Лучший друг девушки - Кауи Вера (книги полностью .TXT) 📗
Ее мать, благодаря подробным письмам услужливой подруги, проводившей лето в Лондоне, знала, что дочь встречается с мужчиной, который не только на пятнадцать лет старше нее, но еще и женат, причем не просто женат, а имеет жену-калеку. Миллисент Гэйлорд не стала ждать. Она тотчас взяла в руки перо, чтобы выразить ко всему этому свое материнское отношение. Он тысячу раз может быть «сэром» Уильямом Банкрофтом, однако это не перечеркивает того факта, что по рождению он Банциевич, полное ничтожество, поднявшееся из грязи и заделавшееся при этом страшным богачом только благодаря самому себе. Миллисент Гэйлорд готова была отдать должное человеку, сумевшему выкарабкаться из грязи, вытянув себя из нее за собственные уши, но она была совершенно против того, чтобы такому человеку позволили стать частью Интимного Окружения г-жи Джон Питон Рэндольф VI. Особенно когда этот выскочка-еврей – Человек Явно Не Нашего Круга!
Ливи внимательно прочла письмо матери и надежно спрятала его. Она все решила сама. Получится так, как она хочет, или не получится – вопрос времени. Не получится – что же, тогда она, естественно, воспользуется советом матери. А пока будет наслаждаться вниманием человека, который точно знает, как это внимание выразить наилучшим образом.
Джонни был человеком ее круга: полностью предсказуемым, не возбуждающим в ней никакого любопытства, зато надежным и абсолютно заслуживающим доверия. Его слово было законом. Билли Банкрофт был совершенно непредсказуемым – она не знала, чего ждать от него уже при следующей встрече. Донельзя возбуждая ее любопытство, он был способен на любой подвох и обман, и она совершенно не доверяла ему, полагаясь на его советы только тогда, когда разговор шел о деньгах: Билли слишком серьезно относился к ним, чтобы шутить на эту тему. Единственное, чего от него с уверенностью можно было ожидать, так это того, что он непременно сделает нечто такое, чего от него совсем не ждут.
Он не получил никакого воспитания – в том смысле, в каком она понимала это слово. Работать начал с четырнадцати лет, никогда не учился в колледже. Отец его был портным в Уайтчепеле, а отец его отца был портным в Польше, которую успел покинуть незадолго до очередного еврейского погрома. Однако обо всем на свете он мог говорить со знанием дела и глубоким проникновением в сущность обсуждаемого предмета.
Например, он прекрасно разбирался в драгоценных камнях. Ливи как-то захотелось собрать жемчужное ожерелье по собственному эскизу, и Билли привел ее в маленькую, темную комнатенку в Хэтон Гарден, где какой-то старичок в ермолке, держа в руках небольшой бархатный мешочек, высыпал из него ей в ладони чудесные жемчужины, отсвечивающие молочной белизной, словно отвердевшие лунные блики. До сих пор Ливи, сидя в собственной гостиной, привыкла рассматривать товары, привозимые от Гарри Уинстона или Булгари и разложенные перед ней на бархатных подушечках. И старичок, и комнатушка казались совершенно необычными и захватывали дух. В одно из воскресений он повез ее в Юбочный переулок, где общался с владельцами маленьких магазинчиков и ларьков на каком-то непонятном ей наречии, и все они импульсивно восхищались ею на странном английском, причмокивая губами и кивая в ее сторону, целовали кончики своих пальцев. Все это было необычным, но более всего впечатляло, как они вели себя с Билли. Словно он был королем.
До мозга костей светская дама, Ливи принадлежала только своему миру. Билли же одновременно принадлежал многим мирам, возвышаясь над большинством из них, подобно колоссу. Никогда в жизни не встречала она таких людей, как он.
Информация об их встречах незамедлительно поступала ее матери, став причиной неожиданных и настолько острых сердечных болей, что ее уложили в больницу. Не прошло и суток, как Ливи уже сидела у ее изголовья в Филадельфии. Едва дочь оказалась по одну сторону Атлантического океана, а сэр Уильям – по другую, Миллисент быстро пошла на поправку. Состояние ее здоровья особенно улучшилось после того, как Ливи возобновила свои отношения с одним из давних своих поклонников – дипломатом, вернувшимся в Америку после десятилетнего пребывания за границей. Он по уши влюбился в Ливи еще в то время, когда она только дебютировала в свете, и был одним из самых восторженных и верных ее обожателей, пока Джонни не оттеснил его на второй план. Когда Ливи стала г-жой Рэндольф, молодой дипломат уже летел на самолете в Дели, после чего последовали Токио, Брюссель, Мадрид и Буэнос-Айрес. Пребывая теперь в должности первого секретаря посольства, он вернулся домой в длительный отпуск. Он так и не женился и был счастлив возобновить отношения, прерванные не по его вине. Они с Ливи стали в свете новостью номер один, но она отклонила его предложение о замужестве.
– Еще не истек даже год траура, – запротестовала она, – к тому же мы мало что знаем друг о друге. Давайте заново знакомиться... Мы были тогда так молоды... А ныне я вдова, а вы опытнейший дипломат. Ухаживайте за мной, Лэрри. Мне так необходимо, чтобы кто-то добивался меня. – На щеках ее заиграли ямочки, она кокетливо склонила голову набок, одарив его лучезарным взглядом своих ярких, как у тропической птицы, глаз, улыбаясь и поддразнивая его. – Так воспользуйтесь же теперь вашим богатым дипломатическим опытом и добейтесь моего расположения.
Что он и начал претворять в жизнь, причем настолько активно, что уже вскоре о них заговорили как о паре, которая объявит о помолвке, едва у Ливи кончится год траура.
Конечно, зрелый Лоуренс Стайлз во всем намного превосходил зеленого юнца Лэрри Стайлза, но он был не тот, кого хотела Ливи. Приятный и обходительный, он не таил в себе таких загадок, как Билли, загадок, которые она и хотела в то же время боялась разгадать. Она не была «влюблена» в Билли, как когда-то в Джонни, но он занимал ее воображение. После открытости и простоты мужа Билли казался ей таким же сложным и непонятным, как механизм хороших швейцарских часов, к тому же часов, которые заведомо идут своим ходом и показывают свое время. Трехмесячное общение ни на шаг не продвинуло ее в понимании свойств его характера, но она свято верила, что со временем ее терпение будет вознаграждено.
Подспудно она ощущала особую притягательность и необычность его «беспородного» происхождения. Блестящая родословная Джонни отметала всякую непредсказуемость в его поведении. Билли же, не получив и энной доли того, что от рождения было в Джонни, мог позволить себе ошеломляющую непредсказуемость. Временами она содрогалась, чувствуя его жестокость, но одновременно получала и удовольствие, как от прикосновения грубого полотенца к размягченной, распаренной коже. Бывало, он пугал ее, как это случилось однажды, когда при ней он вышел из себя. Но не из-за нее, никогда из-за нее, причиной его гнева стал какой-то несчастный, посмевший что-то предпринять без его на то соизволения. Никто не смел принимать решения за Билли. При этом Ливи знала: обопрись она на его плечо, он будет непоколебим, как каменная глыба. Но и сдвинуть его с места, как каменную глыбу, тоже невозможно. В данной ситуации выход состоит в том, решила она, что нужно подтолкнуть его в определенном направлении и посмотреть, что из этого выйдет.
Так прошел месяц. Он объявился однажды вечером, когда она одевалась, чтобы пойти с Лэрри Стайлзом на обед, о чем она и сообщила Билли в записке, послав ее в гостиную. Она решила сполна использовать свое преимущество, не торопиться спускаться к нему вниз, доводя до совершенства свою внешность. Пока она собиралась, он терпеливо ждал ее. Когда же Ливи сошла наконец вниз в облаке вздымавшегося на ходу умеренно-красного шифона, сверкая драгоценными камнями и ласковой, но отчужденно-холодной улыбкой, свидетельствовавшей, что она, как и он, знает себе цену и потому мысли не допускает, что он может претендовать на нее как на существо, принадлежащее только ему, он ничуть не смутился. Окинув ее взглядом, от которого у нее по коже поползли мурашки, он спросил тоном человека, знающего ответ:
– Где вы хотите венчаться? Здесь или в Лондоне?
