Море волнуется — раз - Туманова Юлия (книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
— Ты думаешь, это реально — обратить его внимание на меня? — с надеждой уставилась она на Ладу. — Я же пробовала уже, понимаешь? А он ведет себя так, будто я — деточка из яслей «Солнышко», и меня надо опекать. Да я все эти дни только и слышала…
Она резко замолчала и вытаращила глаза, будто подавилась.
— Ох, да все мужики дураки просто! Им одно только нужно! — невпопад затарахтела Сонька, корча Тамаре страшные гримасы.
Сейчас эта идиотка окончательно расколется, и все труды пойдут прахом! Черт ее дернул вспомнить о Пашке!
— Я не поняла, — перебила Лада, — так вы с ним все-таки встречаетесь или нет? Какой-то прогресс наметился?
Соня отчаянно пыталась спасти ситуацию:
— Ну да, они встречаются, только он ничего такого к ней не испытывает, а просто общается на отвлеченные темы, и…
— Странно вообще-то. Мне Пашка ничего не рассказывал.
Лада недоуменно нахмурилась.
— Вот видишь! Он даже не считает нужным посвятить тебя в эти отношения! — изворачивалась Сонька. — Потому что этих самых отношений нет и в помине!
«И почему нам всем так не везет?» — вдруг подумала Ладка. Хотя еще пять минут назад была уверена, что удача улыбается ей в тридцать два зуба. Ан нет! Подумаешь, бесплатный билет и неизвестный приз, ожидающий ее в Сочи! Обрадовалась, как идиотка, а что в этом особо хорошего-то? Ничего. Ну отдохнет она, ну в море поплескается, ну загорелыми коленками посверкает, и что? Ничего опять-таки. Принца на кобыле в яблоках не предвидится. Обыкновенного нормального мужика — тоже! Нормальные все давным-давно вымерли, аки динозавры. Остались только небритые дядьки с пузцом да самоуверенные хлыщи с сигарами в зубах, рассуждающие о геополитических проблемах и ценах на авто.
Убийственно интересные темы!
А если ей на эти темы плевать? Если ей хочется поговорить о весне? О Млечном пути. О том, как восхитительно золотится одуванчиковое море в июне, а через месяц от него ничего не останется, только седой пух будет взлетать в небо от малейшего ветерка, и прохожие раздраженно станут размахивать руками и беспрерывно чихать. А если она мечтает на ночь почитать кому-то стихи Ольги Берггольц?
Я думала, что главное в погоне за судьбой —
малярно-ювелирная работа над собой…
…Из всех доброжелателей никто не объяснил,
что главное, чтоб кто-нибудь вот так тебя любил —
со всеми недостатками, слезами и припадками,
скандалами и сдвигами, и склонностью ко лжи,
считая их глубинами, считая их загадками,
неведомыми тайнами твоей большой души.
Почитать и обмякнуть в крепких руках, увидеть в глазах напротив понимание. Или это слишком сложно?
Ладно, ладно, пусть не Берггольц. Пусть будет Пастернак, пусть Цветаева, пусть Есенин, в конце концов!
Она станет накрывать на стол, декламируя простые, красивые строчки, а он подхватит, и хором они дойдут до конца, и в который раз поразятся тому, как они похожи, как точно вылеплены друг для друга. И те самые сдвиги ее души идеально подходят к его.
Помнится, она сама говорила, что половинок не существует!
А значит — и мечтать не о чем.
На самом деле не осталось даже нормальных человеческих особей сильного полу. Отец вот еще туда-сюда. Пашка, может быть. Но он — зануда и не видит дальше своего носа.
Подумав про брата, она вспомнила о подругах и посмотрела виновато.
Тамара тут от любви свихнется, Сонька станет утверждать, что никакой любви нет, и потащит знакомиться с «перспективным кандидатом», и в дискотечном угаре позабудется тоска. До утра.
А утро, как известно, вечера мудреней.
И под ярким безжалостным солнцем станет видна пустота и бессмысленность вчерашнего.
Что с того, что им всего лишь немного за двадцать? Почему принято считать, будто в этом возрасте сам черт не страшен, и романтические приключения всего-навсего приключения, а расставания — всего-навсего досадная ошибка, и больно быть не должно, и разочарование забывается быстро. И все легко, просто, мимоходом, как у Макдональдса. Так же торопливо хватаешь что попало, не чувствуя ни вкуса, ни запаха, только сиюминутное утоление. А потом долго мучаешься отрыжкой.
И как-то даже странно думать о чем-то другом. В двадцать-то лет?! Самое же время развлекаться. А не ждать того, в чем больше сложностей, чем удовольствия.
Гораздо, гораздо приятней и проще махнуть рукой и сделаться современной личностью, плюющей на условности, презрительно фыркать при слове «любовь», рассказывать подругам, какой потрясающий секс был у тебя с тем высоким брюнетом… как его… вроде, Никита… шикарный мужик!
Она знала, что девчонкам страшно, так же, как и ей — до слез, до отчаянных воплей в пустой квартире. Страшно, что все так и есть, и никогда не будет по-другому, ни в двадцать пять, ни в тридцать, ни потом. Навсегда останутся мимолетные, развеселые, умелые парни, а один-единственный не случится.
Но подруги хотя бы ищут его. Пусть втайне от самих себя, приглядываясь к каждому настороженно, со смутной надеждой… А она не делает ничего! Стишки читает в гулкой, пустой квартире! И мечтает, мечтает, мечтает…
Ей не нравится, не нравится эта взрослая жизнь! Ногти, прически, текила рекой, шум вечеринок, платья, прилипчивые до пота, чужие пальцы на плечах, утро в смятой простыни под незнакомым потолком, пустые разговоры, тщетно маскирующее неловкость, бочком к двери, телефонный номер на пачке сигарет.
Ее обманули. Словами, картинами, жестами, блеском в глазах — «любовь»!
Кино, книги, мама с папой, мечтательный шепоток подруг, загадочные взгляды мальчишек-одноклассников, томное дыхание осени, летящая походка весны — все вокруг! — было обещанием.
Ты полюбишь.
Ты будешь любима.
Обманули не ее одну. Но кто-то смирился, свыкся с этой ложью и нормально существует, и чувствует себя комфортно. Жестокая ложь. Но не будь ее, пожалуй, пришлось бы повеситься. Всем сразу, без исключения.
А так — вроде есть, зачем жить, чего ждать, во что верить или… над чем посмеяться.
Черноморское побережье
Артем хотел было устроиться в кресло, но оно как-то очень жалостливо всхлипнуло под ним, и пришлось вылезти.
— Ты обещал для меня персональную лавку состругать, — пробурчал он Эдику и уселся на подоконник.
Хозяин дома растерянно и виновато кивнул.
— Обещал. Все времени нет, Темыч.
Семен со Степаном обменялись многозначительными взглядами.
— Чего ты? Совсем сдурел? Он же пошутил насчет лавки-то.
— Да? — Эдик рассеянно поскреб усы, обвисшие скучными хвостами по подбородку. — А я думал — серьезно.
У него все теперь было серьезно и любая мелочь обретала размеры вселенской катастрофы. Сегодня с утра тапки не мог найти, так чуть весь дом не разгромил в припадке ярости. Потом долго извинялся перед Агнессой Васильевной, вместо завтрака выпил литров десять кофе и смолил одну за другой забытые Глашей сигареты, неумело затягиваясь и кашляя.
Сам он никогда не курил, и ее сразу начал уговаривать, чтоб бросила.
Бросила курить, бросила работу, что там еще?
Черт, он все делал не так! Тут любая бы сбежала на край света! А Глаша — не любая…
— Так, так, так, — покачал головой Семен, — все ясно.
— Что тебе ясно? — пихнул его в бок братец. — Помолчи уж.
— Мы что, сюда молчать приехали? Давайте выпьем, мужики!
Артем глянул мрачно, Эдик продолжал бегать из угла в угол, словно и не слышал ничего.
— Глупость сказал, — понял Сенька. — Тогда давайте выяснять обстоятельства дела.
— Что выяснять-то? Тебе же все ясно, — хмыкнул Степа, — у Эдьки вон все на лице написано. Несчастная любовь называется. Правильно я говорю, Эдька?
— Я сам виноват, — пояснил тот, больше для себя. — Я ее подавлял.
Артем отвернулся к окну и стал внимательно рассматривать дорожки во дворе. Зачем он сюда приперся? Группа поддержки справилась бы и без него, а он все равно в этих делах ни дьявола не понимает. Слова-то, слова какие — «подавлял он ее!» И что это значит, черт подери?
