Айя и Лекс (СИ) - Черная Лана (книги онлайн бесплатно серия txt) 📗
Айя не позволяет ему упасть, обнимает за плечи со спины, давая третью точку опоры…себя. Ее прикосновение обжигает, сшибает с ритма и без того рехнувшееся сердце. И хочется сжать ее ладони, но страшно, что сломает. Поэтому он перехватывает одну, раскрывает и касается губами, мягко, благодаря и присваивая. Ее ладонь пахнет мылом и лекарством.
Айя вздыхает за спиной и целует между лопаток. С такой настойчивостью и упоительной лаской, что, верь Алекс в чудеса, решил бы, что она забирает его боль, растворяющуюся в каждом ее прикосновении. И что-то странное скручивается в паху, непохожее на прежнее желание: что-то нежное, щемящее, сжавшее в тисках горло. Он оборачивается к замершей Синеглазке: щеки разрумянились, на искусанных губах улыбка, а в больших глазах цвета летнего неба беспокойство, — и вдруг четко и ясно понимает — он лучше сдохнет, чем позволит ей исчезнуть из своей жизни.
— Вижу, тебе лучше, — кивает она и вдруг одевает его в халат, как маленького ребенка, сначала один рукав, потом второй, затягивает потуже пояс. Проводит рукой по его волосам, которые уже давно высохли. Снова кивает задумчиво. — Идем, кормить тебя буду, — на вздохе.
— Я не ем ночью, — говорит ей в затылок, с осторожностью канатоходца двигаясь следом. Боли больше нет. И облегчение расслабляет мышцы.
— А я ем, — парирует Айя, доставая из холодильника мясо. На плиту ставит сковороду, выкладывает мясо. Пока то готовится, распространяя по кухне обалденные ароматы, Айя нарезает салат. Выставляет на стол две дымящиеся чашки, салат, вазочку с печеньем, две квадратные тарелки, раскладывает вилки, ножи. — Знаешь, у меня папа часто работал по ночам и всегда сытно ел. Он говорил, что голодный журналист вместо сенсации будет видеть бифштекс и быстро выйдет в тираж.
Алекс усмехается, вспоминая помешанного на своей работе Димку. Он действительно был полуночником и всегда жрать хотел, словно стая волков. А уж какими количествами поглощал пищу даже представлять страшно, потому что никто из его друзей не понимал, как в него влезает все то количество съедаемого. И при этом он всегда оставался в форме: поджарый, легкий на подъем, — и ни дня не провел в спортзале.
— И я привыкла, что мужчина должен хорошо питаться, — она выкладывает на тарелки ароматное мясо, садится за стол. — Но ты можешь не есть, а просто наблюдать за мной, — и отправляет в рот маленький кусочек, зажмурившись от удовольствия.
— Только ради тебя, Синеглазка, — вздыхает, поймав на себе вопросительный взгляд. — В конце концов, должен же я знать, как готовит моя жена.
— Синеглазка? — переспрашивает почему-то шепотом.
Алекс кивает, наслаждаясь нежнейшим мясом. Пожалуй, нечто такое же восхитительное он ел у еще одного помешанного на еде друга.
— Мне нравится, — вдруг выдает Айя. Алекс смотрит на ее улыбку, задорные искорки в синих-пресиних глазищах и тихо смеется, отложив вилку с ножом. Потому что ему вдруг кажется, что она совсем не о прозвище говорит. Или обо всем махом. Неважно. Ей нравится и это прекрасно.
Дальше они едят молча. А расправившись с поздним ужином укладываются спать. Айя на огромной широкой кровати, появившейся в его спальне всего неделю назад. Алекс — на полу.
Вернувшись из душа и застав Алекса не в постели, а практически на голом полу, Айя растеряна. А еще она пытается улечься рядом с ним, но сейчас Алекс остается непреклонен.
— Ты будешь спать на кровати и никаких возражений! Все, тема закрыта, — обрывает он, даже не дав и слова произнести. Айя кивает, закусив губу, и ныряет под одеяло. Затихает. Алекс еще долго прислушивается к ровному дыханию Синеглазки. Спит. Ага, вечером она тоже спала и вдруг появилась на пороге ванной. И очень вовремя, нужно признать.
Он заставляет себя подняться и проверить. Действительно спит: на животе, обняв руками подушку. Поправив одеяло, оголившее спину, Алекс возвращается на пол и вырубается сразу.
А утром просыпается от женского крика.
9
Конец апреля.
…Коридор. Длинный. Белые стены. Желтые лампочки кое-где мигают. По стенам ползут черные тени. Я толкаю тяжелую дверь с большими красными буквами и оказываюсь в огромной комнате. Яркий свет слепит. Зажмуриваюсь. Жмусь к стене. Слышу голоса. Их много. И еще какие-то звуки. Резкие, от которых хочется зажать уши. И я закрываю их ладошками. Шепчу. Зову.
— Мама…мамочка, забери меня отсюда…
Всхлипываю. Кто-то проходит мимо. Я не вижу, потому что мои глаза все еще закрыты. Чувствую. Запах. Мерзкий. Страшный. От него хочется спрятаться. И я забиваюсь в угол. Голоса стихают. Остаются только звуки, похожие на тиканье часов. Я открываю глаза, растираю по щекам слезы. Свет больше не горит. В центре комнаты стоит узкая кровать и на ней кто-то лежит. Девочка. Ее длинные волосы спадают вниз.
— Эй… — зову тихо. Но она молчит. — Эй, пойдем отсюда.
Маленькими шажочками подхожу к кровати. Девочка спит. Руки сложены на груди поверх белой простыни.
— Эй…нужно идти, — тереблю ее за руку, но та свисает с кровати, будто тонкая веточка. А девочка молчит. Становится страшно. А вдруг она не спит. Я трясу ее, щипаю, пинаю. Она должна проснуться. Нам нужно уйти отсюда. Сбежать. Нам нельзя здесь. Здесь страшно. Мне страшно. Я домой хочу. К маме, которая никак не может меня найти. Я знаю! Она ищет меня!
Девочка стонет, но глаз не открывает. Живая! Живая! Радость стучит в горле. Еще долго я пытаюсь ее разбудить. И она почти просыпается. Но внезапно вспыхивает свет. Человек. Огромный. Он надвигается черной тучей, что-то говорит. Я не разбираю. Ноги прирастают к полу от страха. А руки нащупывают что-то холодное. Острое. Еще один шаг человека. Я смотрю на проснувшуюся девочку. Ей страшно. Я должна…должна помочь ей.
— Нет! — кричу, прыгаю на человека, выставив вперед руку. — Нет!
… — Айя! — голос прорывается сквозь белые стены, вибрирует в окнах. — Айя! Черт, да проснись же ты! — огонь обжигает щеку. Взвизгиваю, распахиваю глаза. Свет обжигает слизистые. А страх толкает вперед, выбраться, спастись.
— Нет…нет…я не хочу…пусти…отпусти… — шепчу, вырываясь из захвата сильных рук.
— Посмотри на меня! Да посмотри же ты на меня! — голос злой, рычащий, парализующий. Тяжело дыша, замираю и смотрю, наконец, на того, кто держит крепко. Красивое лицо, точно вылепленное скульптором, правильное. Высокие скулы, сжатые губы, аккуратная борода и черные глаза, в которых ураган эмоций. Такие знакомые…такие родные глаза.
— Имя! Назови меня по имени. Ну же! — приказывает, сжимая мои руки над головой. Больно.
— Мне…больно… — сбивчиво.
— Мое. Имя. — Едва ли не по слогам.
— Лекс… — выдыхаю, ощущая, как по щекам скатываются слезы. — Лекс, пожалуйста, мне больно.
Он встряхивает головой, словно отряхивается от чего-то. Выпускает мои запястья. Я растираю их, ощущая, как покалывает кожу. Пытаюсь избежать его пытливого взгляда, но не выходит. Лекс не отпускает. Смотрит пристально, выворачивая наизнанку. И в его взгляде черная ярость: жгучая, необузданная. И становится страшно до дрожи и спазмов в животе. Страшно, как в том сне. Но я ведь не должна…не должна его бояться?
— И давно тебя снятся кошмары? — хрипло, будто сам сорвал голос ором.
— Со смерти папы.
— Тебе снится отец? Ты видела его смерть? — вопросы тяжелы, что камень. Ложатся на сердце неподъемным грузом, слишком холодные, лишенные эмоции.
Мотаю головой.
— А что тебе снится … Айя? — он запинается на моем имени и выдыхает его с тревогой, словно ему тяжело держать в узде собственные эмоции.
— Я…я не знаю…ерунда какая-то… не помню… — сбивчиво, съеживаясь под его взглядом, моля, чтобы он перестал так смотреть и выспрашивать. Я не хочу об этом разговаривать. Не хочу.
Звонок телефона звучит неожиданно громко в повисшей тишине. Лекс хватает телефон, сбрасывает вызов. Но абонент настойчив.
— Александра, я занят! — рявкает в трубку и отшвыривает ее в сторону.
