...Не повод для знакомства - Туринская Татьяна (книга бесплатный формат txt, fb2) 📗
От таких разговоров Тамара краснела и бледнела, не знала, куда прятать глаза, а девчонки откровенно веселились. Это происходило уже неоднократно, и Тома, как могла, всегда пыталась свернуть разговор в другое русло, довольно неуклюже переключаясь на иную тему, но Люда с Мариной, раззадорясь, специально во всех подробностях, смачно расписывали свои похождения. Казалось, от этих разговоров, равно как и от Тамариного смущения, они получали не меньшее наслаждение, чем от самого обсуждаемого процесса. Но вот что теперь, после потери девственности, было странно для Томы — они никогда не говорили о боли. Так, вскользь упомянули когда-то о неприятных ощущениях при дефлорации, и напрочь об этом забыли, на все лады расписывая феерические ощущения от секса. Почему же у Тамары все не так, как у подруг? Почему же она, вместо фантастической приятности, испытала от близости с Владом только адскую боль? Да и вообще, какая может быть приятность, когда огромный кол вбивают тебе между ног, разрывая все внутренности, буквально калеча? Какое удовольствие можно получить, когда этот кол словно прибивает тебя к кровати, как к позорному столбу? Какое наслаждение лежать голой задницей в луже крови?!!
Пожалуй, все-таки хорошо, что Влад не звонит. Ее позор останется с ней. Она никому не скажет о нем, никто не узнает. Если не скажет Влад. Но ведь он не скажет? Он ведь порядочный мужчина, он не посмеет никому рассказать… А вдруг посмеет? Какой позор, Боже! Ну почему же он не звонит?! Негодяй, мерзавец, любимый…
Как вовремя отцу подарили дачу! Ведь и сейчас еще, в конце октября, родители каждые выходные ездят туда, продолжая освобождать землю от мелкого кустарника. За все лето удалось очистить только пол-участка и теперь родители спешили до заморозков сделать как можно больше, чтобы весной заложить дом. Все их мысли и разговоры крутились вокруг дачи, иначе Валентина Ивановна непременно заметила бы перемены в поведении дочери.
В тот вечер, когда Тома приехала с базы после закрытия сезона, родителей еще, слава Богу, не было. Иначе они бы непременно обратили внимание на нездоровую бледность дочери, ее скованные болью движения. Тамара быстренько залезла под душ, жуя на ходу бутерброд (ведь не ела ничего с вечера пятницы!) и едва успела залезть под одеяло, как в замке заворочался ключ. Родители решили, что дочь уже спит и не стали ее будить. Наскоро перекусили втроем и тоже легли спать. (Надю на выходные отправляли к тому самому двоюродному брату отца, забирая на обратном пути домой — не оставлять же двенадцатилетнего ребенка одного дома.)
День шел за днем, неделя за неделей. Влад не появлялся и не звонил. Мать, поглощенная своими проблемами, не слишком доставала старшую дочь, лишь изредка, по привычке, окидывая ее мрачным, исподлобья, взглядом, "общалась" с нею:
— Плечи-то расправь, скорючилась коромыслом. Да волосы прибери, ходишь, как последняя шлюха, — и с чувством выполненного долга отворачивалась к младшей дочери, требующей в силу подросткового возраста повышенного родительского внимания:
— А у тебя что на голове? Сколько раз говорить — косу надо заплетать потуже. Тугая коса — признак девичьей недоступности. Слабая коса кричит о легком поведении девушки. И ногти подстриги, отрастила, как у шлюхи!
Слово "шлюха" было излюбленным в лексиконе Валентины Ивановны. Выбилась из "хвостика" непослушная прядка — шлюха, не так посмотрела — шлюха, вильнула бедром — последняя шлюха. Громко ли разговариваешь, тихо ли шепчешь — все, "как шлюха". Несмотря на всю обиходность и привычность этого слова в их доме, оно коробило слух дочерей, унижало их, оскорбляло. Вместо того, чтобы расправить плечи, после этого слова, наоборот, плечи, словно сами собой, съеживались, а непослушные прядки жестких волос выскальзывали из самой тугой косы.
Был тихий пасмурный вечер, когда Влад, наконец, позвонил. Он позвонил тогда, когда Тома, устав ждать, словно забыла уже о его существовании, выбросила его из своей головы. Ей было так больно каждый раз, когда звонил телефон, но это был не Влад, каждый раз сердце рвалось на кусочки от жгучей обиды, а в висках стучало: "Когда же, когда же, когда…". И вот свершилось! Он позвонил, он вспомнил о ней!
— Привет, Маленькая! — голос лукавый, словно смеется. И Тома четко представила себе, как он стоит у телефона, облокотившись плечом и локтем о стену, согнув в колене ногу и оперев ее на носок. И его глаза, его серые, хитрые, смеющиеся или насмехающиеся, такие родные и такие любимые глаза!
— Привет, — горло вдруг сжало железной рукой, а в ушах гулко отдается каждый удар сердца.
— Куда ж ты пропала, совсем забыла меня, позабросила, — а голос совершенно издевательский, ну, мол, парируй, отвечай!
— Я не пропадала, я все время здесь, — а сердце разрывается от радости: он позвонил, он не забыл!
— Но все-таки забыла! А я все жду, жду… Ну так что, жениться будем или как? Ты ведь теперь моя женщина…
У Томы сердце словно остановилось. Да она-то замуж хоть сейчас, сию минуту, как есть, в ситцевом халатике, так и побежала бы за ним на край света! Но где-то билась предательская мысль: он издевается над ней, так предложение не делают! Он хочет, чтобы она сказала "Да", а потом посмеется над ней, грязно и грубо. Нет, не дождется!
— Как-нибудь в другой раз, сегодня уже поздно, — вот так, максимально равнодушным голосом, а как бьется, как кричит от боли ее сердце, он не услышит.
— Ну ладно, уговорила, — легкое разочарование в голосе. — В другой, так в другой. Ну а когда я тебя увижу?
Тишина. Ей трудно говорить, ведь сердце выросло до огромных размеров и заполнило собою горло. Он хочет ее увидеть. И уже без издевки в голосе. Он хочет ее увидеть, как же быть?
— Чего молчишь? Когда я смогу тебя увидеть? И где? Хотелось бы наедине и под крышей, не май месяц жопу на улице морозить…
Тома по-прежнему молчала. А что говорить? В его голосе слышен неприкрытый цинизм. Да, он хочет ее видеть, и с вполне определенной целью… А она, чего хочет она? Видеть его, целовать, обнимать, отдаться своему господину, пусть даже испытав при этом страшную боль — все, что угодно, только бы увидеть его, только бы быть рядом, только бы слышать его слова: "Теперь ты моя женщина"!!!
И она сдалась:
— В пятницу мои уезжают, я остаюсь одна…
— До воскресенья? — в голосе похотливые нотки. Томе казалось, что он раздевает ее одним только голосом, словно передавая свою мужскую силу посредством телефонных проводов.
— Да, — слишком тихо ответила Тамара. Ей было безумно стыдно за свою слабость, но она ничего не могла с собой поделать. Она была готова на любые жертвы, только бы он пришел! Только бы еще хоть раз заглянуть в его порочные глаза, утонуть в их бесстыдстве, ощутить на губах его сладкий поцелуй. И повторила громче: — Да!
— Отлично! Жди, Маленькая! — его сладкий голос сменили резкие, противные гудки.
В пятницу ноги сами несли Тамару домой. Еле дождавшись конца четвертой пары, она выскочила из института, забыв попрощаться с подружкой Ирой Дубовиковой. Дома носилась по квартире, наводя порядок, вытирая и без того блестящие, без единой пылинки столы и полки, пылесося и без того безукоризненно чистый ковер. Ее раздражало, до чего же медленно сегодня собирается на дачу мать, до чего же неуклюжа сегодня Надька: ну когда же они, наконец, уедут?!! Ведь уже полседьмого, а они еще топчутся дома, а ведь в семь придет Влад! И, не дай Бог, он появится при родителях — они же сразу все поймут, они же сразу догадаются, чем она намерена заниматься в их отсутствие!
Влад появился только около восьми, когда уже не только уехали родители, но и Тамара почти перестала его ждать, начав сомневаться, что он говорил серьезно. Она металась по квартире, бегала от окна к окну: Влад, Владушка, любимый мой, родной, где же ты? Когда, наконец, мелодично затренькал дверной звонок, Тома была уже в таком состоянии, что готова была целовать ноги своему господину, готова была выполнить любое его пожелание, принести себя, презренную, в жертву своему любимому Владичке.
