Привет, я люблю тебя - Стаут Кэти М. (книги онлайн читать бесплатно TXT) 📗
Джейсон бросает на приятеля испепеляющий взгляд и снова смотрит на меня. Я же обнаруживаю, что вполне серьезно обдумываю его предложение. Это действительно интересно, только вот это значит, что нам придется проводить вместе много времени. Хотя, может, рядом будут Йон Джэ и Тэ Хва, которые разрядят обстановку? Или мы с ним будем только вдвоем, в его комнате?
Пульс колотится в висках.
Я снова подавляю желание съежиться. Мне и в самом деле нужно переосмыслить свои приоритеты. Оставаться наедине с Джейсоном – плохо. Мы и так постоянно ссоримся, не важно, что пару раз нам удалось поговорить как цивилизованным людям. Мы с ним не друзья. Точка.
И все же…
– Ладно, – говорю я. – Но я соглашаюсь только потому, что мне нужен репетитор.
Йон Джэ за спиной у Джейсона показывает мне поднятый вверх большой палец, и я улыбаюсь. Вполне возможно, мне будет приятно работать с «Эдемом».
Позже на той же неделе мы с Джейсоном встречаемся в репетиционной. Одной рукой толкая дверь, другой я прокручиваю на своем телефоне блоги о знаменитостях. Разговор с Йон Джэ о моем отце напомнил мне, что я давно не читала новостей о своем семействе. Мне гораздо проще узнать о них в Интернете, чем рассчитывать на мейл от кого-нибудь из родителей.
Однако ничего интересного я не нахожу, хотя сегодня утром я получила по электронной почте странное письмо от человека, назвавшегося репортером, с просьбой дать интервью. Я стерла его, даже не дочитав до конца.
Когда я вхожу в репетиционную, я обнаруживаю Джейсона с потрепанной акустической гитарой в руках.
– Похоже на Боба Дилана. «Мастера войны», верно? – Я сажусь на стул и убираю телефон, а с ним и связь со всем, что осталось дома.
Джейсон что-то утвердительно буркает.
– Удивительно, что он тебе нравится, – говорю я.
Его пальцы замирают на струнах, и он смотрит на меня.
– А что, я не могу любить американскую музыку?
– Нет, я имела в виду, что песни твоей группы совсем не похожи на его творчество, а люди обычно исполняют ту музыку, которую им нравится слушать. К тому же у меня сложилось впечатление, что тебе самому не нравится ваша музыка.
Он хмурится, и хотя мои слова рассердили его, мне приятно видеть на его лице живые эмоции. Он настолько редко проявляет какие-то чувства, что я иногда сомневаюсь, что он вообще способен что-то чувствовать.
– Итак, ты намерен объяснить мне, что ты имел в виду на днях? Когда сказал, что сомневаешься, что из вашей группы получится что-то хорошее? – спрашиваю я и вижу, как напрягаются его плечи.
– Я лишь хотел сказать, что у нас есть к чему стремиться, – сдержанно отвечает он.
– Нет, я абсолютно уверена, что ты назвал вашу музыку ужасной. Никто не станет называть свою музыку ужасной ради красного словца. А так как нам с тобой предстоит провести много времени в разговорах о музыке, я хотела бы хотя бы понять, какой ты видишь ее, свою музыку.
– Ты хочешь понять меня? – скептически спрашивает он.
Я пожимаю плечами.
– Тебя. Твою музыку. Смотри на это как хочешь. Я не смогу помочь, если не пойму философии твоей музыки – даже если у меня нулевой интерес к твой личной жизни.
Он усмехается:
– Это отец научил тебя такой технике?
Я ощетиниваюсь при упоминании о папе, и Джейсон замечает это.
– Вы с ним не в лучших отношениях, да? Может, он слишком строг с тобой? Между прочим, теперь я понимаю, почему ты строишь из себя принцессу – ты и есть принцесса. А твой отец – король от музыки.
Слово «принцесса» всегда имело положительное значение, но почему-то из уст Джейсона оно звучит как отрицательная характеристика.
– Мы сейчас говорим не обо мне, – парирую я. – Тебя не касается, какие у меня отношения с отцом. Что касается твоего вопроса: да, это он научил меня так работать с клиентом, потому что нужно понять, что он представляет собой как артист. Извини, что пыталась помочь тебе. Если ты считаешь меня принцессой, то, может, тебе не стоит со мной работать? – Я встаю, собираясь уйти.
– Подожди, – окликает он меня, когда я подхожу к двери. – Прости… меня.
Я поворачиваюсь и успеваю заметить гримасу на его лице. Гордыня не любит извиняться.
– За что? – Я хочу, чтобы он пострадал, признал, что он не прав.
– За то, что обидел тебя, – цедит он сквозь стиснутые зубы. – Я был.
– Груб? – перебиваю его я.
– Да.
– Ты прав. Ты действительно был груб. – Я возвращаюсь к стулу. – Но ты прощен.
На данный момент, во всяком случае.
– Над какой песней ты хочешь поработать?
Он вздыхает, правда, почти незаметно, с облегчением, как будто радуется, что мы снова в почти хороших отношениях, и протягивает мне лист с записями. В них полная неразбериха – одни ноты зачеркнуты, другие подписаны сверху, – но даже при беглом просмотре я вижу чистую мелодию, которая вызывает у меня неподдельное удивление.
– Но это… совсем другое, – говорю я.
– Сыграть? – предлагает он.
– Нет, я и так поняла.
– Не слушая?
– Я слышу в голове.
Я вижу, что он все еще сомневается, однако ничего не говорит.
Я негромко пропеваю несколько аккордов, ведя пальцем по нотам.
– А для чего эта песня? Она совсем не сочетается с тем, что вы исполняете.
– Для телевизионного фильма. Они хотят, чтобы я написал для них песню.
– Что за фильм?
– Корейский.
– Очевидно.
Он опять хмурится и снова молчит, предоставляя мне додумывать самой.
– Это все, что у тебя есть? – Я возвращаю ему листок.
– Пока да. Я пытался закончить припев, прежде чем писать стихи. – Он выжидательно смотрит на меня, и неуверенность, что я замечаю в его взгляде, ошеломляет не только своей нетипичностью, но и своей невероятной прелестью. – Что думаешь? – спрашивает он.
– Неплохо. Я… мне, в общем, нравится. – Сюрприз. Сюрприз. – Но все это слишком четко очерчено. Слишком гладко. Где синкопа? Где джаз? Как будто ты пытаешься писать что-то в духе блюза, но настроен на поп. Тебе нужно выйти из рамок. Вот прямо сейчас – ты «Битлз», но хочешь быть «Роллинг Стоунз». Понимаешь?
Я ищу нужную терминологию, но не могу найти, так как мне не хватает классического музыкального образования. Ну, почему я не слушала папу, когда он уговаривал меня брать уроки музыкальной теории? Два года игры на пианино в средних классах научили меня читать ноты, но я не представляю, как объяснить то, что звучит у меня в голове.
– Не знаю, как это описать, – говорю я, – но это выглядит так, будто ты пытаешься втиснуть рок-н-ролл в рамки поп-музыки, и у тебя получается ни то ни се.
– То есть ты говоришь, что это плохо?
– Нет, я не это имею в виду. – Я издаю стон, бессилие раздражает меня. Бесит, что я не могу выразить свою мысль. – Здесь нужно больше блюза. Вот что я хочу сказать. Здесь нужно больше грязи, разболтанности, небрежности.
– Ты ведь понимаешь, что это не песенка в стиле кантри, да?
– Да, – отвечаю я. – Но ты спросил мое мнение, и я тебе отвечаю. Ты еще сказал, что считаешь свою музыку – цитирую – «ужасной». Может, если ты прислушаешься к моим предложениям, она тебе понравится.
Я уже готова к тому, что он ответит мне колкостями, но он просто смотрит в листок с нотами и тихо бормочет что-то. Когда я уже собираюсь попросить его говорить погромче – и желательно по-английски, – он говорит:
– Думаю, на сегодня хватит. Вернемся завтра.
Он избегает моего взгляда, и я чувствую укол совести. Только как он может обижаться на меня, если сам чувствует, что его музыка не такая, какой должна быть?
– Надеюсь… я не обидела тебя? – спрашиваю я.
У него тут же напрягается спина.
– Чем?
– Я просто хотела убедиться, что мои слова не показались тебе слишком резкими.
Он снисходительно оглядывает меня.
– Никакие твои слова, Грейс, не заставят меня расстроиться.
Вот так. И едва появившиеся ростки дружеских чувств быстро увядают. Однако я не могу не отметить, что сегодня он впервые назвал меня по имени. И из его уст оно прозвучало очень красиво.
