Настоящая любовь и прочее вранье - Гаскелл Уитни (читать книги онлайн полностью TXT) 📗
– Думаю, с белым покончено. Собираюсь все поменять, может, вернуться к ретро – дизайну в стиле восьмидесятых.
– Вряд ли восьмидесятые можно считать ретро, – робко возразила я, и Мадди, несмотря на очевидно подавленное настроение, умудрилась бросить на меня сожалеющий взгляд.
Она до ужаса современная и стильная, истово следует самому последнему крику моды, не важно, в какой категории: одежда, обувь, мебель, безделушки. Неудивительно, что ее работа – отслеживать тенденции моды, лучшего специалиста в этой области трудно найти. Мало того, Мадди совершенно не прилагает никаких усилий, чтобы быть впереди, и, думаю, ее легко за это возненавидеть. Во всяком случае, я пыталась это сделать, когда мы впервые встретились на первом курсе Бостонского коллежа. Да и кто бы на моем месте проникся нежными чувствами к миниатюрной, безупречно красивой подружке, чье присутствие, казалось, подчеркивало каждый мой недостаток?! Подростком Мадди работала моделью для каталога. Когда она рассказала об этом, мне стало еще труднее дружить с ней, поскольку я в принципе терпеть не могу моделей. Не выношу, как они жеманятся, надувают губки, откидывают волосы и объявляют с отчетливым южноамериканским акцентом, что просто обожают жареный картофель, предпочтительно – залитый майонезом, а потом щебечут, что их зарядка сводится к ежедневным сеансам секса с французскими фотографами. Не то чтобы Мадди походила на них, но все же…
Единственное, что не позволило ей стать профессиональной моделью, – рост, всего пять футов два дюйма. Но в остальном она была совершенна. В роду ее матери были японцы, отец – рыжий американец ирландского происхождения, и Мадди унаследовала лучшее от обоих: сливочная кожа, длинные, блестящие черные волосы, изящные, идеально пропорциональные черты матери и широко поставленные голубые глаза отца. Наиболее неприятным ее качеством, возможно, являлась способность поедать все, что только возможно, и при этом сохранять точеную фигурку. У нее тело профессиональной танцовщицы, ужасная несправедливость! Я точно знаю, что она жуткая лентяйка и самое большее усилие, на которое она способна – пробежать десять футов за такси. Но, несмотря на все эти омерзительные свойства, сердце у Мадди невероятно доброе, я уж не говорю о великодушии и прекрасном знании человеческой натуры. Честно сказать, ненавидеть ее очень сложно… слишком уж она славная. Помимо всего прочего, Мадди для меня скорее сестра, чем друг. Когда мои родители наконец решили разорвать, и без того почти несуществующий, союз, Мадди просиживала со мной долгими ночами, выкурив несметное количество «Мальборо лайт» и обсуждая планы отмщения последней из вереницы подружек моего папаши. Когда же ее отец, биржевой брокер, умер от инфаркта в совсем еще молодом возрасте – ему было пятьдесят два, – я стояла рядом с ней на похоронах, держа Мадди за руку и снабжая бумажными носовыми платками. Но дело не только во взаимной поддержке в трудный час: мы вместе отдыхали, вместе веселились и первый год работы на Манхэттене жили в одной квартире. Мадди всегда была рядом, когда мне приходилось плохо… и если даже временами бывала легкомысленной, с лихвой восполняла это своей преданностью и состраданием.
– Что случилось? – спросила я.
Мадди вручила мне стакан охлажденного белого вина и села рядом за стол из обструганной сосны в скандинавском стиле. Меня обдало знакомым ароматом ее любимых духов «Джой»: Мадди пользовалась ими много лет. Я отметила, что выглядит она особенно худой, что обычно бесило всех ее знакомых: в отличие от большинства нормальных женщин, ищущих утешения в шоколаде, Мадди в минуты кризиса угрожающе теряет вес.
– Я никогда не чувствовала себя такой одинокой… такой нелюбимой, – начала Мадди, но, очевидно, горло у нее перехватило, и вскоре каждое слово сопровождал негромкий всхлип.
– Он сказал, что не любит меня. И никогда не любил. Сказал, мы друг другу не подходим. Я не верю, не верю… думала, он Тот Самый. Знаешь, единственный. Не могу поверить, что это происходит со мной. Как он может не любить меня? – спросила она, глядя на меня широко раскрытыми, ошеломленными небесно-голубыми глазами. – До него ни один мужчина не бросал меня. Никогда. Не знаю, что мне теперь делать.
Возможно, с моей стороны было не слишком доброжелательным посчитать, что в данном случае уязвлено не столько сердце, сколько самолюбие, эго Мадди. Ее куда больше шокировал тот факт, что Харрисон первым порвал с ней, чем то, что его больше не было в ее жизни.
Но я постаралась поскорее выбросить из головы эту оскорбительную мысль: да, до сих пор Мадди была любимицей судьбы, и иногда было трудно видеть, как легко все ей дается, тогда как моя жизнь напоминала упорную битву в дождливую ночь на раскисшем от грязи поле. Но что ни говорила она всего лишь человек и, как мы все, подвержена разочарованию и обидам.
– Я должна извиниться перед тобой, Клер, – продолжала Мадди, вертя бокал в изящных руках с длинными, тонкими пальцами. Я привычно позавидовала этим ручкам. И поскорее спрятала под стол свои: большие, почти мужские, с квадратными обрубками. – До сих пор я не понимала, что ты испытывала, когда Сойер тебя бросил. Тогда мне казалось, что ты слишком близко к сердцу приняла его уход. Только не обижайся, но Сойер был далеко не подарок.
Э… конечно, – поспешно согласилась я, не уверенная, кому следовало бы обидеться: мне или Сойеру.
– Я просто не знала, что ты чувствовала… как кошмарно бывает на душе… когда кто-то, кого ты любишь, стоит перед тобой и говорит, что не любит тебя и никогда не любил.
Снова всхлип.
– Зато теперь понимаю, почему ты все мучилась и мучилась… после того, как порвала с ним…
Я умирала от желания поскорее сменить тему о том, насколько жалкой выглядела в глазах окружающих после истории с Сойером.
– Все произошло сегодня? – осторожно поинтересовалась я.
– Несколько дней назад, – шмыгнула носом Мадди. – 11рости, что не перезвонила. Но кроме разрыва с Харрисоном на меня в понедельник еще свалилась презентация… не то чтобы она отняла так уж много времени, всего лишь последние тенденции моды у городских девчонок от тринадцати до семнадцати, типаж которых можно выразить двумя словами: полукриминальные шлюшки.
– Последняя мода? – фыркнула я. – Полагаю, все они вдохновляются Бритни.
– И дюжиной других знаменитостей, которые еще гаже. Серьезно, все, что я вижу, – это девицы с голыми животами и трусиками, вылезающими сзади из джинсов. На другом конце спектра – маленькие хиппи, исполненные решимости найти и напялить на себя самые унылые оттенки оливкового. Можешь представить, что сказала бы мама, если бы я в четырнадцать лет заявилась домой в таком виде?
Представить было трудно. Ее мать была крошечной, хрупкой японочкой, но я точно знаю, что она правила домом железной рукой, особенно там, где дело касалось Мадди.
– Так или иначе, мне пришлось почти всю ночь работать, чтобы подготовить презентацию, поэтому я и не позвонила. Конечно, я помнила о наших планах, просто…
– Ничего страшного, – пробормотала я, подумав, что сейчас не время пускаться в подробности моего бурного романа с Джеком. Не могла же я сказать: «О, прости, твоя жизнь – сплошное дерьмо, но поговорим обо мне и о том, как у меня все хорошо».
Будет несколько странно, если учесть, что Мадди – это Мадди, а я… всего лишь я.
Кроме того, я уже терзалась угрызениями совести: моя единственная подруга страдала от первого настоящего разочарования в любви, а я впервые за три года находилась не за миллион миль отсюда, за океаном, значит, мое дело… нет, мой долг – сидеть с ней, час за часом пить красное вино и есть соленое, острое, жирное, отчего я отекаю и толстею, подавать ей носовые платки и слушать рыдания и сетования о том, какой сукин сын этот Харрисон и как она тоскует без него… и все же у меня свидание, которое я не хочу пропускать.
Тем не менее у меня было несколько свободных часов и я готова была рыдать вместе с ней и питаться всяким дерьмом, но потом собиралась встретиться с Джеком.
