Путь истинной любви (ЛП) - Элизабет Мэри (чтение книг .txt) 📗
безопасности. Депрессия с годами становится хуже, а ваше самолечение, в которое вы
верите, делает вас просто невидимой. Но я могу вам выписать то, что поможет устранить
настоящие симптомы.
– Нет.
– Это не ваша вина и я могу помочь в этом. Одна маленькая таблетка перед сном и вы
забудете про проблемы со сном навсегда. И в школе будет легче, потому что вы сможете
сконцентрироваться на занятиях, так же лекарства заглушат боль в груди. Не нужно будет
прятаться за очками, чтобы быть невидимой, Пенелопа.
Плотно зажмурив глаза, я перевожу свои мысли на единственного человека, с которым я
не чувствую себя невидимой; концентрируюсь на доброте и заботе, которую дает мне
Диллон. Постепенно сила, с которой я впиваюсь руками в кушетку, ослабевает. Мои
легкие наполняются воздухом с очередным вздохом, и я чувствую, как расслабляясь,
болит челюсть от напряжения.
Я смотрю, как доктор Лаура передает моей маме рецепт.
***
– Она лежит уже целую неделю, Соня. Да что с ней такое?
Отец только что зашел через переднюю дверь, а они с мамой уже успели поругаться. Его
приглушенный голос следует через пол и по стенам, поднимаясь в мою комнату. Я слышу,
как дверь кухни со стуком закрывается, подбрасывая мое напуганное сердце. Лежа на
середине кровати и укутанная кучей одеял, я слушаю, как они спорят, не переставая вот
уже семь ночей подряд.
– Вот-вот начнется футбольный сезон, и команда нуждается во мне. Я не могу быть дома
целый день. Ты здесь, так веди себя как взрослый человек, заставь ее подняться, – лает
отец, хлопая ящиком, где лежат столовые приборы. Вилки, ножи и ложки, из чистого
серебра, соприкасаясь, гремят. Этот звук проникает даже в кости.
Обычно говорящая в спокойном тоне и не спорящая мама, говорит на повышенных тонах,
почти кричит и немного позже, я слышу звук разбивающегося стекла. Я силой заставляю
себя подняться из-под давящих сверху нескольких фунтов и перекидываю свои
онемевшие ноги на край кровати. Голова такая тяжелая, что я еле держу на своих худых
плечах, и позвоночник вот-вот поломается под тяжестью веса моего тела.
– Речь не о маленькой девочке, которая думает что она невидимая, Уэйн. Ей нужно
лечение, а не солнцезащитные очки! – кричит мама. Снова звук разбитого стекла.
Встав перед дверью спальни, с шатающимися коленями и стучащими зубами я шагаю – но
каждый шаг дается мне еще тяжелее, чем предыдущий. Ощущения такие, словно пол
сейчас разойдется, и я провалюсь вниз. Или стены упадут и погребут меня, но я успешно
дотягиваюсь до позолоченной дверной ручки и поворачиваю ее.
Свет с первого этажа освещает темный коридор. Я не решаюсь покинуть комнату, но с
открытой дверью я слышу родителей намного отчетливее.
– То, что происходит с нашей дочерью – очень серьезно, – продолжает мама. – Она меня
пугает, Уэйн.
Чем дольше я стою на ногах, тем тяжелее мне становится. Тяжелые плечи опускаются и на
верхней губе образуются капельки пота. Голова пылает как будто в жаре, делая мои
грязные волосы еще более сальными. Выдохшиеся легкие работают так, как будто они
зажаты в маленьком пространстве. Как и ребра, которые вдруг резко сжимаются. Стараясь
не свалиться, я наклоняюсь к дверному проему и впиваюсь пальцами ног в бежевый
коврик.
– Медицинские препараты не обсуждаются. Она слишком молода, – говорит отец с
финальной точкой в голосе.
Резкий и колкий запах жареного лука скручивает мой пустой желудок. Слюна наполняет
рот, скапливаясь под языком, когда челюсти сводит так, что в глазах появляются слезы.
Отец режет только что прожаренный стейк, скрипя вилкой и ножом по голубой тарелке,
которую он всегда использует, я знаю. Он ест из нее каждый вечер.
– Но, а вдруг это поможет сейчас? – спрашивает мама. Разлетаясь на мелкие кусочки,
стакан падает к ее ногам на пол.
Тишина звенит в моих ушах, поэтому я отхожу назад в свою темную комнату и закрываю
дверь с небольшим щелчком. Скользнув под одеяло на кровать, я успокаиваюсь, потому
что только это средство помогает мне справиться с горькой виной, которая пожирает
меня.
Я игнорирую своих жизнедателей, когда их ссора разгорается снова. Встаю и раскрываю
занавески цвета сливы. Сквозь каждую горящую звезду в небе и белую луну, блестящую
над Кастл Рэйн, я вижу Диллона, который смотрит на меня, как будто это вовсе не ночь, а
белый день.
Единственный мальчик, который держал меня за руку, слегка улыбается и прижимает
ладонь к стеклу. Представляя, что его пальцы переплетены с моими, я прижимаю руку к
холодному стеклу, и пытаюсь улыбнуться, чтобы он знал, что я скучаю по нему.
Но я не могу.
Все что мне удается, это слезы.
Глава 9
Диллон
– Они не чересчур большие и не слишком маленькие, они идеальной формы. Вот эта
родинка в форме снежинки слева, моя самая любимая, и мне нравится, что они не висят. Я
видела некоторые, которые прям болтаются, и это ужасно. Твои, абсолютно точно мне
нравятся.
Риса и Кайл сидят напротив друг друга. Моя сестра массирует «идеальные» мочки уха
моего друга, зажав их между подушечками своих разрисованных пальцев, а тот, с
раскрытыми от восхищения глазами и красным лицом, кушает эту лесть.
– Тебе сколько лет? – Риса еще ближе пододвигается к моему другу; их коленные
чашечки соприкасаются.
– Мне только исполнилось четырнадцать, – отвечает он не моргая, уставившись на
разукрашенные губы сестры, напоминающие фиолетовый леденец. – Мне будет
пятнадцать через одиннадцать месяцев.
Эта девушка, с которой я делю ДНК, убирает прядь своих светлых волос с глаз Кайла,
прежде чем прислоняется кончиком своего носа к его.
– Между нами всего лишь пять лет разницы, – говорит она. – Тебя когда-нибудь целовали,
мальчик?
Он резко вдыхает воздух и быстро мотает головой в знак отрицания.
Это последние выходные лета, которые пробежали ну очень уж быстро, и мы растягиваем
последние оставшиеся секунды вместе. Когда Файнелы и мои родители упомянули о
совместном ужине, мы с Пенелопой убедили их оставить нас дома под присмотром Рисы.
С тех пор, как он наградил меня «парень, ты считаешь меня дураком?» взглядом, и
подразнил несколькими упаковками арахисового М&Мs, который я получал за улыбки
Пен (я все еще их считаю), он наконец-то согласился оставить нас вдвоем дома.
Кайл приехал на велосипеде, когда еще Крайслер Файнелов разворачивался, выезжая на
дорогу, и теперь мы вчетвером сидим полукругом в душной спальне моей сестры, с
горящей коробкой ладана. Курит только Риса, но моя голова будто в тумане и рот, словно
набит ватными шариками.
Пенелопа положила голову на мое плечо, и туго переплела пальцы с моими, что я слышу
стук ее сердца между костяшками. Она запрокидывает свою голову назад, показывая мне
полусонные веки, и красные от усталости глаза, под круглыми очками.
– Ты когда-нибудь целовался? – шепчет она, говоря уголком рта, как всегда это делает.
– Так, перестань, – шутливо говорю я, слегка пихая ее локтем.
Риса отодвигается от мальчика с идеальной формой ушей и подносит к губам пахнущую
цитрусом траву, обернутую специальной бумагой для курения. Конец косяка вспыхивает
красно-оранжевым огнем, и я ощущаю, как взлетает мой пульс и до смеха щекочет небо
во рту.
Наша нянька выпускает густой поток серо-белого дыма прямо в лицо Кайлу, но и мы с
Пен, вдыхаем дым аж до помутнения разума. Вкус такой же приятный, как и сам запах, и
я поворачиваюсь к девочке, которая сидит рядом со мной, чтобы лизнуть вкус с ее губ, как
