Просроченное завтра (СИ) - Горышина Ольга (мир книг TXT) 📗
— Мы пока еще не деловые партнеры, а просто старые друзья.
Она осторожно высвободила руку. Кораблик причалил к пристани. Стас сунул в карман пиджака лежавшую на столе пачку сигарет и подал Алене руку, но она для начала застегнула на себе оба плаща. Делала она это торопливо, боясь помощи от Стаса, но тот не лез и терпеливо стоял в шаге от нее.
— Отлично выглядишь, — улыбнулся он одобряюще, хотя Алену нисколько не смутил получившийся наряд.
Ей было не по себе от другого — близости Стаса, от его руки на ее локте. Она не может — не имеет права так реагировать на него. Ей не девятнадцать лет, она замужем и в животе у нее растет ребенок от другого мужчины. Внутренний голос чуть не сказал — от чужого мужчины.
Они уже отошли от Невы на приличное расстояние и сделалось значительно теплее. Желая срезать путь, вошли во дворы Капеллы. Здесь, вдали от Невского, все спало: вокруг царила ночь и тишина. Алена со Стасом шагали почти беззвучно. Она вообще слышала только собственное бешеное сердце. Его рука отпустила ее руку и уже которую минуту пыталась прощупать через два плаща позвоночник, то забираясь под рюкзачок, то спускаясь обратно к поясу.
Алена свела лопатки, но уверенности это не придало. Она не могла идти дальше, ноги отказывались ее нести, и если бы в эту секунду Стас не развернул ее к себе, Алена рухнула бы — прямо на мостовую, а не в его объятия.
От ментола, точно от лука, защипало глаза. Алена зажмурилась — да и куда смотреть: ночь, двор, нет даже одинокого фонаря. Зато есть горячие губы, о которых она не вспоминала, но и не пыталась забыть. Холодный ремешок часов скользнул Алене по шее змеем-искусителем, но она даже не пыталась противостоять ему. Она не стояла на ногах — она не балерина, чтобы простоять вечность на носочках. Наконец руки Стаса отыскали позвоночник, сомкнулись на талии и оторвали Алену от земли. На мгновение, на два или целых три… Она не пыталась считать, она не пыталась дышать — и не хотела больше твердо стоять на ногах. Стас закружил ее по двору, или голова кружилась сама. Алена отвечала на поцелуй так жадно, словно губы Стаса были последней соломинкой, удерживающей ее на плаву. Нет, они-то и тащили ее в гибельную пучину разбушевавшихся в душе страстей.
— Лена!
Стас сам задохнулся от головокружительного поцелуя и, продолжая держать Алену на весу, откинулся назад, чтобы увидеть ее глаза. До сих пор закрытые.
— Лена, что мы делаем? Что мы сделали? Что мы наделали? Оба!
Он вернул ее на землю, и она камнем упала на дно пустого колодца реальности, продолжая из последних сил цепляться за шею Стаса. Нет, он сам не отпускал ее
— сейчас его руки еще сильнее прижали Алену к вздымающейся груди. Она топчет его ботинки, но он даже не пытается освободиться.
— Лена…
Она не хочет открывать глаз. Не может. Не должна. Но ресницы для слез не преграда, и вот уже слезы градом катятся по щекам.
— Ленка!
Он отпустил ее, потому что ему понадобились руки, чтобы высушить ее щеки, но годами сдерживаемых поток не так-то просто остановить.
— Не плачь, моя девочка, не надо…
Она пытается открыть глаза, но это выше ее сил. Она до боли закусывает губу и находит дрожащими пальцами лацканы пиджака. Его руки теперь собирают в хвост ее волосы, причиняя нестерпимую боль. Он не может остановиться теребить их, она тоже не может его остановить — не хочет.
— Лена, не уезжай! Слышишь? Я воспитаю твоего сына как своего. Лена, я тебя люблю. И ты любишь меня. Я это вижу, я это знаю, я это чувствую.
Алена по-прежнему молчит и только сильнее прижимается к его груди.
— Лена, ты снова молчишь? Ну сколько можно!
Лацканы пиджака выскользнули из ее пальцев, и ладони нашли волосы — пусть стриженные, но по-прежнему густые. Стас стоял перед ней на коленях, носом вжавшись в грудь, в которой продолжали клокотать рыдания. Алена не могла говорить — просто гладила его по волосам, без остановки.
— Лена!
Стас откинул голову: его глаза горели ярче любых фонарей, ярче фар! В их свете Алена видела, как напряженно сошлись у переносицы брови, как изогнулись на лбу морщины… И чувствовала, как сильные пальцы сжали раздавшуюся от беременности талию. Она видела все это и не хотела видеть, но и зажмуриться не могла.
— Если бы я только знал про этого Диму, этой свадьбы никогда бы не было. Но, Лен, все разводятся, и это нормально. Да, мы просрали с тобой пять лет, но впереди же не одна ночь. Впереди у нас вся жизнь.
— Я не могу… — одними губами и рыданиями проговорила Алена.
— Одна не можешь, а со мной сможешь. Я все сделаю. Я найму адвоката. Все решится как-нибудь. Все образуется.
Он приподнялся с колен, наткнулся на ее губы, и выпрямился уже с ней на руках, не разрывая поцелуя, горького от табака и слез.
— Мне холодно, — проговорила она срывающимся голосом, когда Стас выпустил ее губы, но все еще продолжал касаться кончиком носа ее мокрого лба. — Как же мне холодно!
Ее била дрожь, и это не укрылось от взгляда Стаса. Он обнял ее на секунду и, отстранившись, потащил под арку прямо на руках.
— Сейчас поймаем машину… Может, прямо здесь получится, на Желябова…
— Пусти! Я сама… — взмолилась Алена, чувствуя, как внутри нее от бега все трясется и подпрыгивает.
Стас опустил ее на тротуар и прямо поволок дальше, потому что идти она не могла. Но пришлось чуть ли не до универмага ДЛТ, мимо закрытой на ночь пышечной, пышек из которой так хотелось еще недавно. Сейчас хотелось лишь одного — уткнуться Стасу в грудь и плакать, плакать, плакать…
— Нет! — встрепенулась Алена, когда Стас назвал водителю странный адрес. — Я не хочу к тебе!
— Лена! — остановил он ее строго.
— Нам в Октябрьскую, пожалуйста! — выкрикнула она через голову Стаса.
Но машина не тронулась с места. Водитель среагировал лишь тогда, когда гостиницу подтвердил Стас. С началом движения Алена отодвинулась к окну и начала судорожно вытирать дрожащими руками заплаканное лицо, чуть было не воспользовавшись для этого рукавом чужого плаща. Впрочем, это всего лишь вода, пусть и соленая — косметики на ней ноль.
— Лена, в чем дело? Ты что-то оставила в номере? Что-нибудь нужное?
— Я не поеду к тебе, — повторила Алена и сгорбилась в сторону окна.
— А я не поеду в гостиницу. Я думаю, ты понимаешь причину.
Она кивнула. Он мог увидеть это по ее профилю, к нему она не повернулась.
— Лена, я не пьян, — Стас тронул ее за плечо и, когда Алена снова не среагировала, рывком развернул к себе. — Я сказал все, как есть. И не надо сейчас заливать про любовь к мужу. Хорошие жены так не целуются, ясно?
Она кивнула и проговорила тихо:
— Отпусти.
Он отпустил.
— Лена…
— Поздно, Станислав Витальевич, поздно, — голос Алены задрожал еще сильнее, когда она начала читать пушкинские строчки: — А счастье было так возможно, Так близко!.. Но судьба моя Уж решена. Неосторожно, Быть может, поступила я, — Алена проглотила ненужные слова, ее мать ни о чем не молила, кроме как не связываться с самим Руссковым! — Я вышла замуж. Вы должны, Я вас прошу, меня оставить; Я знаю: в вашем сердце есть И гордость и прямая честь. Я вас люблю (к чему лукавить?), но я другому отдана; Я буду век ему верна.
Стас не перебивал, только выстукивал по подголовнику пассажирского сидения нетерпеливый такт. Сейчас он подголовник сжал двумя руками:
— Лен, я же не настолько неуч. «Онегина» я в школе читал. И так же ты знаешь, что у меня на все имеется собственное мнение. Так вот, — он выдержал паузу, которая по протяженности всего чуть-чуть не дотянула до театральной. — Татьяна полная дура. Тебе, Смыслова, не надоело быть дурой? Может, пора уже начать соответствовать фамилии и наполнить свои действия хоть каким-то смыслом?
— Я — Думова, — прошептала Лена, потеряв голос.
— Тогда подумай. Хорошенько подумай над тем, что я тебе сказал.
— Над чем? — теперь аж выкрикнула Алена. — Над тем, что ты не в состоянии устроить свою личную жизнь? Поэтому хочешь разрушить мою? Лишить моего ребенка отца, который его безумно любит…
