Обуглившиеся мотыльки (СИ) - "Ana LaMurphy" (читать полную версию книги .TXT) 📗
— А потом ты снова отмутозишь меня где-то в подворотне?
— Нет, — моментально ответил он, даже не взглянув в ее сторону. Его внимание концентрировалось на какой-то блондиночке, стоящей возле барной стойки.
Десмонд взял папку из рук Елены, отведя взгляд от рисунка.
— Вы талантливы, Мальвина, — произнес он, улыбаясь впервые со дня того рокового знакомства. Елену даже в дрожь бросило от такой резкой перемены настроения. Десмонд Харрингтон — не тот человек, который будет растрачивать себя на эмоции. — Не обязательно прятать этот талант. Или маскировать его под стервоз.
Она снова потеряла амплуа прежней остервенелости, словно Дес находил некий диактиватор к сущности этой чертовки. Не сказать, чтобы это как-то впечатляло их обоих, но определенно им это не нравилось. Елена не хотела открывать душу еще одному человеку. Десмонд не хотел в эту душу заглядывать.
— До понедельника, Елена.
— Почему? — спросила она, окончательно повернувшись к Клаусу и даже чуть придвинувшись к нему. Майклсон улыбнулся и, так же не глядя на нее, ответил:
— Потому что ты уже заплатила за все свои ошибки, — а потом он поднялся и, так и не удостоив девушку взглядом, направился к той самой блондинке, с которой не сводил глаз.
Музыка ворвалась в пространство Бонни, оглушила, заставляя ту возвращаться в ритмы бешенного темпа снова.
— Эйприл? — Мальвина выходила из здания колледжа, она была растеряна и обезоружена. – Да, я смогу выйти. Где мы встретимся?
3.
Она смеялась, закинув голову вверх. Она пыталась нащупать вибрирующий телефон в сумке уже минут пять, но каждый раз прерывалась из-за смеха, или из-за нового глотка спиртного, или из-за того, чтобы ответить Эйприл. Елена провела в клубе уже где-то полтора часа, и за это время она смогла не просто забыть о случае с Десом, но и вычеркнуть на время удушающую ее депрессию. Громкая музыка всегда заглушала крики души. Алкоголь тушил пожары самобичевания.
Девушки стояли в каком-то длинном коридоре, в котором пахло сигаретами, дешевыми духами и алкоголем. Гремучая смесь только по началу казалось таковой. Потом Гилберт как-то к ней привыкла.
Человек ведь уникальное существо. Он способен двигаться во всех направлениях. Он способен приспосабливаться к любым условиям. Елена могла даже различить слова песни, доносящейся из клуба. Слова: «Я выживу, живя в мире, где нет тебя». Красивые слова. Как раз в духе таких вот сломанных и потерянных девочек девятнадцати лет, которые крошат не только собственную, но и чужие судьбы.
Елена снова стала рыться в сумке. Мелодика песни завораживала, а запах сигарет вызывал отдаленные ассоциации, которые Мальвина сразу блокировала, переключаясь на разговор с новой подругой. Временной подругой.
— Кто же такой настырный тебе звонит? — произнесла временная подруга, опираясь о стену душного коридора. — Мальчик?
— Мальчики предназначены для принцесс, — ответила Мальвина доставая телефон. — Нам достаются лакеи. Или сутенеры. Или короли, которых нынче именуют «папиками». Тут уж в зависимости от случ…
Она замолчала на полуслове, уставившись на экран. Внутренний голос умолял не отвечать на телефонный звонок. «Хватит на сегодня новостей, — шептал он, — просто отклони вызов».
Гилберт растерянно посмотрела на Эйприл, потом снова на мобильный. Нет, она созванивалась с Мэттом все эти дни, но созванивалась в основном часов в шесть и где-то раз в три-четыре дня. Она говорила с ним вчера, так смысл ему перезванивать сегодня в одиннадцать?
— Все-таки, мальчик? — ехидно улыбнувшись, промолвила Эйприл. Она была неплохой девушкой, созданной для чего-угодно, только не для дружбы. Гилберт это прекрасно понимала. Она знала, что для дружбы созданы такие как Бонни или такие как Кэролайн.
Она понимала. Поэтому и продолжала гулять с Эйприл все чаще и чаще. Гилберт сжала сотовый и отошла на несколько шагов от девушки не столько потому, что боялась быть услышанной, сколько потому, что музыка ближе к выходу была не такой громкой.
— Да? — ее голос на фоне этих громыхающих басов был невероятно женственен и наивен. Ради таких голосов совершались безумные поступки. Ради таких голосов падали империи.
Ради таких голосов убивали.
Правда, обладательниц этих самых голосов.
— Елена! Ты не спишь еще? — его голос был таким же как и всегда: Мальвина перевела дыхание. Она оперлась о стенку и расслабилась. Временное чувство тревоги улетучилось.
— Нет, Мэтт, — Елена устала. Она устала настолько сильно, что слабость в ногах становилось непосильной: хотелось медленно скатиться по стене и закрыть глаза. В темноте, в ней ведь не только спокойно, но и тепло. Наверное, тепло. Мальвина еще не знает. Мальвина только мчится навстречу этим объятиям.
— Слушай, я забыл сообщить тебе новость. Не знаю, важно ли это… Касается Бонни.
Елена забыла о слабости в ногах. Она резко выпрямилась, сжала трубку телефона еще сильнее. И горло царапало что-то вроде: «Не стоит, Мэтт, ничего говорить», царапало что-то вроде: «О ком угодно, только не о ней». Царапало, но наружу не прорывалось. Только сердце будто остановилось.
— В общем, она вчера была в деканате… снова… Была с каким-то мужиком, я его видел впервые. Бонни писала заявление о повышении стипендии.
Елена закатила глаза:
— Я могла жить и без этого, — пренебрежительно бросила она. Женственность дробилась — теперь голос стал хриплым и грубым. Дробилась и человечность — Елена вновь не могла различить цинизм и вежливость.
— Сегодня вечером я был в деканате по поводу списка экзаменов. Елена, я видел ее заявление. У нее туберкулез.
Гилберт затаила дыхание. По-настоящему затаила — она не делала ни вдоха, ни выдоха, просто пялилась в одну точку, чувствуя, как все ее тело будто каменеет, будто застывает в какой-то треклятой кататонии. Из горла вырвался лишь хрип, но децибелы музыки его разорвали, и повисло временное молчание.
Потом Елена ощутила холод, схвативший ее за кисти и запястья. Потом — дрожь, прошедшую по ногам и вдоль позвоночника.
Девушка сделала глубокий вдох. Временный паралич прошел.
— Я знала, — на выдохе произнесла она. Холод начинал прокрадываться от запястий к предплечьям и плечам. — Она сказала мне…
— Послушай, я знаю, что у вас не ладилось в последние дни, но… Ты бы позвонила ей. Вы же подруги.
Девушка прижалась к стене, закрывая глаза и сжимая трубку все сильнее и сильнее. Нет, она помнила, что у Бонни туберкулез. Отдаленно, но помнила. Но все это казалось чем-то вроде игры. Чем-то, что пройдет само, что не так уж катастрофично по своей сути.
— Мне жаль, Мэтт, — она открыла глаза. Все произошло как-то внезапно: всхлипы, слезы, срыв. Вечерняя депрессия не исчезла (исчезнуть помешал Десмонд), просто затихла на некоторое время, а теперь разбушевалась снова. — О боже, Мэтт, мне так жаль! — она сорвалась, чуть ли не закричав эти слова. Слабость в ногах вернулась и тоже ударила с двойной силой: Мальвина медленно спустилась вдоль стены на пол. Теперь дробился цинизм. Эта внутренняя распри, каждодневный внутренний бой изматывали, иссушали, умертвляли. Елена кидалась от одного пламени к другому, как танцующая в трансе ведьма. Елена теряла силы и чтобы не сойти с ума — ошивалась в грязных клубах с грязными друзьями. Это не оправдание, это не снимает вины.
— Прос… Пожалуйста, скажи ей, чтобы она меня пр…
Вызов оборвался. Эйприл отобрала телефон, нажала на красную кнопку, и важное послание осталось оборванным.
Как и их жизни. Как их судьбы и слова.
— Эй, ну ты чего? — она присела рядом с Мальвиной, которая закрыла лицо руками, стыдясь то ли самой себя, то ли чужих взгляд, то ли элементарно желая спрятаться от всех. Ну, как маленькие дети часто делают. — Глупая, глупая, глупая, Елена! Люди не стоят слез!
Она обняла ее за плечи и помогла подняться.
Слабость во всем теле — трансформация слабости внутренней. «Я выживу, живя в мире, где нет тебя» — это просто гимн ее чертовой жизни. Выжила ведь без отца, без матери, без Тайлера, даже без той же Кэролайн. Выживет и без Бонни. Подумаешь, еще одна подружка! Подумаешь, еще один печальный опыт! Что с того?
