Летний остров - Ханна Кристин (лучшие книги .txt) 📗
Она закрыла глаза и не сразу поняла, что мысленно молится.
– Прошу тебя, позаботься о ней, – прошептала она и, помолчав, добавила непривычное для себя слово: – Пожалуйста.
Проснувшись утром, Нора в первый момент испытала острый, леденящий душу страх. Она лежала в незнакомой, скудно обставленной комнате, на чужой кровати.
Затем она все вспомнила.
Она попала в автокатастрофу. Ее везли на «скорой помощи»… красная мигалка… металлический вкус крови во рту… удивление, появившееся на лице молодого медбрата, когда он понял, кто его пациентка.
Потом были врачи. До и после того, как ей делали ре рентгеновский снимок, с ней говорил ортопед. «Серьезный перелом выше щиколотки, трещина в кости ниже колена, растяжение запястья».
Когда он это сказал, она заплакала.
И вот теперь ее нога в гипсе. Нора не видела его под одеялом, но чувствовала. В ноге покалывало, болела кость, кожа чесалась.
Она вздохнула, чувствуя одновременно жалость к себе и стыд. Сесть пьяной за руль! Мало того что фотографии, опубликованные в «Тэтлере», сломали ей карьеру, так она добавила к списку своих прегрешений еще одно преступление.
Ждать, когда репортеры нападут на ее след, не долго. Кому-нибудь из больничного персонала наверняка придет в голову – на информации о том, что Нора Бридж находится в Бейвью, можно неплохо заработать. Отчет о происшествии потянет на несколько тысяч.
В дверь коротко и решительно постучали. В палату стремительно вошла Кэролайн. Она держалась прямо, только руки теребили сумочку, выдавая волнение. На Кэролайн были кашемировые брюки верблюжьего цвета и свитер в тон, белокурые волосы с платиновым отливом безукоризненно подстрижены и заправлены с одной стороны за ухо. В ушах сверкают серьги с крупными бриллиантами.
– Здравствуй, мама.
– Здравствуй, дорогая. Как мило, что ты приехала.
Слова прозвучали так отчужденно, что Норе стало стыдно. Последние несколько лет они с Кэролайн честно пытались вернуть прежнюю близость. Нора вела себя со старшей дочерью очень осторожно, всегда предоставляя ей возможность сделать первый шаг. Но теперь все достигнутое полетело к чертям. Нора видела, что они снова отдалились друг от друга. Давно, уже много лет, она не видела такого холода во взгляде старшей дочери.
Кэролайн быстро взглянула на мать и не то улыбнулась, не то поморщилась, отчего стала казаться какой-то незащищенной. Неловкое молчание, повисшее в палате, было для Норы невыносимо, и она ляпнула первое, что пришло в голову:
– Врачи сказали, мне придется несколько дней передвигаться в инвалидной коляске. Пока запястье не окрепнет настолько, чтобы я могла пользоваться костылями.
– Кто же будет о тебе заботиться?
– Э-э… об этом я как-то не подумала. Наверное, найму кого-нибудь, это будет нетрудно. – Она все говорила и говорила без умолку. Любые слова лучше, чем неловкое молчание. – Главный вопрос в другом: куда мне деваться? В квартиру я вернуться не могу, репортеры взяли дом в осаду. К тому же мне нужно находиться поблизости от врачей.
Кэролайн подошла к кровати.
– Ты можешь пожить в летнем доме. Нам с Джерри все как-то не хватает времени туда выбраться, а Руби на остров ни ногой. Старый дом стоит без дела…
«Дом на Летнем острове, – подумала Нора. – В двух шагах от Эрика. Вот было бы замечательно!» Она посмотрела на дочь:
– Ты готова сделать это для меня?
В ответном взгляде Кэролайн сквозила глубокая грусть.
– К сожалению, ты меня совсем не знаешь.
Нора снова откинулась на подушки. Кажется, она опять сказала что-то не то.
– Извини.
– Господи, я так часто слышала от тебя эти слова, что они, кажется, уже выжжены у меня на лбу! Перестань извиняться, лучше докажи, что тебе действительно жаль. Попробуй вести себя как моя мать.
Кэролайн достала из сумочки связку ключей, сняла один и положила на тумбочку. Нора почувствовала, что дочь на грани срыва.
– Каро…
– Когда устроишься на месте, позвони.
Кэролайн сделала шаг назад, увеличивая расстояние между ними. Нора не знача, что сказать. Кэролайн права: ей много лет не хватало храбрости вести себя как мать.
– Мне пора.
Нора неловко кивнула, пытаясь улыбнуться:
– Конечно. Спасибо, что навестила.
Она хотела взять дочь за руку и никогда не отпускать.
– До свидания, мама.
Кэролайн ушла.
Руби вышла из главного терминала международного аэропорта Сиэтл-Такома. По крыше перехода барабанил дождь, его струи создали нечто вроде серебристого занавеса между терминалом и многоэтажной автостоянкой на противоположной стороне улицы.
Было раннее утро, воздух пах вечнозелеными деревьями и черной плодородной почвой. Едва заметный привкус моря, который мог уловить только местный житель, придавал этой смеси особый вкус, как щепотка пряностей – экзотическому блюду.
Стоя под серым, обложенным тучами небом и вдыхая влажный аромат сосен, Руби поняла, что ее воспоминания – нечто большее, нежели туманные образы. Они прочно укоренились в почве, на которой выросли. К северу отсюда, на островах архипелага Сан-Хуан, находятся места, где обломки ее жизни разбросаны гак же густо, как ракушки на берегу. Где-то там, на галечном пляже, сидела худенькая девочка с дерзкими глазами, гадая на лепестках маргаритки: любит – не любит. Руби знала, что, если всмотреться повнимательнее, она разглядит еле видимые следы, оставленные ею, кусочки ее самой, по которым как по крошкам, рассыпанным Мальчиком-с-пальчик, можно найти путь из настоящего в прошлое.
Ее не удивило, что воспоминания так свежи. Во влажном воздухе Сиэтла ничто не может засохнуть и обратиться в пыль. Здесь все расцветает.
Руби подозвала такси, села на заднее сиденье и бросила рядом сумку. По привычке, возникшей во время поездок в Нью-Йорк, она посмотрела на регистрационную табличку таксиста и прочла, что его зовут Эйви Эйвививи.
Имя показалось ей забавным, но Руби слишком устала, чтобы веселиться. Она откинулась на коричневую велюровую спинку и попросила:
– В Бейвью.
Эйви нажал на газ, резко рванул с места и перестроился в другой ряд. Руби закрыла глаза, стараясь ни о чем не думать. Казалось, прошло лишь несколько минут, когда Эйви тронул ее за плечо и спросил:
– Мисс… мэм, вам плохо?
Руби вздрогнула, проснулась и потерла глаза.
– Нет, все в порядке, спасибо.
Она порылась в карманах, достала три мятые десятки – плата за проезд плюс чаевые – и протянула Эйви. Потом взяла дорожную сумку и дамскую сумочку, повесила их на плечо и двинулась к стеклянным дверям больницы. Перед зданием собралась группа людей. Руби не сразу сообразила, что это репортеры.
– Вот ее дочь!
Репортеры разом бросились к ней, отталкивая друг друга локтями и стараясь перекричать друг друга:
– Руби, посмотрите сюда…
– Руби, Руби…
– Ваша мать была пьяна, когда…
– Что вы думаете о фотографиях?..
Руби слышала каждый щелчок затвора, видела будущие снимки. Она заметила прядь волос, прилипшую к нижней губе одной из журналисток, крошечный порез от бумаги на указательном пальце. Ей чудилось, что ее отделяют от толпы многие мили, хотя, протяни она руку, могла бы до тронуться до журналистки из «Си-эн-эн».
– Руби! Руби! Руби!
Она на миг представила, что все эти репортеры гоняются за ней, что именно она заслужила их внимание.
– Вы знали о романе вашей матери?
Иллюзия рассеялась. Руби повернулась и встретилась взглядом с коротышкой в нелепой шляпе и с носом, напоминающим клюв.
– Нет. – Она натужно улыбнулась. – Я бы сделала из него шутку, только это не очень смешно.
Высоко подняв голову и глядя прямо перед собой, она протиснулась сквозь толпу. Вопросы летели ей вслед, как камни, брошенные в спину. Некоторые ударяли очень больно.
Руби вошла внутрь, пневматические двери с тихим свистом закрылись за ней. В просторном белом вестибюле было тихо и пахло антисептиками. Везде стояли стулья с яркой обивкой, на стенах висели абстрактные картины в жизнерадостных тонах. Между ними довольно странно смотрелись портреты в золоченых рамах. Сурового вида мужчины и жен-шины, изображенные на них, по-видимому, пожертвовали больнице крупные суммы.
