Воздух, которым мы дышим (ЛП) - Маккензи Елена (книги хорошего качества TXT) 📗

Он мрачно смеется и качает головой.

— Ты думаешь, что это было что-то вроде стокгольмского синдрома. Нет.

— Прости, — говорю я.

— Нет, все в порядке. Теперь твоя очередь говорить.

Я фыркаю.

— Ты обвел меня вокруг пальца.

— Да, ты получаешь что-то от меня, я получаю что-то от тебя. — Он отпивает свое пиво, затем выжидающе на меня смотрит. — Я не позволю тебе увильнуть.

Я вздыхаю.

— Ну ладно. Марк и я были недолго счастливы, — начинаю я, — Может быть, никогда не были. Но после смерти моей матери он был единственным, что у меня было. — Я беру свой стакан и отпиваю ледяного лимонада, чтобы выполоскать комок у меня в горле. — Что привлекло меня к нему, так это его невероятная любовь к жизни. Он действительно был окружен жизнью. После долгой болезни моей матери он стал для меня порывом освобождения. Каждый день вечеринки, алкоголь, концерты, — я запинаюсь, — и секс. У нас был удивительный, прекрасный секс. И вдруг, совершенно неожиданно, когда мы были в Гленвуде всего месяц, наш брак превратился в войну. Еще больше алкоголя, печали. Марк закрылся, постоянно был пьян, а я не могла с этим мириться. Кричала на него, упрекала его, иногда просто сходила с ума от гнева и отчаяния. Я продолжала провоцировать его, потому что не понимала его и ненавидела видеть таким. Я не понимаю всего и до сегодняшнего дня. Я никогда не узнаю, что сделало его таким сломленным. Как будто он не мог находиться здесь.

Лиам сжимает челюсти. Конечно, он знает. Все здесь знают, что сломило Марка, заставило его стать таким холодным. Только я не знаю.

Я игнорирую реакцию Лиама, чтобы она не мешала мне продолжать рассказ, потому что теперь мне хочется избавиться от всего, потому что чувствую, если поведаю все Лиаму, то снова смогу дышать.

— Я забеременела, и какое-то время казалось, что Марк взял себя в руки. Вечером он приходил домой трезвым, мы ладили, он проявлял заботу. Но это продолжалось недолго. Позже все стало как раньше, как будто мы грызли друг друга. Казалось, что я его раздражаю, а он меня. Я была так зла, потому что он всегда был пьян, всегда приходил слишком поздно, и я чувствовала себя такой одинокой. Я провоцировала его, чтобы выпустить разочарование. Снова и снова. Пока он не толкнул меня. — Я делаю глубокий вдох. — Я потеряла ребенка. Это стало концом нашего брака.

— Мне так жаль, — тихо говорит Лиам, сочувственно глядя на меня.

Я отвожу взгляд и отчаянно качаю головой.

— Нет, не должно быть.

Он громко втягивает воздух.

— Ты что, винишь себя?

Я кривлюсь, уставившись на темные горные вершины, украшенные огненным венцом заходящего солнца.

— А разве не должна? — издевательски хмыкаю, так сильно впиваясь пальцами в подлокотники своего кресла-качалки, что становится больно. Я наслаждаюсь болью, потому что она мешает мне раствориться в жалости к себе. — Я доела его. Лиам, у него были проблемы, и вместо того, чтобы помочь ему, я усугубила их.

Лиам, тихо ругнувшись, ставит свою бутылку пива на стол так громко, что я вздрагиваю.

— Он не должен был прикасаться к тебе, — задумчиво хмурится он. — Марк никогда не был жестоким по отношению к женщинам. Это, видимо, моя вина.

Я горько усмехаюсь, вскакиваю со стула, иду к парапету крыльца и прислоняюсь к нему.

— Ты говоришь это: никогда не был. У него могли быть проблемы с алкоголем и верностью, но он не был жестоким. Я довела его до этого. Я пилила и пилила... Ты не знаешь меня. Ты не знаешь что я за человек на самом деле, — говорю я ему, в прямом смысле выплевывая каждое слово, потому что ненавижу себя за то, что иногда просто не в силах контролировать свои эмоции. Особенно, когда чувствую себя беспомощной. Я доводила Марка до безумия своими упреками, тотальным контролем и беспомощностью, если он не вел себя так, как я от него ожидала. Да, все должно идти так, как мне нужно, потому что если нет, то тогда случаются плохие вещи.

Лиам качает головой.

— В отношениях иногда возникают конфликты, но это не повод распускать руки.

— Иногда ты просто не знаешь другого выхода, — выкрикиваю я, стараясь не вспоминать, каково это, когда кровь стекала по моим бедрам. Когда я в шоке уставилась на лужу у моих ног, а Марк заплакал.

— Наш брак был публичными разборками, — говорю я. — Все знали о войне, которую все время мы вели. Они знали, что я могу превратить жизнь Марка в ад. Избегать меня — это их способ показать Марку, что они на его стороне.

С глазами полными слез я заканчиваю описание своего видения ситуации. Чтобы Лиам не увидел, что я в любой момент расплачусь, отталкиваюсь от перил и быстро иду в дом, прежде чем он сможет удержать меня.

— Это был долгий день, — шепчу я, проходя мимо, и иду в свою комнату так быстро, как могу, уже чувствуя, как слезы рвутся наружу. Выпускаю их только закрыв за собой дверь.

Я кладу руки на живот и сползаю по двери. Я хотела этого ребенка, хотя и понимала, что не время. Да и мужчина был не тот. Но как бы ни была слепа, я верила, что ребенок сможет все между нами уладить. Семья означала бы, что я никогда больше не буду одна. Как иронично, что теперь я не хочу ничего больше, чем жить в одиночестве.

С Джорджем. И, возможно, с Лиамом. Но даже если он все еще верит, что все было не по моей вине, то, как и все остальные, в какой-то момент поймет это. В конце концов, страх выпустить все из-под контроля, страх остаться в одиночестве, потеряв кого-то, сокрушит меня, и он увидит женщину, которой я действительно являюсь. Женщину, которую я показала Марку.

Марк ошеломил меня своей жизнерадостностью, и когда захотел жениться на мне, это было обещание никогда больше не быть одной. А потом он изменился, и я просто не могла позволить себе потерять его. Страх сделал меня личностью, которую я глубоко презираю.

Лиам

— Это все, чему ты выучился на флоте? — смеется Рамин, хватает меня за руку и бросает через плечо на пыльную землю в центре лагеря.

Вокруг нас смеются несколько мужчин. Они сидят на территории лагеря, чистят оружие, балагурят и смеются. Если бы не наличие оружия, то можно было бы подумать, что находишься в туристическом лагере, полном людей, которые просто сидят вместе и наслаждаются отпуском. Ладно, одежда отличается от той, что я привык на родине: шире и бесформеннее. Брюки выглядят почти как детские подгузники из ткани. Но я уже привык к их виду.

— Иди сюда. Я покажу тебе, чему выучился, — говорю я Рамину, слегка наклонив торс вперед, и бегу к нему. Я сбиваю его на землю, и мы оба валимся в грязь. Рамин освобождается из захвата, отталкивая меня от своего тела, и громко смеется.

— И это то, что изучают морские котики?

— Мы можем так еще в младенчестве, и никто не учит нас этому, — кричит Амрин и небрежно машет мне, когда я оглядываюсь на него.

Я смеюсь и поднимаюсь с земли.

— Этому учат, играя в футбол, — говорю я. — Я не буду выдавать вам наши маленькие секреты.

Амрин, командир этой группировки, смеется.

— Мы все их уже знаем.

Я гримасничаю, когда он напоминает о моих пытках, и бессознательно поглаживаю шрам на ключице. Они постоянно, так или иначе, напоминают мне, что я все еще их пленник. Я здесь уже больше года, многое узнал о жизни, которую они ведут. Я даже делю эту жизнь с ними. Не всё, но многое. И иногда послабления позволяют мне забыть о том, что они сделали со мной. Лучше научить их бейсболу, чем подвергаться избиениям. Но я не должен позволять себе забываться, потому что должен сбежать отсюда. Иногда удобнее позволить театру, который я играю, выглядеть настоящим. Просто отпустить и сделать вид, что это теперь и мой мир. Больше ни о чем не беспокоиться. Не испытывать страха. Я должен. Они мне не друзья.

— Отведите его обратно в камеру, — говорит Амрин, вставая.

Для его почти шестидесяти лет мужик находится в отличной форме. Подтянутый, иногда серьезный, устрашающий, но очень умный. И всегда внимательный. Он подмечает малейшее изменение в моем настроении. Как и сейчас.