Вышибая двери - Цхай Максим (книги полностью бесплатно .txt) 📗
На последнем дежурстве сорвало крышу. Немецкий югендлиш лет восемнадцати и его ровесники — дружки упились пивом и устроили примитивный дебош: орали и бросались кружками. Дирк, сделавший им замечание, получил сразу два боковых удара и дал сигнал о помощи. Я помчался в зал. Вокруг танцпола уже собралась толпа — не продерешься. Надрывалась музыка, но ее перекрывали торжествующие вопли четырех придурков. Дирк уже очухался и натягивал полицейские перчатки. Дирк-кикбоксер — тяжеловес с десятилетним опытом. «Сейчас он их будет убивать», — подумал я и развернулся в сторону хулиганья.
Один из парней, вдохновленный завалом Дирка, толкнул меня в грудь. Я с ревом сгреб всех четверых в охапку и попер, как бульдозер, к выходу. Выпучив глаза, они пытались вывернуться, наконец вцепились друг в друга и в мои плечи, чтобы не упасть, и уперлись всеми восемью ногами в пол. Я сжал руки. Что-то захрустело и жалобно взвизгнуло. Мы продолжили медленное, но неуклонное движение к дверям.
В «предбаннике» я разжал объятия. Смятые, задыхающиеся фигурки посыпались на пол, как листья из гербария. Оказалось, я передавил одному дебоширу дыхло, и он почти потерял сознание. Двое стали пытаться привести его в чувство, шлепая по щекам. Самый борзый из этой компании выхватил мобильник и начал звонить в полицию, заранее крича: «Нас избили секьюрити! Помогите!» Тут и подоспел рассвирепевший Дирк, похожий на льва, которому неуклюжий клоун нечаянно наступил на… в общем, возле хвоста наступил. Пацан еще не успел набрать номер, как буквально вылетел спиной вперед в направлении гардероба, посланный туда мощным ударом в подбородок.
— Получи, маленький ублюдок! — удовлетворенно прорычал Дирк.
— Дирк! Это было лишним… — только и успел пробормотать я.
В «предбанник» вошел и. о. Яна, бывший кельнер Ричи, парень лет двадцати пяти. Он оторопело посмотрел на нас, на забившихся в угол пацанов, на полузадушенную жертву, сидящую на полу и жадно хватающую воздух губастым ртом, и на копошащегося в гардеробе везунчика, отхватившего плюху Дирка.
— Макс, что скажет Ян?.. — пробормотал Ричи.
— По фигу! — устало выдохнул я.
Силы внезапно оставили меня — все-таки бульдозерский ход длиной в двадцать метров сожрал все запасы креатина в мышцах, — и я, покачиваясь, ушел переодеваться.
Что мы имеем в результате? Пацан, щучкой влетевший в гардероб, написал заявление в полицию на Дирка за причинение телесных повреждений средней степени. И имеет неплохие шансы слупить с него деньги. Дирк снова отбил руку о его подбородок и, так как тоже является местным немцем, подал встречное заявление о причинении повреждений уже тяжелой степени. Шансов мало, свидетелей много. Дирка я снял со смены, пока дело не уладится.
Вернулся домой — на мобиле три звонка висят, два от шефа из Кёльна и один от Яна. Настучали уже. Пошли вы на фиг! Не буду перезванивать. Двенадцать часов ночи, а мне вставать в полседьмого.
Вот как долго может оставаться нормальным претендующий на интеллигентность, пишущий стихи человек с университетским образованием, живущий такой жизнью?
Бог хохочет сейчас, наверное.
И я тоже.
* * *
Шесть лет назад мой круг общения состоял из художников, успешных писателей, известных актеров, раскрученных фотомоделей. Я тет-а-тет пил чай с африканским принцем Анкиром и пиво с председателем российского ПЕН-клуба Александром Ткаченко.
Нам было о чем говорить. И я этим горжусь.
А теперь мои приятели — турецкие бандиты и польские проститутки. И пиво я пью с главарем банды «Шакалы», а кофе — с сутенершами. Мой приятель Али отсидел три года за тяжкие телесные повреждения и имеет запрет на вход во все дискотеки Вестервальда, включая мою.
Уважение их я ценю не меньше.
Смешной прогресс, право.
А я-то вроде тот же самый.
* * *
У меня середина недельного отпуска, я в Москве. Поздний вечер в «Шоколаднице» на Таганской. Докуриваю последнюю суперлегкую сигаретку. Кофе допит, девушка ушла, и ждет меня достаточно стандартное окончание дня: на раскладной тахте с томиком Гиляровского в руках. Гиляровский опять — грудь колесом — будет бродить по трущобам и злачным местам. Все вокруг боятся, а ему хоть бы хны, то кружкой врагу по зубам, то знакомый шулер выручит… А френды его: «Ох, Владимир Алексеич… Ах, Владимир Алексеич». А он так метровым плечом пожмет, подмигнет, дескать, «та ж пустяки, право», — и дальше хвастать. Не иначе, мой стиль слизал. Короче, прикольный ЖЖ, надо зафрендить. Сейчас докурю и пойду домой. Трубку забыл, а табаку хочется. Самообман — супертонкая сигаретка, суперлегкая.
Дверь кафе открывается, и на пороге вместе с волной холодного свежего воздуха появляются три новых посетителя. Чем-то они привлекают мое внимание, хотя внешне не особо примечательны. Так, трое грузных мужчин слегка навеселе, двое из них немолоды, лет пятидесяти. Одеты в строгие дорогие костюмы, впрочем, чувствуют себя в них свободно. Пожалуй, отличает их от обычных посетителей явно военная выправка, которую никогда не скроешь. Ее нельзя перепутать с манерами спортсмена или бандита. К тому же они оглядывают зал с тем особым покровительственно-благожелательным выражением лица, какое, наверное, часто появляется у королей на пенсии или у генеральных секретарей кровожадных партий при посещении детского сада.
Один из них, самый высокий и массивный, в очках и с небольшой залысиной над крупным лбом, подходит ко мне.
— Молодой человек, вы разрешите присесть возле вашего столика? — чуть наклонившись, слегка иронично, но без тени издевки, низким приятным голосом говорит он.
Юмор, насмешка или добродушное чудачество подвыпившего серьезного человека в минуты расслабления? Ну что ж, работа ночного охранника научила меня быстро соображать и действовать в непривычных ситуациях. Немного удивленно поднимаю бровь, но принимаю игру и делаю широкий приглашающий жест:
— Конечно. Буду рад соседству.
Мужчины переглядываются. Самый молодой утвердительно кивает, и они, сняв пиджаки, садятся за ближайший столик. Высокий оказывается напротив меня, и мы периодически встречаемся взглядами. У него приятное, немного уставшее лицо. Он чем-то неуловимо напоминает мне Юрия Сенкевича, любимого телеведущего, и, видимо, поэтому я проникаюсь к нему некоторой симпатией. Когда наши взгляды снова пересекаются, он с улыбкой встает и протягивает над столом руку:
— Саша.
— Максим.
— Дело в том, что мне исполнилось пятьдесят лет. Официально праздную завтра, а сегодня легкая разминка с коллегами. Мы слегка пьяные и можем не соблюсти приличия, но все-таки, может быть, сдвинем наши столы и выпьем вместе? Если, конечно, вам не противно пить с тремя старыми козлами.
И снова веселый, но в то же время быстрый взгляд из-под очков.
Ха! Не таких видал. Приставляю к соседнему столу свой.
— Конечно, буду рад поздравить и с вами выпить. А с козлами я не пью. Ни с молодыми, ни… со зрелыми.
Стены уютной «Шоколадницы» сотрясаются от дружного громового хохота. Становится легко. Официант приносит виски в маленьких стаканчиках и кофе. Нас четверо: я, Саша «Сенкевич», его товарищ, немного неприятный тип с высокомерно-обиженным выражением лица, и третий их спутник, молчаливый и незаметный молодой человек с черными усиками. Он хитро улыбается, благожелательно скромен, неразговорчив и, в отличие от нас, упорно пропуская тосты, пьет только кофе. Но внимание мое занимает «новорожденный».
Саша рассказывает. Как прилетел только что с Камчатки от друга, у которого сто гектаров охотничьих угодий. О том, как тот собирает мед и стреляет шестидесятикилограммовых волков. О том, как охотится на горностаев, оставляя медвежью тушу на ночь в лесу в качестве приманки. О том, что там можно жить и не болеть хворями ни тела, ни души, и пахнет там прохладной хвоей и чистыми, ломящими зубы родниками, и дети там рождаются здоровые, большие и сильные. О том, что ему уже пятьдесят лет…
