Осень и Ветер (СИ) - Субботина Айя (читать книги без регистрации полные .txt) 📗

Единственная вещь, которая занимает много места, но которой я давно не пользовался — черный «Бахштейн»[1]. Не самый новый, но я отвалил за него приличную сумму. Когда настроение хуже некуда, вот как сейчас, я люблю играть. Это лучше, чем глотать антидепрессанты.

Я оставляю вещи на столе в прихожей, бреду в ванну. Бросаю в стиральную машину мокрую рубашку, по пути забираю с кухонной стойки пепельницу и набираю номер Осени. Даже если она решит, что я полный придурок, псих и надоеда, я хочу услышать ее голос. Я не хочу быть один.

Она отвечать не сразу, а когда берет трубку, я слышу шум дождя.

— Я не помню название клуба, Осень, — вместо приветствия говорю я, усаживаясь за рояль. Ставлю рядом пепельницу, закуриваю. До боли тру веки, как будто это может вытравить из мысленного взора чертову Лейлу.

— Да не важно, — отвечает она.

Тепло этого голоса растекается по всей коже, и я жмурюсь так сильно, что перед глазами пульсируют красные и желтые круги.

— Уже приехала? — Включаю громкую связь, кладу телефон на рояль и пробегаю пальцами по клавишам. — Не хочу, чтобы говорила за рулем — это отвлекает.

— Только что вышла из машины и не хочу заходить в дом. Ты видел этот дождь, Ветер? Он чудесный.

Усмехаюсь, потому что этот дождь обильно стекает с моих волос прямо на клавиши. Перебираю их снова и снова, делая паузу только, чтобы стряхнуть пепел с сигареты.

— Я весь в этом дожде, Осень. Промок до нитки.

— Тебе нужен горячий чай. И лимон. И мед. Справишься?

— Я же врач, Осень? Я справлюсь практически со всем, кроме бубонной чумы. — Не хочется говорить ей, что в эту минуту мне плевать на простуду или грипп. Плевать на все на свете, и ее голос — единственное, что мне сейчас нужно.

— Эти звуки…. — вдруг настораживается она. — Это… пианино?

— Рояль.

— Ты играешь на рояле? — Удивлением в ее голосе можно подавиться, и я снова улыбаюсь. Тоже мне невидаль.

— Играю.

— Сыграй мне, — тут же зажигается она. — Раз уж я все равно стою под дождем.

Я хочу найти причину не делать этого, но пальцы уже скользят по клавишам, воруя у музыкального инструменты новые и новые звуки. Выбираю мелодию наугад, буквально выдергиваю из памяти первое, что приходит на ум[2].

Мне так херово, что и словами не передать.

Я люблю одиночество, но сегодня одиночество меня убивает.

На последних аккордах я слышу, как она плачет. Хочется пошутить про кровь из ушей от моего исполнения, но я-то знаю, что дело совсем в другом. Что ее прошлое тоже не растворилось на горизонте, и что, возможно, сегодня кто-то очень важный снова вернулся в ее жизнь.

— Не плачь, Осень. Жизнь — хреновая штука, но иногда в ней случаются и классные вещи. Например — случились мы.

Она всхлипывает и у меня отчего-то сжимаются пальцы. Хочется потянуть за невидимые провода нашей телефонной связи, выдернуть ее из зазеркалья экрана и крепко обнять, потому что сейчас это то, что нужно нам обоим.

— Останься со мной до утра, Ветер, — просит она. — Я вряд ли усну.

— Запросто, детка, но кофе делаешь ты.

[1] «Бахштейн» — немецкий производитель роялей и пианино премиум-класса

[2] Увы, не могу вставить аудиофайл, но если кому-то интересно, что же играл Ветер, то это Ludovico Einaudi — Nuvole Bianche (на всякий случай: видео из ютуба есть у меня на странице в записи от сегодняшнего числа)

Я поднимаюсь, прохожу через всю комнату и настежь открываю окно. Сажусь на подоконник и, прижимая телефон плечом к уху, закуриваю еще одну сигарету. Ночной город лежит прямо передо мной: огромный, сверкающий, как марианская впадина с ее неоновыми рыбами.

— Ты какой кофе любишь в это время суток? — спрашивает Осень.

— Пофигу, главное, чтобы не сладкий и горячий.

Я слышу, как она входит в дом: бряцают ключи, шуршит молния, раздается вздох облегчения и освобождения. Не тороплю, почему-то чувствуя извращенною радость от слепого подсматривания за ее жизнью. Хочется додумать, дофантазировать, что она за человек, как живет, чем дышит, грызет ли ногти, когда взвинчена, спит ли поперек кровати и есть ли у нее кот. Приходиться все время себя тормозить, напоминать себе, что мы просто безликие отдушины друг друга, и я не должен в это втягиваться слишком сильно. Потому что привязываться — это всегда полное дерьмо. Сперва раскрываешь душу, а потом в нее плюют. Эта схема всех отношений в моей жизни. И это, пожалуй, главная причина, почему я держу Осень на расстоянии, почему не хочу нырять в этот смех слишком глубоко: велик риск не рассчитать свои силы и превратиться в прекрасного морального утопленника. А мне оно надо?

— Ты не любишь сладости? — В ее голосе так много удивления. Вот уж кто наверняка не представляет свою жизнь без шоколадки — готов поспорить, что не ошибся.

— Я фанатично люблю сладости, Осень. Я тридцатидвухлетний сладкоежка. Повиси пока, минуту.

Повинуюсь импульсу, спускаю ноги на пол и шлепаю до холодильника. Здесь у меня все, как у настоящего холостяка в кубе, потому что я именно тот классический холостяк, который даже итальянские макароны из супермаркета умудряется переварить до состояния обойного клея. Я совершенно безнадежен, даже сказал бы — опасен, потому что любой кухонный предмет в моей руке, даже деревянная лопатка, запросто превращается в орудие причинения боли.

Боковушка на двери полностью забита моей единственной слабостью: шоколадками. К счастью, у меня какой-то неправильный метаболизм и я могу жрать их практически по одной за день и ни хрена не толстеть. Качком, вроде Яна, мне при таком раскладе никогда не стать, зато никаких тебе гастрономических ограничений.

Фотографирую свой шоколадный рай, отправляю ей снимок и прикладываю трубку к уху.

— Ты ограбил ведьму из сказки «Гензель и Гретель»? — смеется она.

Блин, мне реально нравится ее смех. Бросаю мимолетный взгляд в зеркало и, как баран, таращусь на свою улыбающуюся в ответ рожу. Провожу ладонью по бороде, делая мысленную зарубку на следующей неделе сходить в барбершоп[1], которому я не изменяю уже несколько лет.

— Всего-лишь местный супермаркет, но твой вариант, Осень, нравится мне больше.

— Бери молочную с цельным миндалем: кофе почти готов.

— И что мы пьем этой ночью? — Достаю шоколадку и снова забираюсь на подоконник.

— Этой дождливой ночью, Ветер, мы пьем горечь прошлого с капелькой тоски и щепоткой оптимизма. То есть, я хотела сказать, две ложки молотой робусты с двумя зернышками душистого перца.

— Никогда не пил кофе с перцем.

— Да ты жизни не пробовал, Ветер, — наигранно фыркает она.

Можно сказать, что со стороны наши попытки сыграть в виртуальную реальность постороннему человеку показались бы просто идиотскими. Но кого интересует мнение за пределами нашей выдуманной комнаты, в которой горит приглушенный свет, шумит дождь и пахнет грустным сентябрем? Точно не нас. То, как отзывчиво Осень «достраивает» по кирпичику мою фантазию, кажется просто невероятным. А звук посуды в трубке сдабривает выдумку каплей реальности.

— Пахнет потрясно, — нахваливает Осень. — И на вкус, как нирвана.

Я закрываю глаза, кладу в рот дольку шоколада и, клянусь, чувствую принесенный ветром запах кофе. Втягиваю воздух носом, сглатываю вязкую шоколадную массу и нарочито громко раскусываю орех.

— Обожаю миндаль, — откровенничает Осень.

Хочется ее остановить, выкрикнуть: нет, детка, не становить материальной, не надо все усложнять. Но как-то язык не поворачивается, тем более, что я вроде как сам это начал.

«Ладно, Наиль, ты взрослый мужик и сможешь вовремя остановиться».

— Что еще ты любишь, Осень?

— Читать, инструментальную музыку, гулять под зонтом и свечи с запахом лаванды. Теплые пледы, толстых котов… — увлеченно перечисляет она.

Я поворачиваю голову в поисках оставленной где-то пачки сигарет — и вижу дымку образа. Это просто слишком буйная фантазия, но вот она — сидит на скамейке за роялем, проводит ладонью по золотистым волосам, улыбается одними глазами цвета зеленого мха. Почему она так похожа на ту девушку из клуба? Почему так хочется представить ее такой?