Дуэт - Шевякова Лидия (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Насмотревшись в Бутырке, куда сначала свозили всех задержанных, на тюремную житуху, Герман здорово перетрухал и зарекся, что никогда не будет заниматься валютой, хотя на ней можно заработать в сотни раз больше, чем на фарце. В то время официально доллар был равен шестидесяти трем копейкам, и восемьдесят восьмая статья о незаконных валютных операциях гласила, что, если при тебе нашли больше пятидесяти золотых рублей, тебя могут упечь на три года. Пятьдесят золотых — это семьдесят долларов. За какие-то семьдесят гринов вся жизнь может пойти коту под хвост. Это тебе не пятнадцать суток в доме отдыха.
Он ведь еще вел и другую, приличную жизнь, ходил по выставкам, учился в консерватории и верил, что все эти пойманные за руку барыги, подравшаяся на кухне пьянь и прочий человеческий отстой, с которым он прохлаждался в «Березках», всего лишь случайные попутчики в его жизни. Да и сама фарцовка только небольшой зигзаг в его счастливой судьбе, маленькое коммерческое отступление. Скоро он станет знаменитым оперным певцом и забудет всю эту шелупонь, словно дурной сон. Музыка, щедрая и великодушная, как мать родная, покроет все его маленькие проказы и шалости.
Но в тот раз Герман просто не мог не взять валюту. Она сама тыкалась, как слепой котенок, ему в руки. Он шел по Арбату и еще издали увидел оживленную группу иностранных туристов, похожих на стайку каких-то невиданных птиц — так они были ярко и причудливо одеты. Человек десять американцев стояли у витрины магазина сувениров, восхищенно галдели и дружно тыкали пальцами в витрину, за которой на бархатных козлах красовались три разноцветные балалайки. Они возбужденно переговаривались и огорченно хлопали себя по карманам. Герман притормозил и тоже заинтересованно заглянул через их спины на этакую диковинку, расписные балалайки. Ну надо же, какое чудо чудное!
— Чендж? Чендж? — сокрушались американцы и озабоченно вертели головами по сторонам.
Герман понял, что ему привалила редкостная удача. Чендж! Это слово он знал. «Ждите, найдете вы где-нибудь чендж в полшестого вечера. А магазин-то в шесть закрывается!»
— Ай чендж! — смело, но негромко сказал Герман и ткнул себе пальцем в грудь, лихорадочно соображая, сколько же у него с собой денег. Через пять минут в ближайшей подворотне к нему перешли три новеньких и одна потертая стодолларовые купюры, отданные за 250 рублей. Такой блестящей финансовой операции он не проводил за всю свою деловую жизнь.
Сто баксов он припрятал в надежном месте — просто Не мог расстаться сразу с шуршащими зелеными бумажками, а остальные 300 решил разменять и все прогулять с Анной на югах, раз в руки пришла такая удача. Он забил стрелку со знакомым менялой в туалетах гостиницы «Россия». Но слишком долго все шло без сучка и задоринки, и золотую фарцовую рыбку чуть не замочили в унитазе.
В просторном и чистеньком сортире интуристовского отеля Геру ждала кондовая отечественная подстава.
Они набросились на него втроем, навалились, принялись скручивать руки. Герман рванулся как бешеный. «Главное — сбросить баксы! — билось у него в мозгу. — Если возьмут с деньгами — статья и срок». Нападающие были сильные, но косолапые деревенские парни, а он городской, сухопарый, злой и изворотливый. Нечеловеческим усилием он вывернулся на секунду из медвежьих ментовских объятий. Герман выхватил заветные зеленые бумажки из нагрудного кармана и за мгновение до того, как его снова опрокинули на кафельный пол, жестом фокусника запихнул их в рот и стал отчаянно, остервенело комкать зубами жесткое заморское лакомство.
— Он, сволота, бабки проглотить хочет! — ахнул один из оперативников.
— Разжимай ему рот, скотине!
Чьи-то толстые пальцы больно схватили его за скулы, стали разжимать их, лезть в рот, в глаза, в ноздри, а он все пытался сглотнуть жесткие вощеные банкноты. Но они застряли прямо посреди гортани, уперлись в кадык и никак не хотели проталкиваться глубже. Герман стал задыхаться, глаза полезли на лоб, тогда он разжал челюсти, пустил к себе в рот чужие пальцы и со всей силы прикусил их. Укушенный вскрикнул от неожиданности и отдернул руку. Второй нападавший с таким чувством хрястнул Германа кулаком в лицо, что у того все поплыло перед глазами, но, уже теряя сознание, последним усилием погибающего он сглотнул и, раздирая горло, пропихнул скомканные баксы в спасительную глубину трахеи и теперь они сладко саднили где-то на уровне бронхов. В это время в туалет заглянул посетитель, менты опомнились, перестали молотить Германа, подняли его и поволокли вон.
— Граждане, убивают! Спасите! Милиция! — отчаянно кричал Гера, пока его тащили к выходу.
Местный милиционер с готовностью устремился на эти отчаянные вопли. В вестибюле начали с беспокойной восторженностью скапливаться любопытные иностранцы. Наконец-то на них пахнуло дикой, темной, коммунистической диктатурой.
— Я в туалет пошел, а они накинулись, избили! — истошно кричал Гера.
— Ты лучше молчи, фарца вонючая! — с тихой угрозой прошипел опер и подтолкнул его к выходу, на секунду ослабив хватку, чтобы отворить створку двери. И тут тело Германа перестало слушаться хозяина. Словно осознав каждой своей клеточкой, что его, ни в чем не повинное, сейчас запрут в неволе и будут бить-колотить, тело решительно отбросило этот идиотский разум на произвол судьбы и рванулось вперед. Оно изо всех сил боднуло конвоира, вырвалось и помчалось наперерез машинам через улицу Разина в сторону площади Свердлова. Визжали тормоза, свистел постовой, кто-то истошно кричал, а Герино тело бежало, свободное и вольное, как мустанг без узды, перемахивало через ограды, мчалось сквозь проходные дворы, пулей просвистывало через подземные переходы. Тем более что все они были дворами и переходами его детства, тут это тело росло и мужало, тут оно без всякой головы знало каждую пядь асфальта, и скоро это свободное тело уже прижалось к земле в зеленых зарослях сирени на задворках Дома грамзаписи, тяжело дышало и хватало ртом воздух. Тело радовалось и беззвучно хохотало. Тело каталось по земле и дрыгало ногами, и тут только его догнал запыхавшийся и никчемный разум. Да и разве это разум? Так, умишка неприкаянный.
