Нежность в хрустальных туфельках (СИ) - Субботина Айя (книги серии онлайн .TXT) 📗
— Хорошо, пусть будет дядя, пусть будет другая родня. Но ты все равно должен вернуться домой. Родители будут волноваться.
— Мы не в школе, Колючка, и даже не в теоретически школьное время, так что прекращай командовать и делать вид, что ты умнее и знаешь, как лучше. — Он так сильно хмурится, что я чувствую себя пристыженной девочкой, которую отчитывает куда более взрослый и умудренный опытом мужчина. Мистика какая-то. — Может быть, ты лучше меня разбираешься в литературе, но явно ничего не соображаешь в мужчинах и мужских поступках. Мне твое разрешение до лампочки, Варя. Я остаюсь — и точка. А для связи с родителями есть телефон. Будут еще варианты, как от меня избавиться или, наконец, успокоишься?
Удивительно, но я просто закрываю рот и в который раз соглашаюсь с его словами.
Глава двадцать вторая: Варя
В больнице, где лежит Дениска, жуткий холод. Пробирает до самых костей. Или мне это только кажется?
В машине Ленского было тепло и уютно, и я так втянулась в запах мяты, что первые несколько минут на свежем морозном воздухе чувствовала себя выброшенной на лед рыбой, которой нечем дышать. Просто стояла, глотая воздух сухими губами и смотрела вслед скрывшемуся за поворотом «Порше». И пыталась привести мысли в порядок, потому что на какое-то время, совсем на чуть-чуть, все заботы вылетели из моей головы, и в ней осталось странное, совершенно иррациональное желание побежать за ним следом и еще раз сказать, как я благодарна.
А потом во двор заехала машина Скорой помощи, и я быстро очнулась от ненужных фантазий. Ущипнула себя за щеку, приводя мысли в порядок и забежала внутрь.
Мать сидит неподалеку от реанимации: осунувшаяся, худая, помятая. Как будто ей не сорок пять, а все сто. Она даже не сразу меня замечает. Просто раскачивается из стороны в сторону, подтирая мятым платком давным-давно высохшие слезы. Я присаживаюсь рядом, молча обнимаю ее за плечи, и мы сидим так несколько минут.
— Бледная какая, солнышко. — Она растирает мои щеки сухими мозолистыми ладонями.
— Все хорошо, мам. Как Дениска?
Она сбивчиво рассказывает, что его состояние стабильно тяжелое, что брату ставят капельницы и делают компрессы и еще накладывают какие-то специальные охлаждающие пакеты. Снова плачет и мне приходится успокаивать ее фальшивыми надеждами: говорю, что все будет хорошо, что деньги мы найдем, главное, чтобы Дениска выздоровел, а остальное…
— Жизнь длинная, — улыбаюсь в ее тусклые от горя глаза, — хватит вернуть кредит до Денискиной свадьбы. А там придется в новый залезать.
Она кое-как улыбается в ответ.
Потом долгий и очень тяжелый разговор с врачом. Больница может обеспечить ребенка только самым минимумом, но если ограничится только этим, то шансы на выздоровление очень малы. Степень ожогов большая, началась интоксикация. Из рассказа матери я помню, что она поставила на плиту кастрюлю с водой, и пока переодевала Валю, брат каким-то образом притащил маленький стульчик из соседней комнаты, чтобы залезть в ящик со сладостями. Пытался схватиться за ручку кастрюли, как скалолаз — и опрокинул на себя шесть литров крутого кипятка.
— Деньги будут, — говорю я, понятия не имея, где их взять.
Доктор кивает и вручает мне длинный список всего, что еще нужно купить на следующие сутки. Приходится обегать три аптеки, пока у меня есть все необходимое. А потом чуть ли не с криками выгнать мать домой. Двух младших мать оставила у соседки, а за больной Валей присматривает шестнадцатилетняя Тоня.
Я немного гуляю вокруг больницы, покупаю кофе в автомате, но даже не могу заставить себя хоть что-нибудь съесть. В горле ком, в голове — стерильная пустота.
Еще через час начинается настоящий кошмар, потому что звонки от Пети приходят один за другим. Я знаю, что что бы не ответила — он все равно будет угрожать. Поэтому даже не хочу с ним разговаривать. Отправляю короткое сообщение, что я у матери и ищу деньги для брата, поэтому не хочу и не буду выяснять отношения. В ответ он пишет, что я сука и тварь, что я прикрываюсь братом, чтобы поехать к любовнику, и он выведет меня на чистую воду. Потом еще одно сообщение: смакует подробности того, в каких позах и как я отдаюсь своему «любовнику». И еще несколько, где есть слова «член» и «сосать». Хочу удалить их, но вовремя вспоминаю, что, наверное, для суда о разводе, это может быть доказательством? Или нет?
Ближе к десяти вечера брату становится хуже: я нарочно не звоню матери, чтобы не наводить страх раньше времени. Только тихонько сижу в углу на скамейке и пытаюсь молиться. Первый раз в жизни, на ходу придумывая слова.
Кризис проходит ближе к середине ночи, и только тогда я пишу матери, что у нас все хорошо, и я останусь в больнице до утра, чтобы она сменила меня к девять. Заботливые медсестры приносят одеяло и «одалживают» диван в сестринской, чтобы я поспала хоть пару часов. Роняю голову на подушку — и просто отключаюсь.
А потом кто-то трясет меня за плечо, и я вскакиваю, смазывая сон ладонями. За окном уже сереет утро, и из-за узоров на стекле ничего не видно. Но, кажется, идет снег.
— Что-то с Дениской? — спрашиваю стоящую надо мной молоденькую медсестру.
— Все хорошо, Варвара Юрьевна. — Улыбается и сует руки в кармашки халата. — Фонд «Надежда» выделил деньги для мальчика. С вашим братиком все будет в порядке.
— Какой фонд? — Может, я до сих пор сплю?
— Хороший фонд, вы не волнуйтесь. Кто-то за вас похлопотал.
Она выходит, а я так и не могу прийти в себя, прекрасно понимая, кто стал Денискиной феей-крестной.
Я пулей срываюсь в туалет, умываю лицо и долго умываю лицо и потом смотрю на сове отражение в крохотном зеркале над раковиной. Вид у меня — краше в гроб кладут: мешки под глазами, волосы растрепаны, и губы сплошь покрыты коричневыми, покрытыми коркой ранками. Точно не Золушка, ради которой расстарался Прекрасный принц.
Нет ни единого сомнения, что с фондом помог Даня. Потому что больше помочь попросту некому. И если его дядя здесь самый важный человек…
Еще раз набираю полную пригоршню холодной воды, задерживаю дыхание и окунаю в нее лицо. Кожу жжет миллионами иголок, но зато в голове, наконец, проясняется.
Нужно позвонить Ленскому. Банального «спасибо» ничтожно мало, но если я скажу еще хоть слово, то точно начну реветь.
Достаю телефон и разочарованно стону, потому что после вчерашних звонков, он намертво разряжен. Господи, что же я за рассеянная такая: мама, наверное, места себе не находит, потому что не может дозвониться. Хорошо, что я не забыла подзарядку, и сестрички разрешают поставить телефон. Минут пятнадцать я меряю коридор нервным шагом, потом налетаю на доктора и на этот раз он не пытается меня запугать, а говорит, что прогноз благоприятный и мальчик получит все самое лучшее лечение в полном объеме. Но когда уходит, то я слышу его не очень довольное: «Нет бы сразу сказать, что свои люди «в верхушке…» Не знаю, как с фондом, но с врачом точно был серьезный разговор, иначе стал бы он смотреть на меня волком?
У меня снова куча не отвеченных от мужа. Судя по времени звонков, Петя наяривал мне всю ночь, по нескольку раз в час, так что хорошо, что телефон выключился. Его сообщения я даже не открывают — не хочу портить такое хорошее волшебное и морозное утро.
Перезваниваю маме и огорошиваю ее новостями. Ревем, как дурочки, в два горла, но на этот раз это слезы облегчения. Она говорит, что уже собирается и будет минут через сорок.
Остается звонок Ленскому и мне очень не по себе, как будто я собираюсь звонит не ученику, не восемнадцатилетнему парню, а взрослому мужчине. И как будто даже через трубку он снова увидит мои покрасневшие щеки и уши.
Глава двадцать третья: Варя
Он отвечает только после седьмого гудка, как раз, когда я собираюсь нажать «отбой».
В трубке слышится возня, шорох одеял, и очень-очень сонное, и ворчливое:
— Привет, Колючка.
