Просто о любви (Две половинки) - Алюшина Татьяна Александровна (книги без регистрации бесплатно полностью txt) 📗
Он увидел, как ушла улыбка с ее лица, мгновенно, словно кто-то стер театральный грим, и потухли смешинки-чертовщинки в глазах, как торопливо она отвернулась, чтобы он не заметил.
Ах ты ж, господи!
Как его угораздило?! И зачем?! Он совсем не знал и не умел разбираться в таких ситуациях, когда ко всему мужскому, что будоражит женщина, примешивается и голова, и чувства, и еще черт-те что непонятное! Когда больше всего хочется остаться здесь, рядом с ней и ухнуть с потрохами в это пугающее, влекущее непонятное! И когда ты точно знаешь, что пропадешь, и что этого тебе не надо — не потянуть!
Ах ты ж, господи!
Насколько все было бы проще, если б стукнуло в пах и в голову мужское желание любого накала — хоть теплой водицей вечного охотничьего инстинкта, или обожгло жалящим желанием! Он бы справился! Смог бы уйти, остудить любой накал!
Он невесело усмехнулся про себя, вспомнив анекдотец: когда у бомжа, голодающего уже не первый день, внутренние органы открыли собрание, чтобы решить, какой орган продать на донорство, чтобы прокормить остальные. Председательствовал мозг.
— Надо продавать один из парных органов, — сказал мозг.
— Давайте легкое продадим, — предложила печень.
— Эти легкие на хрен никому не нужны: прокуренные и больные, — возразил председатель.
— Тогда почку, — предложила селезенка.
— А давайте желудок продадим, он все время жрать просит! — раздался голос снизу.
Все органы посмотрели на председателя, что он ответит. Мозг спал.
— Ну вот! — возмутилось сердце. — Никогда собрание нормально провести не можем! Стоит пенису выступить, мозг сразу отключается!
«Валить отсюда, пока не поздно! Давай, Больших!» — жестко приказал себе Степан.
Никакие анекдотцы, оттягивание момента расставания и судорожные попытки что-то придумать, изменить, как-то сгладить не помогут!
Он поднялся со стула:
— Знаете, Станислава, сегодня, я думаю, уже поздно ехать. На самом деле не ночью же вам возвращаться, да по такой непростой дороге. Давайте я завтра часиков в десять утра за вами заеду.
— Да, — кивнула Стаська и повернулась к нему лицом, — так будет лучше.
Она сумела взять себя в руки, послать подальше слезы, заставить лицо изменить выражение на приветливо-дружеское. И улыбнуться сумела! Вот так!
— Договорились. Тогда я пойду.
И, не дожидаясь ее согласия или ответа, Степан большими шагами быстро прошел в прихожую.
Пара секунд на обувание ботинок, пара секунд на открытие зеркальной дверцы шкафа-купе и обнаружение своей куртки, пара секунд на продевание рук в рукава, пара секунд на похлопывание по карманам для проверки содержимого — документы, кошелек, два сотовых…
И тут возникло неожиданное препятствие на пути отступления и стремительного побега — на последнем этапе между открыванием двери и торопливых благодарностей, громкой речовкой отправленных в сторону кухни, не успевшей выйти следом за ним хозяйке.
Он не знал, где ключи от машины!
Степан уперся лбом в кожаную обивку входной двери и тихо прошипел:
— Черт!
И медленно выдохнул.
Ничего не случилось! Ему привиделось, показалось что-то там такое между ними! Морок напал, напридумывалось, что она перевернула все в его мужском сознании, спавшем себе спокойно не разбуженным никем до встречи с этой женщиной.
Обещание.
Чего-то непережитого, неиспытанного, а оттого необыкновенного.
— Глупости! Ну и ерунда! Понесло тебя не пойми куда! — поставил себе диагноз Больших. — Еще и анекдотец припомнил о простоте решения!
Степан оторвал голову от двери, порассматривал круглые заклепки на перекрестье кожаных лент и прокричал:
— Станислава! А где ключи от машины?
— Вот, — тихо ответила она у него за спиной.
Больших вздрогнул от неожиданности и развернулся. Она протягивала ему на открытой ладошке связку его ключей.
Он взял, стараясь не коснуться маленькой ладони, и зажал в кулаке хранившие тепло ее руки ключи.
— Спасибо большое. Вы меня вчера спасли. За все спасибо!
— За доброту и ласку, — попыталась шутить Стася.
— И за них тоже! — усмехнулся Степан. — Ну, до завтра! В десять нормально?
— Да, вполне, — ровно ответила она. — До свидания, Степан Сергеевич.
— До свидания, Станислава! — бодро, с намеком на веселость попрощался он.
Печальными и почему-то мудрыми глазами она смотрела в сторону, не на него. Он старался не замечать, не видеть, но всего на секунду, на малюсенькую секундочку, разворачиваясь к двери, уловил кусочек этого взгляда, как обжегся.
Больших рванул, распахивая на себя, дверь, переступил порог, шагнул к лифту и обернулся. Дверь за ним плавно закрылась. Не хлопнула, не стукнула — медленно под силой собственной тяжести закрылась. И замок не прогремел запиранием на ключ.
Степан подошел к лифту, нажал кнопку вызова, отстраненно подумав, что не представляет, где территориально находится, ну, это-то ерунда, главное — выехать со двора. А там разберемся!
Бесшумно подъехал лифт, обнаружив свое прибытие открыванием дверей.
Степан посмотрел в пустую кабинку, и в этот момент что-то случилось с его сознанием. Что-то сильное, как кулак, шибануло откуда-то из солнечного сплетения по мозгам, очищая от плесени страхов, условностей, идиотизмов!
— А-а-а! Твою мать! — обложил он себя, обстоятельства, жизнь растреклятую, загнавшую надежно страхами в безопасный отстойник.
И огромными шагами ринулся назад, шарахнув с разгона об стену отлетевшей входной дверью, как разбушевавшийся посреди зимы медведь-шатун.
— Стася!!! — заорал от души на всю квартиру и близлежащий район вместе с нею.
Она вышла ему навстречу и смотрела такими большущими глазищами.
Разобрать, что выражали ее глаза, он не успел — не сбавляя шага, оказался возле, сгреб на ходу одним мощным движением рук и поцеловал!
Сильно. Безвозвратно. Отчаянно. И не мог остановиться!
Все ухнуло, как в пропасть, остались только они одни в этом поцелуе.
Степан раздевал ее и себя с незнакомым, несвойственным ему неистовством, ударившим в голову, как хорошее вино, и метался, смеясь, прижимая голенькую Стаську одной рукой к себе — от входной двери, которую почему-то надо было обязательно закрыть, через коридор, в спальню. И рвался вперед, изучая ее руками, губами, взглядом.
Опомнился вдруг и спохватился, что может сделать ей больно, приказал себе умерить пыл юношеский.
У него никогда не было маленьких, миниатюрных женщин, так в его жизни получилось, что все партнерши обладали габаритами статными — высокие, стройные и не совсем… Одним словом — крупные барышни. А Стаська возле него — пичужка!
А он тут со своими ручищами! Но она не позволила ему остудить звенящие чувства мыслями, страхами, рассуждениями! То, что творилось сейчас ими, не имело простых определений — ни страсть слепая, ни расчетливый секс, ни любовная игра — иное!
— Нет! — потребовала она. — Никакого контроля! На фиг!
— Ты такая маленькая, я могу не заметить, что делаю тебе больно!
— Никогда! — отринула она такую возможность. — Не думай об этом! Вернись!
И он вернулся. К ней. К ним.
Туда, где могли быть только двое.
И отказался добровольно от ума и всех знаний-умений, оставив ощущения и инстинкты!
И тонул в гречишном меде Стаськиных глаз, когда брал ее первый раз, стараясь продлить этот момент сколько мог, и разделил с ней улетание к вершине, и укачивал после, уложив на себя, оберегая, успокаивая вздрагивающее воспоминаниями тело.
И что-то шептал бесшабашно-порочное в розовое ушко и хохотал над тем, как она краснеет и шлепает его стыдливо ладошкой по плечу.
Они начали все сначала, с неспешного бесконечного поцелуя, осторожно осваивая неизвестное, не удержав медлительности, заспешили в конце, не могли оторвать взгляда друг от друга, делясь потрясением лучшим, ярким, другим, чем первый раз!
Стаська заснула у него на руках, и Степан тихонько целовал ее в макушку, чтобы не разбудить, невидяще смотрел в слепое темное окно и улыбался умиротворенно своим мыслям.
