Единственная наследница - Модиньяни Ева (серия книг .txt) 📗
В прошлом году, открыв этот ящик, дон Оресте насчитал в нем целых сто пятьдесят лир, а поскольку уже был конец июня, там должно быть достаточно денег. Чезаре отдавал себе отчет в святотатстве задуманного, но, в конце концов, другого выхода нет. Если господь бог всеведущ, он, конечно же, знает об этом и не накажет очень уж строго. Не мог же он, в самом деле, хотеть, чтобы всех их хозяин выбросил завтра на улицу. Это было бы жестоко с его стороны.
Перешагнув, однако, порог маленькой церкви, Чезаре вдруг растерял свою уверенность, хотя и не собирался отступать. Если в этом и был грех, то он все равно его уже совершил в тот момент, когда принимал решение. Церковь была пуста, и проникавший в нее сквозь цветные витражи свет придавал ей особую величественность. Запах ладана, увядших цветов и свечей, тот особый церковный запах, который обычно действовал на него успокаивающе, на этот раз только усилил в его душе тревогу.
Он встал на колени перед изображением святого Лоренцо, в ногах которого был этот ящичек, но, помедлив, обратился с молитвой не к нему, а напрямик к самому господу богу:
– Господи, я совершаю нечестивое дело, но я возьму только, чтобы заплатить за квартиру. Сейчас эти деньги тебе не нужны, а нам они позарез нужны. Господи, я никогда не крал, не хочу и впредь этим заниматься – я просто на какое-то время беру у тебя в долг. Если ты одолжишь мне эти деньги, я верну их тебе с процентами. Честное слово, верну!.. Я принесу и положу их сюда, в этот же самый ящичек…
Чезаре затаил дыхание и прислушался, дожидаясь ответа, но в церкви стояла полная тишина. «Молчание – знак согласия», – решил он и, оглядевшись, чтобы убедиться, что никто не следит за ним, торопливо взломал слабый запор на ящичке лезвием своего перочинного ножа. Быстро отсчитал монеты и монетки, взяв ровно двадцать четыре лиры, и тут же вышел из церкви вон. Он уходил с колотящимся сердцем, но уверенный, что договорился с господом богом и свое обязательство перед ним честно выполнит.
Часы на колокольне показывали уже десять, и ему неудержимо хотелось припуститься бегом. Но он пересилил себя и ушел неторопливым шагом, чтобы не вызывать подозрений. До дому он добрался в половине одиннадцатого. Аугусто был занят тем, что наблюдал за младшими, которые, как и все малыши, все время норовили куда-нибудь спрятаться. Славный мальчик был этот Аугусто и усердно исполнял свои обязанности старшего брата.
– Но почему ты не в школе? – спросил Чезаре обеспокоенный. – И где Джузеппина?
– Она велела мне присмотреть за ними, – сказал тот, указывая на Анаклета и Серафину, которые лепили что-то из глины возле уличной водоколонки. – А сама ушла.
– Куда?
– Я не знаю, – ответил мальчик и, увидев побледневшее лицо старшего брата, перепугался. – Я не знаю, она не сказала.
– В какую сторону она пошла?
– Вон туда, – показал он худенькой своей рукой. Чезаре охватила тревога. Именно там жил хозяин, Энрико Пессина, и Джузеппина явно пошла к нему.
Не говоря ни слова, он бросился к дому хозяина, но до цели не дошел. Он встретил сестру на полдороге, сидящую с поникшей головой под старым дубом. Сердце его сжалось в страшном предчувствии. Было заметно, что она много плакала, хотя сейчас ее глаза были жгуче сухи. Лицо горело, волосы разметались, ситцевое платье все измято.
– Ты была у него? – спросил Чезаре.
– Да, – не смея солгать, опустила глаза она.
– Зачем ты это сделала? – Он чувствовал, как горло ему сдавила тугая петля.
– Мне казалось, что другого выхода нет, – проговорила она чужим голосом. – Я не хотела, чтобы он выгнал нас на улицу.
– Зачем ты это сделала? Почему не предупредила меня? Он не собирался укорять сестру, но сердце жгли ярость и обида.
– Мне казалось, что другого выхода нет, – повторила девушка. – Хозяин сказал, что простит нам этот долг, и мы еще целых три месяца можем жить в нашей квартире.
– Пойдем домой.
Чезаре помог ей подняться, и они медленно пошли к дому. Джузеппина кусала губы, наклонив голову, слезы застилали ей глаза.
– Вы никогда не простите меня? – спросила она дрогнувшим голосом.
– Тут нечего прощать, – ответил Чезаре. – Виновата не ты.
Его невидящие глаза горели ненавистью.
– Мне казалось, что иного выхода нет. – Эту фразу она повторяла снова и снова.
– Забудь об этом, словно этого никогда и не было, – сказал Чезаре. Он протянул руку к сестре и дотронулся до ее волос. – Ты забудешь все это.
– Нет, – сказала она. – Я стану монахиней. Иначе не смогу жить.
– Об этом мы еще поговорим. А сейчас обещай мне, что все это останется между нами.
– Между нами?.. – Она подняла голову и посмотрела на него отчаянным взглядом.
– Да. Тебя видел кто-нибудь?
– Нет, не видел никто.
– Об этом ничего не должна знать даже мать.
Чезаре привел сестру домой и уложил в постель. Дома не было никого – младшие еще играли на улице.
– Мне холодно, – бормотала Джузеппина, укрываясь одеялом. Она вся дрожала, как в лихорадке.
– Это ничего, скоро пройдет, – утешал он. – Главное, чтобы мама ничего не заметила.
– Я встану раньше, чем она вернется, – пообещала Джузеппина.
– Хорошо, – сказал он. – А я ухожу, у меня есть дела. Выйдя из дома, Чезаре снова направился в церковь. Он шел привычным, знакомым путем, но мир вокруг в одно утро переменился. Это был иной мир, чем тот, в котором он жил до сих пор, – мир темный и враждебный, в котором торжествовало зло. Сердце его сжималось от отчаяния и горя, но страха он не ощущал. Он уже знал, как ему жить в этом мире, он был готов ко всему.
Добравшись до церкви Сан-Лоренцо, он подошел к ящичку для пожертвований и положил все деньги на место, все до последнего чентезимо.
– С тобой, господи, мы в расчете, – сказал он. – Осталось рассчитаться еще с этим дьяволом.
– Ничего себе! Хорош помощничек! – набросилась на Чезаре хозяйка, едва он появился на пороге прачечной. – Ты где это шлялся полдня?
– Мне было нужно. Но этого больше никогда не случится, – глядя ей в глаза, сказал он.
– Ему нужно было!.. – Вдова все более распалялась, раздраженная холодным спокойствием этого парня, которое временами подавляло ее. – Завтра ты, может, вообще не явишься? Так сразу об этом скажи!
– Этого больше никогда не случится, – упрямо повторил он. – Я могу приступить к работе?
– Ты давно к ней должен был приступить. И знай, я не стану держать у себя шалопаев.
Весь остаток дня до позднего вечера Чезаре работал как проклятый, обливаясь потом во влажной жаре и духоте. Но, толкая взад и вперед между котлами тележки с мокрым бельем, стискивая зубы от напряжения и усталости, он чувствовал, что работа все же отвлекает его. Она спасала от тоски и отчаяния.
И все же мысли о случившемся с Джузеппиной не оставляли его. Даже ночью, когда, изнемогая от усталости, Чезаре наконец уснул, ему не удалось обрести успокоение. Кошмары мучили его всю ночь. То и дело он просыпался и прислушивался к легкому дыханию Джузеппины, которая скорее всего притворялась, что спит. Он чувствовал ее отчаяние.
Это была тяжелая ночь, но, когда наступил новый день, на лице Чезаре не осталось и следов пережитого – оно было спокойным и сосредоточенным, как всегда. Боль ушла в глубь души. Она не давала забыть о случившемся и о тех счетах, который он должен был кое с кем свести. И откладывать это он не собирался.
