомнился».
- А Лёха это кто?
- Это мой самый старший брат.
- Господи, сколько их у тебя?
- Тааак… ну смотри: моя мама изменила своему первому мужу с моим папой. Но до этого у неё уже был Лёха. Пока они были вместе, мой папа изменил моей маме со случайной девицей (ну, он говорит, что не изменял, мама от него отказалась, и он с горя начал искать, с кем бы ему семью замутить), и родился Эштон – мой второй брат. А у мамы с её первым мужем родилась Сонька. То есть Лёха и Сонька полностью родные, а со мной у них только мама общая. А с Эштоном – только папа. Поняла?
- С трудом.
- Ну вот. Потом папа начал умирать, и мама поехала его лечить, они снова спелись и она, наконец, решилась выйти за него замуж, и почти сразу родилась распрекрасная я! – рисует нимб над своей головой.
Я смеюсь с этого представления, а она продолжает:
- Потом не понятно, что вышло, вроде папа и не изменял маме, а она сама во всём была виновата, короче, тут я сама путаюсь в их Санта-Барбаре, но у папы родилась ещё одна дочь от другой тётки – Аннабель. Поэтому, - вздыхает, - нас много. И ещё один брат – Амаэль, родился полтора года назад. С Лёхой у них разница… в тридцать лет!
Я не знаю, как реагировать на всю эту информацию:
- Слушай, Санта–Барбара отдыхает в сравнении с твоей семьёй!
- По глазам вижу, что ты запуталась, - констатирует. - Но это нормально. Мама пишет роман обо всей этой эпопее, хочет рассказать миру о своей настоящей любви и о папиной моногамной. Так что, если захочешь, когда-нибудь прочитаешь.
- Ты заинтриговала,- соглашаюсь. - Если она решится опубликовать – обязательно прочитаю!
- Я тебе пришлю копию с автографом автора, - одаривает меня широченной улыбкой. - Ну, так ты расскажешь свою lovestory?
- Я?
- Ты, - подмигивает. – Влюбилась в родного брата? Раз и навсегда? Никого кроме него не видишь? Не можешь устроить личную жизнь?
Я согласно киваю. Ну, а что? Смысл скрывать, если она и так всё знает?
- Добро пожаловать в клуб запретно влюблённых! - достаёт ещё одну крохотную бутылочку коньяка и разливает прямо в чашки из-под кофе. – Чин-чин?
- Спасибо за душевный приём, - поднимаю свою чашку. – Членские взносы платить не надо?
- Только откровенничать! – хитро улыбается.- Ну, рассказывай!
Глава 14. Вспышки разума и сияние надежды
Через год
Мне двадцать восемь, а я по-прежнему игнорирую мужчин, избегая не просто отношений, но даже их взглядов: Вейран оставил «в наследство» неискоренимое чувство брезгливости. Стоит только представить любую заинтересованную мужскую особь раздетой, как меня тут же затапливает отвращением. Толкает ко дну.
