Держи меня крепче (СИ) - "Душка Sucre" (книги онлайн без регистрации TXT) 📗
– Критик придурошный! – возопил, прочитав его письмо, дядя. – Да я этого доморощенного любителя словесности, попадись только он мне в руки… кстати, откуда он? – стал искать обратный адрес Макс, не найдя, продолжил душевные излияния. – Специально, гад, не написал обратный адрес. Знал, что я его там достану.
– Дядя, тебе, как писателю, надо относиться к критике более посредственно, – осторожно вставил Егор. Любит он разряжать атмосферу.
– Посредственно?! – Максим весь взбеленился. – Я не могу быть посредственным, посредственность, – вот прикопался он к этому слову. Потрясая перед лицом моего брата письмом «зарвавшегося книжного червя», он, тыкая к тому же пальцем в оное, продолжал: – Это вот твоя посредственность. А я не собираюсь опускаться до его уровня.
– Я не правильно выразился, – протестующе вставил Егор. – Я имел в виду, что нужно быть мягче.
– Я похож на туалетную бумагу, чтобы быть мягким? – казалось, дядя решил отомстить вместо хама из письма Егору. Хоть на ком-то оторваться, душу отвести.
Я же сидела с краю кухонного диванчика, как можно дальше от спорящих, с мыслями, что зря он подставляется. На моих коленях лежал вскрытый конверт, а поверх него письмо, от которого пришлось оторваться в пользу прослушивания критического послания. Ситуацию необходимо был спасать, а то мальчишки могли рассориться и месяц не разговаривать, да что там не разговаривать – вообще не замечать друг друга. И я рискнула, начав читать на максимальной громкости:
«Здравствуйте, уважаемый Максимус Знающий!«
Максимус Знающий – это дядин псевдоним. Звучит просто умопомрачающе. Наша семейка, узнав о его псевдониме, чуть с ума не сошла. От смеха. Сонька попросила, а если быть вернее, пригрозила, что если хоть одна живая душа в школе прознает, что ее папа величает себя Знающим, она сбежит и никогда-никогда не вернется обратно. Папа и Егор восприняли новость о псевдониме, как шутку, а убедившись, что это не так, стали подбирать ему другие, более подходящие ники. Среди которых: Всеведающий, Смотрящий на мир и видящий, Проникающий в сознание. Каждое предложение сопровождалось взрывом хохота. Стасу все это было фиолетово. Я же, дипломатично, не влезала, но это не мешало мне угорать с остальными. Дядя, обидевшись на всех оптом, сказал, что амебам не понять высшего разума, и объяснил, почему он себя назвал таким образом:
– Просто я ЗНАЮ, о чем пишу, – многозначительно с придыханием произнес он тогда.
Парни, заслышав первые строки письмеца, на миг прекратили перепалку и уставились на меня. Я продолжила, пока поймала момент:
«Вы пишите изумительные книги. И все так реально. Я поражена, что мужчина может так понимать женское начало…»
– Я три раза был женат, – гордо хмыкнул дядя. – Знаю всю вашу подноготную.
«Я постоянно перечитываю один за другим ваши романы, и они оставили в моей душе неизгладимое впечатление. Меня хоть ночью разбудите, я любую вашу книгу процитирую. Настолько живых персонажей иной раз и в жизни не встретишь, а ведь они живут! Живут в вашей голове.»
Тут я немного замялась, ясно проскочил намек на сумасшествие дяди. Егор легонько улыбнулся и озорно глянул на меня. Ага, сама поняла уже, что усугубляю. Но я же не специально. Даже представления не имела, что после похвалы пойдет разнос. Очень тонкий и легкий, но любой разумный человек, вылезший из пеленок, не смог бы не обратить внимания. Но дядя, к всеобщему облегчению, широко улыбнулся.
– Живут. И плодятся, – его улыбка стала еще более широкой и открытой.
Боже мой, маразм крепчал… Я продолжила. Будь, что будет:
«Вы замечательный человек. Спасибо за ваши книги. Правда, у меня есть предложения. Для разнообразия, конечно. Не подумайте, что я вас поучаю. В нашем мире есть различные сословия. Есть те, кто живет в городах, и те, кто в деревнях. Вы, как истинный житель города, должны попробовать себя и в виде селянина. Думаю, это будет неоценимый опыт.
С уважением, Римма»
– А что… – задумался Максим. – Идея интересная. Ну-ка, дай мне письмо.
После чего аккуратно забрал у меня его и стал перечитывать. А через несколько дней отправился в «командировку», в гости к Римме, к тому же дома назревал ремонт. Так что он вовремя смылся. Приехав, отдал в печать новый роман под названием «Сладостное кукареку для свергнувшегося во тьму». Под тьмой он, думали мы, подразумевал деревеньку, а на самом деле… Короче, лучше бы мы его не спрашивали.
– Говоришь так, словно я у тебя не единственная дочь.
Нахально, грубо звучит, противно говорить такие слова папе на его «самая красивая и умная», но остановить себя не могла. Сама кашу заварила своим недовольством, а ему теперь расхлебывать. Боже, я чудовище лохнесское.
– Конечно, единственная! – мгновенно срывающимся тоном возвестил папуля. – Единственная и любимая. Не стоит себя недооценивать. Все эти слова про блондинок, про внешность, про ум – это ничто. Самое главное – сердце! А оно у тебя чуткое и доброе.
Сама невозмутимость. Надо же! Сказать дочери в лицо, что она тупица беспросветная, да еще и страшная, как крокодил с бодуна – сильно и метко. Но, дочка, сердце у тебя доброе… А папочка все продолжал:
– Это по жизни очень пригодится.
– Другим, – мрачно возвестила я.
Со стороны окна послышались смешки. Егор сделал вид, что закашлялся. Я не оставила это без внимания. На что брат не растерялся, а решил, что пора перетянуть между нами белый флаг.
– Лен, папа не хотел тебя обидеть. Ты же знаешь, с детишками общаться у него плохо получается.
– У меня плохо?? – возмутился глава семейства.
– Пап, признай.
А ведь на самом деле, плохо. У него есть прорва поклонниц, что и неудивительно, ведь папа – эталон красоты. И имя у него очень красивое – Родион, в честь бабулиного брата. В результате получается простейшая формула: «красавчик + шикарное имя = вершина мира». По крайней мере, к таким умозаключениям пришла я.
Свое полное имя он не очень любит, поэтому все зовут его Род, но уменьшительно-ласкательное Родя ненавидит еще больше полного. Он высокий, темноволосый. Телосложение спортивное, занимается в тренажерном зале, любит совершать пробежки по утрам. Его темного цвета глаза обрамлены густыми длинными черными ресницами (любая девушка обзавидуется). А когда мы гуляем по улице (что бывает раз в тысячу лет), он собирает все восхищенные взгляды, я же ловлю остальные, презрительные и завистливые. Эти дурни и не догадываются, что он – мой папа. Вот она и причина нечастых прогулок. А еще, папа очень много времени проводит в командировках, в отличие от дяди Максима, настоящих. Он разъезжает по городам и фонтанирует дизайнерскими заморочками, а между делом, здорово проводит время в клубах с дамами. Нам, детям, об этом знать не полагалось. Но его дамы об этом не знали, поэтому после отъезда любимого звонили ему домой или даже приходили в гости. А увидев целую семью, узнав, что Род является отцом огромного семейства, к которому, в порыве избавления от дамы сердца и отчасти стыда перед нами приписывал и Соню со Стасом, а также «бедняжку бывшего бомжару-дегенерата» дядю Максима, которого он, якобы усыновил. Бедные женщины падали в обмороки, более крепкие духом, обещались позвонить в психушку, а некоторые молча покидали нашу квартиру. Но ни одна не вернулась. Папа страдал. Но героически слез не показывал и был всегда весел духом, а через несколько дней уезжал в новую командировку и история повторялась. Прежними оставалась лишь мы. Не то, чтобы кто-то из нас нуждался в постоянном отцовском контроле, просто хотелось быть для него большим, чем просто ожидающие дома спиногрызы. Нет, он ни разу не грубил детям и не был с нами суров. Он во всех отношениях идеальный. И все же мы выросли «под контролем» дяди Максима, как он считает. Хотя, если сравнивать с папой, дядя Макс всегда был рядом, он отводил нас в первый класс, отвозил в больницу Егора после его первой драки, забирал нас нетрезвых домой после выпускного, делая это неуклюже и даже по-детски. Папа же оставался сторонним наблюдателем. И все же признавать, что как отец он не состоялся, папочка отрицал.
