...По имени Анна - Щербакова Галина Николаевна (книги без регистрации .txt) 📗
– Чего ты так кричишь? – спрашивает меня Николай, хотя я тихо иду рядом. Вот это тоже – он улавливает напряжение моих глупых мыслей и тут же приходит на помощь, чинильщик моего душевного электричества.
– А когда у нас выборы в думу? – спрашиваю я. – Мы так сразу слиняли, а можем поиметь своего человека наверху.
– Еще через месяц, – ответил Николай. – Представляешь, какая там выстроилась очередь на «попасть»? Какую самую длинную очередь ты можешь вспомнить?
– Самую-самую? Две. За сапогами на проспекте Мира. Очередь шла почти от Щербаковского метро. И еще за туалетной бумагой во дворе дома на Масловке. Там было так тесно, что даже случилась потасовка. Я эти две запомнила не потому что в них стояла, а потому что не нашла конец хвоста. Плюнула и ушла. А ты?
– Будешь смеяться. Сдача анализа мочи, когда меня забирали в Афганистан. Туда нужно было очень много людей сразу и с мочой высшего качества. У меня оказалась именно такая. Впрочем, кажется, такая была у всех. Я подозреваю, что ее не глядя сливали сразу в отхожее место. А потом слили и кровь.
– Я как раз шла и думала: что пропустила Россия в своем развитии, какой виток? Почему восторжествовали глупость, пошлость и жестокость, куда делись те, кто спасал детей в войну, кто делился последним куском, кто ночами стоял в очереди, чтобы купить Булгакова? Куда, наконец, делись люди девяносто первого года?
Николай меня обнял, и мы так и шли в обнимку, уже не молодежь, но еще и не в маразме, бывшие совки, лишние люди своего времени.
Дома нас ждал сын, возбужденный и обиженный. Его не взяли на городскую шахматную олимпиаду.
– Да ты играешь всего ничего, полгода, – сказал отец. – Нагленький мальчик!
Слова отца на него действуют каким-то причудливым образом. Иногда мне кажется, что он даже не вслушивается в смысл, ему хватает его голоса. У них не кровная связь, а какая-то другая, та, что выше. Сын уже не обижен и спокоен.
– Да я понимаю, – бормочет он. – Просто хотелось попробовать.
Я могла бы долго и неотрывно рассказывать о их взаимоотношениях, моля Бога, чтобы так было всегда, и биясь над тайной тонких нитей родства. Я ведь ни во сне, ни просто в размышлениях никогда не представляла с Мишкой его настоящего отца. Чур меня, чур! Я благодарила судьбу, что тот далеко, тот не узнает.
Я забыла на минутку, что живу в стране, делающей жизнь непредсказуемой не на века – на полгода. Именно через столько позвонила Елена Васильевна и сообщила про «такой удачный замуж». С этого звонка я и начала рассказывать всю эту историю. Дальше события зашевелились, как вспугнутые на собаке блохи.
Стою как-то у книжного лотка, где продаются книги задешево. Почти за так. Маленькая книжонка в мягком переплете. Задержалась на названии – «Россия по имени Анна». Только взяв книгу в руки, я увидела фамилию автора. Она шла не поперек, а вдоль обложки. Снизу вверх было написано: «Ефим Штеккер». Нет, мне не стало плохо. Просто все поменялось местами. Метро, которому полагалось быть справа, оказалось слева, а послеполуденное солнце плавно держало свой путь не на запад – на восток. Это вам не стакан с соком, который сползает со стола, не нарушая законов мироздания, в полном согласии с законами физики.
На задней обложке – портрет моего бывшего возлюбленного. Волосатый, как человек Евтихеев, которого я видела в каком-то старом учебнике анатомии. Кривым зубом (помню) зажата в волосатой гуще усов и бороды сигара (не курил – точно). Из аннотации узнаю: русскоязычный писатель, живет в Германии, но детство и юность провел в России. Мать – еврейка, погибла в концлагере (брехня, она всегда жила в Олонце, во время войны – на Урале, куда немец не доходил). Отец – немец-антифашист (еще бы! Русский горький пьяница, бросил сожительницу, как только родился Фимка. Сказал – как врезал: «Еще чего! Кормить жиденка». И смылся. А мать устроилась калькулятором в столовую и славно выкормила неправославное чадо). Уехал из России в Израиль еще до начала перемен, в 82-м году (еще одна брехня: уехал в 86-м, уже пришел Горбачев и объявил перестройку и ускорение). С 91 года живет в Германии. Занимается проблемами России. Пишет публицистические книги. «Россия по имени Анна» – первая попытка в романном жанре, представляет интерес раскованностью мыслей и чувств свободного европейского человека.
Я сразу наткнулась на фразу: «Последняя женщина Анна, с которой я жил накануне отъезда, была горяча и необъятна, как сама Россия». И дальше: «Погружаясь в нее, как в пучину вод, я забывал ее серость и недалекость, ее примитивный язык. Для меня Россия – это Анна. В них хочется нырнуть навеки. Из них хочется бежать и не возвращаться. Ибо здесь всегда рядом с жизнью стоит смерть. В России она сторож и грабитель одновременно. Я обязательно вернусь и найду Анну. Какова ее власть надо мной? Ведь столько лет прошло! Могла и увять ненасытница. Ну, что ж, будет другая. Интересно, какое имя на этот раз будет носить Россия?»
Мне хотелось скупить все книги и сжечь. Но я купила одну. Должна ли я дать ее Николаю? Я еще не знала. Я от него ничего не скрыла. Ни болезни в стенах из ватных одеял. Ни температурного секса, из которого получился наш с Николаем сын.
Но все пошло по тем законам, которые нам неведомы. Ни с того ни с сего в газетах одна за другой появлялись статьи о Домбровском. Нашлись какие-то его бумаги, он исследовал русскую степь. Оказывается, ничего мы про нее не знаем, кроме того что «степь да степь кругом». А молодой Домбровский искал связь характера человека с той травой, по которой он ступал. Домбровский называл это взаимно проникающей зависимостью.
Статьи о Домбровском запоем читал сын. Зная историю с половицей, из-под которой выпрыгнула фотография девочки Эмилии, он знал от нас и о евроремонте в квартире Валюшки, злился, представляя, что из дома могли выкинуть что-то ценное. Он слышал, как один ученый тех лет, ожидая ареста, свое открытие просто наклеил на стену под обои. Он еще не понимал: нынешние русские с мясом сдирают прошлое, потому что оно для них не существует, оно им неинтересно. Боясь упустить завтрашний день, они даже не до корней – глубже – вытаптывают сегодняшний.
