Бесконечность любви, бесконечность печали - Батракова Наталья Николаевна (читать книги онлайн .TXT) 📗
15
После посещения кардиоцентра Катя двое суток почти не покидала свою комнату. Вставала изредка, лежала, укутавшись с головой в плед. Никаких эмоций, никаких мыслей. Пусто в голове, пусто в душе... Нет сил ни сопротивляться, ни бороться - все бессмысленно. Приговор оглашен. Пусть не ей, а ее ребенку - значения не имело. Она уйдет вслед за ним...
Не без оснований она сравнивала свое состояние с состоянием приговоренного к смерти невиновного человека. Тупое равнодушное ожидание, что в любой момент может скрипнуть дверь, ей завяжут глаза, приставят к виску пистолет. Доли секунды - и все... Хотя нет, ей предоставили выбор: она может умереть, когда в ней будут убивать ребенка, или спустя несколько месяцев, вслед за ним сразу после его рождения...
Отец с мачехой эти дни ее почти не тревожили. Тихонько стучались в дверь, звали к столу, но, получив вялый отказ, не настаивали. Не кормить же дочь силой! Вели себя, точно родственники того же приговоренного к казни. Вынужденно смирились с тем, что это приговор судьбы: апелляцию никто не подаст и никто не примет.
Единственный, кто время от времени безапелляционно тревожил ее и при этом вызывал позитивные эмоции, - ребенок. Ее маленькая девочка внутри продолжала расти, толкалась, готовилась прийти в этот мир, не догадываясь, что он ей уготовил и насколько она будет беззащитна, покинув материнское чрево. Но пока живет в нем - требует своего. Значит, придется что-то съесть.
И Катя заставляла себя через «не могу» вставать с кровати, плелась на кухню, что-то жевала. Возвращаясь в комнату, подходила к компьютеру, механически просматривала почту (в основном ссылки на социальные сети), равнодушно выключала и снова укладывалась в постель, проваливаясь в забытье...
На третьи сутки среди ночи ее разбудил сигнал мобильника. Последнее время ей никто не звонил, никто не писал. Видно, не находя слов утешения, молчал и Потюня. Протерев глаза, Катя нащупала очки, взяла в руки телефон.
«Срочно посмотри почту!» - прочитала она сообщение, пришедшее с неизвестного немецкого номера.
«Кто бы это мог быть? Оксана?» - удивилась она, встала и подошла к столику с ноутбуком.
В почтовом ящике дожидались несколько посланий: ссылки из тех же социальных сетей и одно, отправленное непосредственно в ее адрес.
«Генка... - сразу распознала она ник Вессенберга. - Несколько месяцев не переписывались. С чего бы это?»
«Привет! Вернулся вчера из командировки, зашел в сеть, а там наши только и обсуждают, что твою историю. Больно и обидно, что ты не написала лично мне, и я узнаю от общих друзей, что тебе нужна помощь. Как бы то ни было, мы с тобой друзья. Но сейчас не об этом. Тебе удалось найти клинику или ее по-прежнему надо искать? Ответь, пожалуйста. Я хочу помочь. Генрих».
Катя поправила очки, еще раз перечитала короткое послание. Со времени зимнего приезда Генриха в Минск, казалось, минула вечность. С тех пор она не писала ему по одной простой причине: после довольно резкого отказа выйти замуж считала, что в их отношениях поставлена точка. В том числе и в дружеских. Все осталось в далеком прошлом - и ее юношеское чувство, и его запоздалая любовь. О том, что она не ошибается, говорило и отсутствие писем от Вессенберга.
Конечно, не случись ее категоричного «нет» на предложение руки и сердца, первый, кому она поведала бы о своем горе, несомненно был бы Генрих. Но после своего отказа Катя считала, что не имеет морального права просить о помощи, да и не хотела. Отныне и навсегда, по ее разумению, любая ее просьба могла быть истолкована не как нечто бескорыстно-дружеское, а как «ты мне - я тебе». Однако того, что нужно Генриху, она дать не могла: любовь не приходит по желанию - это дар небес.
Но ведь сейчас он сам написал... Почему бы не ответить? Выбора у нее все равно нет. Надежды мало, но вдруг, используя журналистские связи, он найдет благотворительный фонд? Или спонсора? Во всяком случае это будет материальное, а не моральное обязательство, и, как только она сможет продать квартиру на Гвардейской, сразу рассчитается. С процентами, на любых условиях,
И Катя села писать ответ. Сухо поблагодарила за предложение помощи и как можно короче сформулировала: клинику нашла и теперь нуждается в материальной поддержке. Срочно. До принятия окончательного решения у нее остались сутки. Готова подписать любой договор, лишь бы оплатили операцию. Прикрепив ответы из клиники, она отправила послание и вернулась в кровать. Так и лежала, изучая потолок, не думая ни о плохом, ни о хорошем, слушала шум зарядившего с вечера дождя. Он успокаивал, убаюкивал...
Около семи утра в дверь постучали.
- Доброе утро, дочка! - вошел отец, присел на край кровати. - Как себя чувствуешь?
- Хорошо. Доброе утро, папа!
Александр Ильич умолк, опустил голову. Словно не знал, как продолжить разговор.
- Ты что-то решила? - спросил наконец.
- Ты о чем? - удивилась дочь. - Что я должна решить?
- Ну, насчет... аборта.
Было заметно, что отцу непросто далось последнее слово. Близоруко сощурив глаза, Катя надела очки и вопросительно на него посмотрела.
- Понимаешь, дочка... Мы с Ариной и так, и эдак думаем, где денег взять... Квартиру на Чкалова она продать не может: бывший муж свою долю на Оксану переписал. Ты свою тоже продать не можешь... У меня только машина. Нам с тобой, конечно, одной машины на двоих хватит, но... - не выдержав взгляда дочери, он снова опустил голову. - Словом, не собрать нам столько. Если только дом продать. Но быстро мы его вряд ли продадим.
Отец снова замолчал. А Катя никак не могла взять в толк, к чему этот разговор. Все и так ясно. Или не все?
- Продолжай, - не утерпела она. - Ты ведь хочешь еще что-то сказать?
- Хочу... Только не знаю как, - Александр Ильич заерзал на краю кровати. - Может, нам у Ладышева денег попросить? - произнес он, словно извиняясь. - Мы ведь все в курсе, чей это ребенок. Только молчим, даже между собой его имя не упоминаем. А он отец. Скажи, он знает, что ты беременна?.. Неужели совсем отказался?.. Только не заводись, - предупреждающе поднял он руку, пытаясь успокоить занервничавшую дочь. - Понял-понял: тема запретная. Но и ты пойми: если мы не соберем денег, то лучше... Лучше не рожать и пойти на аборт. Сегодня ведь последний день? Зачем донашивать, если вариантов нет, и дите сразу умрет? Только намучается. Ты подумай, дочка...
Щеки Кати зарделись, словно ей предложили что-то постыдное. Она молча отвернулась к стене: «Все сдались обстоятельствам.
Даже отец. А ведь он - моя единственная надежда и опора».
- ...Ладно, Катя, я пойду, подкину Арину до работы, а то промокнет, пока доберется, - отец почувствовал ее упрек. - Проспали мы чуток, - виновато добавил он. - Завтрак на столе: хочешь - сейчас поешь, пока теплое, хочешь - поспи, после разогреешь...
Дверь закрылась. Вскоре за окном заработал двигатель машины, еще спустя пару минут все затихло. Катя сняла очки, аккуратно сложила, закрыла глаза, но почти сразу поняла: отключиться от разговора не получится. Аборт... Как отец мог осмелиться и озвучить то, что убьет не только его нерожденную внучку, но и единственную дочь? Предатель!.. Все вокруг предатели...
Из-под опущенных ресниц побежали слезы бессилия и обиды. Правда, длилось это недолго: то ли совсем разучилась плакать, то ли сил не хватало даже на такие эмоции. Сознание постепенно проваливалось в спасительное забытье, отключало мыслительные процессы, перекрывало к ним доступ изнутри и снаружи. Будто кто-то медленно вводил в организм критическую дозу обезболивающего или токсин, парализующий душу.
