Улица вечерних услад - Сазанович Елена Ивановна (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные .TXT) 📗
– Я постараюсь, Вера, – и я до боли сжал руку Веры.
Как ни странно. Но я, действительно, быстро избавился от этой болезни. И Оля меня скоро перестала интересовать. Разве что иногда. Когда я проводил пальцев по своим губам. Мне становилось трудно дышать. Вот, пожалуй, и все. И все чаще я удивлялся, что мог в ней найти. И Олю это явно задевало. Все свои умные реплики она говорила нарочито громко. И при этом косилась на меня. И наверняка с наслаждением думала, что нет предела моим страданьям. И пыталась на моем лице прочесть муки неразделенной любви. Но ничего подобного на моем лице не прочитывалось. Разве что скука и лень.
– Лобов, – как-то обратилась она ко мне, встряхнув своей длинной косой. – А те цветы, Лобов. Ну, помнишь? Помятые такие. Которые ты мне подбросил под дверь…
Я на нее недоуменно таращился.
– Не притворяйся, Лобов. Я их сразу же выкинула. Странные такие цветы. Я раньше таких не видела. Почему-то зеленые. Где ты их откопал? Ведь цветы не бывают зелеными.
– Удивительно, – начал я сквозь зевоту. – Ты любишь экзистенциализм. И не веришь в зеленые цветы.
– Ты о чем, Лоб? – не поняла меня Оля. – Зеленые цветы – очередная выдумка твоей неугомонной недоучки мачехи?
Упоминание Веры, особенно в устах Оли, меня окончательно взбесило. Я подскочил, как ошпаренный. И со всей силы дернул ее за косу. Она завизжала:
– Пьянов!?!
Пьянов тут как тут прибыл. Я сжал кулаки. Но со мной никто не собирался драться. Пьянов смерил меня презрительным взглядом:
– Мстишь, Лоб?
Я хотел было спросить: «За что? «Но вовремя сообразил, что лучше всего промолчать. Попробуй теперь докажи, что ты не осел. И что она первая ко мне приставала. Что мстила за равнодушие она, а не я. Но я уже отлично понял. Что до окончания школы за мной будет стоять клеймо безутешной неразделенной любви к Оле. А, возможно, и до конца жизни. Будут встречать меня однажды и сочувственно говорить: «А помнишь, как горячо ты любил Ольгу? «Ведь о жизненной философией Веры мало кто знаком. И мало кто может ей научиться. Всем почему – то кажется, что в жизни все случается один раз. Даже если случается десятый и сотый. И каждый раз – это должно быть или счастьем или трагедией. А не просто эпизодом жизни, которых у нее в запасе миллионы. И все почему-то считают, что при атом надо рвать на себе рубашку. Или лезть на стену. А не просто принять этот маленький эпизод твоей жизни. Принять. Пережить. И с улыбкой расстаться. И мысленно поблагодарить жизнь, что она тебя не выделяет. Но и не обделяет тоже.
Но у Веры оказался единственный способный ученик. Это я. Даже Кит почему-то не стал ее учеником. Почему – это для меня оставалось загадкой. Он как-то осунулся за последнее время. И все реже стал бывать в нашем доме. Встречались мы с ним в основном в школе. И обменивались незначительными репликами. Я как-то пытался с ним заговорить. Но у меня ничего не получилось.
И я успокоил себя на мысли. Если бы что-то и произошло у Кита. Он непременно бы мне растрепался. Значит, это просто усталость, занятия, дела, которыми нас нагружали в последнем классе все больше и больше.
В общем, эта осень прошла довольно мирно. И довольно счастливо. В общим – я был доволен. Потому что в нашем доме по-прежнему жила Вера.
И наступила зима. Мы с Верой часто катались на санках, к которым я не притрагивался вот уже лет пять. И играли в снежки. И лепили снежную бабу. И она почему-то всегда очень походила на Веру. И я знал, что наступит весна и снеговик непременно растает.
– А ты, Вера? – со страхом спрашивал я у нее.
– Даже если и так, – смеялись Вера, – ты дождешься следующей зимы. И вновь меня слепишь. Главное научись ждать. И главное – без боли.
Очень часто с нами бесился отец. И на его щеках с тех пор постоянно играл румянец. Словно мороз оставил на его лице свои следы навсегда. И все-таки нашему счастью приходил конец. Но я это пока не чувствовал. И только теперь понял, что это остро ощущала Вера. Она стала более сдержанной. И мне все чаще казалось, что в ее глазах прочитывалась скука. И я невольно вспоминал ее слова о необходимости менять людей, вещи, города и даже планеты. И от этих мыслей мне становилось не по себе. И как-то днем раздался телефонный звонок. Я поднял трубку. Приятный, даже слишком приятный голос вежливо попросил Наташу.
– Наташу? – рассеянно переспросил я. – Вы ошиблись номером, молодой человек. И я уже было собирался повесить трубку. Как неожиданно Вера выхватила ее у меня из рук.
– Алло! Алло! Да, да. Ну, конечно. Брат шутит. Он у меня такой баловник…
Я взглянул на Веру глазами самого сурового на свете брата. Она засмеялась. И указала мне на дверь. Я, не хотя, вышел. И ничего не спрашивал об этом звонке у Веры. И она мне ничего не объясняла. Больше звонки не повторялись. Но чувство тревоги не покидало меня.
Я помню наш последний разговор по душам. Мы сидели в прокуренной кухне. И не зажигали свет. И за окном падали ослепительно белые хлопья снега. Белые-белые на фоне темно-синего неба.
– Костя, – Вера затянулась глубоко сигаретой. И посмотрела за окно. – Как ты думаешь, Костя. Я еще нужна твоему отцу?
– Ну, конечно. Ты что, Вера. Отцу без тебя… Да отец… – горячо замахал я руками.
– Не спеши с ответом, Костя. Ему, конечно, будет без меня плохо. Но не настолько, чтобы жизнь показалась бессмысленной. Как раньше…
Не знаю почему, но я промолчал в ответ.
– Вот видишь. Ты очень умный мальчик, Лоб. Я тебя буду всегда помнить.
– Но ведь ты не собираешься уходить, Вера? – и я с мольбой заглянул в ее шоколадные вишенки. – Ведь еще есть я.
Вера провела ладошкой по моему лицу.
– У тебя уже растет борода, Лоб. Ты стал совсем взрослым, – и она поспешно убрала руку. – Ты замечал, Костя, как быстро надоедают вещи?
– Люди не вещи, Вера.
– Ты замечал, как часто меняется погода? Даже природа. И постоянством можно назвать только смерть.
– Но ведь люди тоже меняются, Вера. И один человек может измениться тысячу раз.
Вера неожиданно рассмеялась.
– Ну, не надо грустить, Лоб. Посмотри, какой ослепительный снег, – и она кивнула за окно. – Словно праздник. Ты любишь подарки, Лоб?
– Угу, – кивнул я.
– А я – обожаю, – и она облизнулась. – Подари мне на новый год подарок, Костя. Хорошо, мой маленький мальчик? – и она не выдержала. И обхватила мою шею руками. И со всей силы прижала мою голову к своей груди. И я уже который раз с головокружительной усладой вдыхал ее запах. На сей раз запах мороза, лимонов и новогодней елки.
Вера отпустила меня. И лукаво заглянула в глаза.
– Подаришь, Лоб?
– Я подарю тебе тысячу подарков, Вера! Каждый день у тебя под елкой будет лежать новый сюрприз.
– Здорово! – и она мечтательно закатила глаза. – А я вряд ли что-нибудь тебе подарю, Костя, – тут же с присущим ей откровением добавила она. – Я совершенно не умею делать подарки. Все время хочется подарить что-нибудь самое лучшее. Самое необыкновенное. Самое… А такого не бывает. И я вообще ничего не дарю.
– Мне не нужны подарки, Вера. Только не уходи от нас, – и я впервые прикоснулся губами к ее руке. И впервые почувствовал, какие у нее холодные руки. Наверно, потому, что ее тело было подобно природе. И чувствовало каждое время года. А сегодня была зима.
… А потом события пронеслись в бешенном темпе. Так, что я даже не успел опомниться. И что-то не успел понять.
На следующий же вечер к нам прибежала тетя Шура. Раскрасневшаяся, растрепанная. И как мне показалось, сильно постаревшая. Она заперлась в кухне с отцом. И что-то убедительно ему кричала в самое ухо. Я едва услышал отрывки ее фраз о каких-то письмах. И о какой-то чудовищной морали. Потом тетя Шура выскочила за дверь. Даже не кивнув мне на прощанье. А отец появился в дверях страшно бледный. И губы его заметно дрожали. И на его щеках уже не играл румянец.
И в это же время из комнаты вышла Вера. С маленьким чемоданчиком в руках. С каким когда-то пришла к нам в дом. Она приблизилась к отцу. И что-то хотела сказать. И даже приоткрыла рот. Но почему-то раздумала. И повернулась. И медленно направилась к выходу. Я застыл на месте. И молчал. Я потом часто думал, что помешало мне закричать. Вцепиться в нее. Остановить ее. Хотя бы сказать ей что-нибудь важное на прощанье. Но я по-прежнему стоял молча. Свесив руки. И таращась смотрел на нее. Она оглянулась. И на ее остреньком личике выступила виноватая улыбка. Я только потом понял, чего стоила ей эта еле заметная улыбка. А тогда я понимал, что мне необходимо предпринять что-то в этот момент. Но я не знал – что. И ничего не мог придумать лучшего, как схватить ежа. И как-то торопливо, неловко, словно чего-то боясь, сунуть ей в руки. Она благодарно взглянула на меня своими круглыми шоколадками. И вновь хотела что-то сказать. И вновь передумала. И я такой запомнил ее. С чуть приоткрытым ртом. Огромными каштановыми глазами, в которых прочитывалась вина и, по-моему, просьба о прощении. Она стояла в рыжей лисьей шубке. И напоминала невинного ребенка. И прижимала к своей груди колючий комочек. Мой единственный новогодний подарок Вере. Больше Веру я никогда не увидел. И никогда не смог забыть ее виноватых шоколадных глаз.
