Подарок - Ахерн Сесилия (книги .TXT) 📗
— Я и поужинала, — сказала она с набитым ртом.
— В таком случае зачем есть опять? — Он посмотрел на часы. — Почти одиннадцать. Не поздновато ли для ужина, а?
— Ты же ешь в это время. — Она нахмурилась.
— Но не я жалуюсь, что толстею, после того как съедаю два ужина, да еще с пирогом! — хихикнул он.
Она проглотила то, что было у нее во рту, но уже с ощущением, будто глотает камни. Эти слова вырвались у него невольно, он не хотел ее обидеть. Он никогда этого не хотел, но тем не менее обижал. После долгого молчания, за время которого гнев Рут поостыл, а аппетит восстановился, Лу присел к ней за стол. За окном к холодному стеклу приникла темнота, ждущая, что ее впустят внутрь. А за ней, на той стороне бухты, как рождественские электрические гирлянды, свесившиеся с темных ветвей, миллионами огней сиял город.
— Странный выдался денек, — наконец проговорил Лу.
— Чем странный?
— Не знаю. — Он вздохнул. — Чудной какой-то. И чувствую я себя как-то не очень.
— Как и я все эти дни, — с улыбкой сказала Рут.
— Наверно, я заболеваю. Что-то мне… не мо-жется.
Она пощупала его лоб.
— Жара у тебя нет.
— Думаешь? — Он изобразил удивление, а потом и вправду его почувствовал. — А кажется, что есть. Это все из-за того парня на работе. — Он покачал головой. — Странный тип.
Рут, нахмурившись, внимательно глядела на него: неумение объясниться было ему несвойственно.
— Поначалу все складывалось как будто хорошо. — Он поболтал вино в рюмке. — Я познакомился у входа в офис с неким Гейбом, бродягой, впрочем, не уверен, он, кажется, сказал, что у него есть крыша над головой, но при этом он сидел на улице и просил милостыню.
Тут раздались сигналы «электронной няньки», потому что Пуд начал подавать голос. Вначале это было лишь сонное кряхтенье. Однако Рут тут же опустила вилку и нож, а тарелку с недоеденным ужином отодвинула в сторону — и замерла с единственным желанием, чтоб звуки эти прекратились.
— Так или иначе, я угостил его кофе, и мы разговорились.
— Очень мило с твоей стороны, — отозвалась Рут. В ней встрепенулся материнский инстинкт, и все, что она слышала теперь, был голос ее ребенка, так как сонное покряхтывание и постанывание прекратились и уже перешли в полнозвучный плач.
— Он показался мне странно похожим на меня, — смущенно продолжал Лу, — и разговор у нас вышел странный: мы обсуждали обувь. — Он засмеялся, вспоминая, как это было. — Этот парень помнил, во что был обут каждый, кто входил в здание, и я его нанял на работу. Нет, не я, конечно, я позвонил Гарри и…
— Лу, милый, — перебила она, — ты что, не слышишь?
Он поглядел на нее непонимающим взглядом, поначалу лишь досадуя, что его прервали, но потом, склонив набок голову, прислушался. Тогда только до его сознания начал доходить этот плач.
— Ладно, давай иди, — вздохнул он и потер себе переносицу. — Но помни только, что я пытался поделиться с тобой тем, как провел день. А то ты вечно упрекаешь меня, что я с тобой не делюсь.
— О чем ты говоришь! — Она раздраженно повысила голос. — Твой сын плачет. Так что же, я должна, по-твоему, сидеть тут, когда он просит помощи, и ждать, пока ты кончишь свой рассказ о каком-то помешанном на обуви бродяге? А может, лучше тебе встать и посмотреть, что с ребенком, без моего напоминания? Ты так не считаешь?
— Хорошо, я встану и посмотрю, — сердито буркнул он, не трогаясь с места.
— Нет уж, это сделаю я. — Она встала из-за стола. — Я хочу, чтобы ты это делал сам, по своей воле. Не как одолжение. Чтобы ты сам хотел это сделать.
— По-моему, и ты сейчас не очень-то рвешься к нему, — проворчал он, теребя запонки.
Она была уже возле двери, но остановилась.
— Да знаешь ли ты, что ты не провел с Россом ни единого дня один на один?
— Ты, наверное, очень не в духе, если назвала мальчика его настоящим именем! С чего бы это?
А ее как прорвало:
— Ни разу не сменил ему пеленку, ни разу не покормил!
— Кормил я его, — возразил Лу. Стенания стали громче.
— Ни одной бутылочки не вымыл, ни разу прикорма не приготовил, не гулял, не одевал на прогулки! Не оставался с ним ни разу, чтоб мне не вскакивать каждые пять минут и не забирать его у тебя, потому что тебе надо то мейл послать, то по телефону поговорить! А между тем ребенку уже больше года, понимаешь, Лу? Больше года!
— Ну давай, давай! — Он взъерошил волосы пятерней и застыл так, крепко и сердито зажав в руке пряди. — Ведь ты всегда интересуешься, как я провел день, так почему же мой рассказ так тебя раздражает?
— Ты настолько увлекся рассказом о себе, что даже ребенка не услышал, — устало сказала она, понимая, что этот разговор катится по привычной колее и грозит окончиться тем, чем оканчивался каждый второй из их разговоров, — ссорой.
Лу обвел взглядом комнату и театральным жестом простер руки к публике.
— Ты, наверное, считаешь, что я целыми днями в офисе только штаны просиживаю или в носу ковыряю? Нет, я работаю, тружусь, кручусь как белка в колесе, мечусь, хватаюсь то за одно, то за другое, как жонглер в цирке, ей-богу, чтобы ты и дети ни в чем не нуждались, чтоб было чем кормить Росса, так что можно и извинить меня за то, что я не каждое утро сую ему в рот банановое пюре!
— И никакой жонглер тут ни при чем, Лу, просто это твой выбор. В этом вся разница.
— Я же не могу разорваться, Рут. Если тебе нужна помощь по дому, то, как я тебе уже много раз говорил, скажи только слово, и мы в ту же минуту наймем няньку.
И понимая, что сам же усугубил ситуацию, приготовился к неизбежному взрыву, чуть было не добавив под нарастающие вопли Пуда: «И я обязуюсь с ней не спать!» Так он отвел бы от себя удар.
Но удара не последовало. Напротив — она словно сжалась, сникла и, покинув поле боя, поспешила к ребенку.
Нащупав пульт, Лу нацелил его, как пистолет, на телевизор и сердитым щелчком выключил его. Потные, затянутые в эластик бабы сначала сократились в размерах, превратившись в световое пятнышко в середине экрана, а потом и вовсе исчезли.
Он притянул к себе тарелку с яблочным пирогом и стал отщипывать от него кусочки, недоумевая, как быстро, стоило ему только переступить порог, началась эта ссора. Окончится она тем же, чем обычно кончались все ссоры: он ляжет в постель, а она будет уже спать или притворяться, что спит, и не пройдет и нескольких часов, как он проснется, усталый, невыспавшийся, примет душ и отправится на работу.
Он вздохнул и только тут, за собственным вздохом, различил уже не плач Пуда на мониторе, но потрескивание прибора. Он уже собирался его выключить, но, услышав какие-то новые шумы, прибавил звук. Кухню заполнили приглушенные рыдания Рут, и сердце у него защемило.
9
Мальчишка с индейкой 2
— И вы отпустили его? — ворвался в мысли Рэфи мальчишеский голос. — Что? — Рэфи мигом стряхнул с себя задумчивость и вновь обратил внимание на сидевшего через стол от него подростка.
— Я говорю: и вы его отпустили?
— Кого?
— Того, богатенького, в шикарном «порше». Он превысил скорость, а вы его отпустили.
— Нет, не отпустил.
— Отпустили! Ни прокола ему не влепили, ни штрафа, ничего. Просто дали ему уйти. Вот всегда так с вашим братом — только богатых защищаете. Был бы я на его месте, вы бы меня в тюрьме сгноили. Я всего лишь индейку эту несчастную в окно бросил, так в участке уже целый день сижу. И не в будни — в Рождество, и вообще.
— Прекрати скулеж, ты прекрасно знаешь, мы ждем твою мать, а то, что она не торопится, — не моя вина.
Паренек нахохлился и замолчал.
— Итак, вы поселились здесь недавно. Вы приезжие?
Паренек кивнул.
— А где вы с матерью раньше жили?
— В Жопин-сити!
— Очень остроумно, — съехидничал Рэфи.
— Нет, вы скажите все-таки, почему вы этого, в «порше», мигом отпустили, — наконец прервал молчание паренек: видно, в нем возобладало любопытство. — Струсили или как?
