Любовь и честь - Уоллес Рэнделл (бесплатные серии книг .txt) 📗

— Хорошо сказано.

Если Шеттфилд изучал меня, словно подопытного кролика, то Монтроз смотрел так, будто пытался подобрать мне гроб по размеру.

Но, повторяю, я ничуть не боялся, даже наоборот, почувствовал себя увереннее. Эти двое могли подозревать, что я американский агент, но у них были только подозрения и ничего больше. Если бы у них имелись какие-то доказательства, то даже Горлов не узнал бы, где и как я встретил свою смерть.

Еще несколько минут Шеттфилд расспрашивал меня о состоянии дорог, о ширине трактов, словно прикидывая, создает ли сухопутный маршрут угрозу британской морской торговле. Мне пришло в голову, что они либо считают меня глупцом, либо не придают значения тому, что я разгадал их маленькую хитрость.

— Уже совсем поздно, — наконец сказал Шеттфилд. — А вам надо отдохнуть перед поездкой. Благодарю, что нашли время, чтобы ответить на наши вопросы.

— Был рад оказаться полезным. Доброй ночи, джентльмены.

Монтроз сдержанно кивнул и остался на диване, пока лорд провожал меня. Я был уверен, что это он следил за мной на улице, и Шеттфилд специально тянул время, давая возможность Монтрозу зайти с черного хода и присоединиться к нашей беседе, словно он все время был в доме. Но теперь он вряд ли будет следить за тем, как я возвращаюсь в «Белый гусь».

— Надеюсь, вы понимаете нашу заинтересованность в вопросах торговли, — говорил мне лорд, пока я надевал шубу. — Прошу простить за причиненные неудобства.

— Ну что вы, лорд.

— Маркиз Дюбуа считает вас своим другом, и я был бы рад, если бы вы считали и меня одним из своих друзей. Если что-то понадобится, без колебаний обращайтесь ко мне.

— Тогда у меня сразу просьба.

— Говорите.

— Хотелось бы иметь кисет того самого виргинского табака, который вы предлагали.

— Бога ради, капитан! Сейчас принесу.

Он вернулся в кабинет и принес кисет виргинского табака, который был настоящим сокровищем в этой части света. Я поблагодарил его и ушел, размышляя, почему это моя шуба слегка благоухает духами дочери лорда Шеттфилда, ведь на балу я был без шубы.

И только в номере гостиницы, когда я доставал кисет, который собирался подарить утром Петру, я обнаружил коротенькую записку, написанную женским твердым почерком: «Берегитесь пруверов». Загадочная записка тоже источала аромат духов Анны Шеттфилд, и я, без всякой надежды уснуть, улегся в кровать.

* * *

Тихий стук в дверь не разбудил меня. Я давно уже прислушивался к осторожным шагам в коридоре. На часах было два часа пополуночи. Подкравшись к двери, я осторожно приоткрыл ее и увидел перед собой невысокого человека с непокрытой головой.

— Кэп Селкерк?

— Что вам угодно?

— Вы не узнаете меня, сэр? Мы встречались в Лондоне. Я — Хирам Марш. Я чувствовал бы себя уютней у печки, рядом с Франклином, — прошептал он.

Я улыбнулся ему и впустил в комнату. Он стоял, сжимая в руках свою матросскую шапку и обеспокоенно поглядывая на меня. Хирам был примерно моего возраста, пониже ростом, но крепкого телосложения. Кожа у него, вероятно, была белая, но теперь покраснела от морских ветров.

Я предложил ему стул и сел напротив.

— Судя по акценту, вы из Новой Англии.

— Род-Айленд! Ньюпорт, — улыбнулся он, но потом снова помрачнел. — Четыре года не был дома из-за этой чертовой службы у британцев.

— А что слышно из дома?

— Уже стреляют. Британские войска стреляли в безоружную толпу…

— Где?

— В Бостоне.

— И какая же официальная версия британцев? Я должен ее знать и учитывать.

— Толпа бросала в солдат камни и булыжники, а потом отказалась разойтись, вот такая у них версия.

— А что американцы?

— Повсюду раздаются призывы браться за оружие.

— В открытую?

— В открытую.

— Франклин приказал что-нибудь передать?

Марш наморщил лоб, собираясь с мыслями, чтобы точно передать слова, которые, наверное, сто раз повторял про себя за время плавания.

— Столкновение непредсказуемо, но неизбежно. Не теряйте времени даром, однако осторожность должна преобладать над поспешностью, а результат над осторожностью.

Хирам облегченно вздохнул, сбросив с себя груз ответственности за послание, и взглянул на меня в надежде, что эти слова сказали мне больше, чем понимал он.

— Когда отплываете обратно?

— Через неделю. Максимум через две. Капитан — мужик крутой и хочет вернуться в Лондон, когда другие уже побаиваются выходить в море. Будете передавать ответ?

— А вы сможете его доставить?

— Если Франклин еще в Лондоне.

— Что это значит?

— Он напечатал свой очередной памфлет под названием «Положения, которые могут превратить великую нацию в совсем маленькую».

— Опять его сатира.

— Ага, причем многие англичане согласны с его взглядами. Но лорд Норт и его банда готовы скорее выслать Франклина из страны и развязать войну с американскими колониями, чем освободить свои кресла в кабинете министров. Представляете?

— Я очень признателен вам за новости, Хирам, и понимаю, как вы рискуете.

— Так вы будете что-то передавать?

— Мне пока что нечего передавать. И помните, у британцев нюх на американских агентов, так что будьте осторожны.

— Само собой, сэр.

Мы тепло попрощались, но я еще ненадолго задержал его.

— Хирам, сколько раз вы бывали в России?

— Четыре.

— А вы случайно не знаете, что такое «прувер»?

Он пожал плечами.

— Нет, сэр. Никогда не слыхал такого слова.

— Что ж, ладно. Удачи вам.

Сквозь замерзшее стекло я следил за тем, как Марш шел по улице, и во второй раз за ночь лег спать. Но сон не шел, и одна мысль не давала мне покоя — если Франклин сказал этому моряку, кто я и зачем здесь, то скольким еще он мог открыть эту тайну?

10

Первые проблески серого рассвета осветили небо над пустынной улицей, пока мы с Горловым с дорожными сумками и с саблями на поясе ожидали на крыльце гостиницы.

— Как думаешь, что мы повезем? — спросил я, но, обернувшись, обнаружил, что Горлов отошел в сторону и блюет. Он вернулся и как ни в чем не бывало, разве что немного хмурясь с похмелья, буркнул:

— Отличное утро для путешествия. Что ты говорил?

— Что там у них такого важного, что они наняли охрану? — Да какая разница? — отмахнулся он, глядя на здоровенных русских жандармов^[1] в синих мундирах, что-то обсуждавших в двадцати шагах от нас.

Даже с похмелья он заинтересовался и подошел к ним. Я последовал было следом, но замер, увидев причину их совещания. Между бочек лежало замерзшее изуродованное тело.

— Говорят, что его загрызли волки, — поговорив с жандармами, объяснил Горлов.

— Волки? Здесь, в городе?

— Они не боятся ничего, если чуют кровь. Этот бедолага, видать, напился и порезался, когда упал.

Мурашки побежали у меня по спине, когда я взглянул на замерзшее лицо мертвеца. Это был Хирам Марш. Сани приехали за нами в точно назначенное время, и мы молча сели в них, даже не поздоровавшись с кучером. Однако, несмотря на ужасную смерть, которую мы только что видели, это раннее утро было изумительно прекрасным. Нежно-розовые, словно лепестки розы, облака громоздились над заснеженным городом, по пустынным улицам которого скользили наши сани.

Мы миновали Невский, переехали через мост и, наконец, остановились у большого особняка с колоннами, где у ступенек стояли удивительные сани.

Они были вдвое больше любых саней, которые мне приходилось видеть. Они были даже больше, чем почтовые кареты в Англии. И, в отличие от открытых саней, в которых Петр вез нас сюда, эти были полностью закрыты и сделаны из резного полированного дерева. В задней части крыши даже торчала маленькая труба, из которой вился дымок. Это прекрасное резное чудо с округлыми боками, в которое были запряжены десять лошадей, стояло на изящных стальных полозьях.