Вызов (дилогия) (СИ) - Грушевицкая Ирма (читать книгу онлайн бесплатно без .TXT) 📗
Когда я вспоминаю о событиях последних двух месяцев, часто возникает ощущение, что все они происходили не со мной. Я словно смотрю кино с собой в главной роли, снятое скрытой камерой. Но, в отличие от профессиональных актёров, привносящих частичку себя в каждый сыгранный персонаж, я напоминаю марионетку, беспрестанно дёргающуюся на ниточках в угоду садисту-режиссёру.
Не все люди по природе бойцы, и я давно перестала осуждать тех, кто покоряется судьбе. Покорность — это просто, но только если дело не касается близких. В противном случае у вас нет счастливой возможности смириться с обстоятельствами: упав, вы начинаете работать лапками и, чёрт побери, взбиваете это треклятое масло прямо из воздуха.
Испытания посылаются нам, чтобы стать сильными. Я никогда не понимала этой фразы. Испытание — это проверка веры. В первую очередь — веры в себя. Но, когда эти испытания следуют одно за другим, не давая возможности расслабиться и просто жить, делая привычные вещи: целовать любимых, радоваться новому дню, готовить завтрак — вера эта быстро исчезает. Как слава, которая накапливается по капле и утекает ручьём, вера в себя и в свои силы может исчезнуть в одно мгновение. Этот ревущий поток сносит всё на своём пути, и в первую очередь собственную убеждённость в том, что вы заслуживаете счастья.
Однажды я уже балансировала на этой грани. Тогда мне помогли справиться дети. Сейчас рядом был Дилан.
Всё это время я плохо спала, постоянно просыпалась в тревоге. Нам всем через многое пришлось пройти, но я будто ждала чего-то: ещё испытаний, ещё трудностей. Вот сейчас, вот скоро… По мере того как жизнь постепенно устраивалась, мое беспокойство нарастало.
Тревога или предчувствие? Да, определённо это было предчувствие. Оно пробуждало среди ночи, заставляя в ужасе метаться по кровати до той поры, пока сильные руки не прижимали меня к горячему телу и любимый голос не успокаивал: "Ш-шш, родная, всё хорошо. Я рядом". Судорожно вжимаясь в Дилана, я дрожала от неясного страха, и он ночь за ночью убаюкивал меня, шепча ласковые слова, целуя и обнимая, пока я не проваливалась в сон, чтобы через пару часов снова проснуться от необъяснимой тревоги.
Я долго лежала на боку, глядя на колышущиеся легчайшие занавеси молочно-белого цвета. Сквозь них лёгкий ветерок доносил с улицы ароматы цветущих растений, смешанные с горьковато-солёным запахом океана. Наш дом стоял на холме, но отсюда я отчётливо различала шум прибоя: далёкий, шелестящий звук камешков, трущихся друг о дружку, когда очередная волна лениво ползла на берег и так же неторопливо скатывалась обратно.
Тёплая ладонь скользнула по плечу и через шею переместилась на лицо. Нежные пальцы мягко повернули мою голову к ищущим губам.
— Привет, красавица.
— Привет, любовь моя.
Вот уже два месяца я не могла насытиться Диланом. Как и он мной. Будто две половинки древнего китайского символа — инь и ян — мы перетекали и дополняли друг друга, не желая расставаться ни на секунду. Мы смирились с жизненной необходимостью дотрагиваться друг до друга, слышать голос или просто смотреть в любимые глаза.
Я не думала, что такое возможно. Я никогда не была влюблённой дурочкой, и честно пыталась перестать ею быть. Изо всех сил я сопротивлялась, старалась не втянуть себя в это ужасное, почти идолопоклонническое отношение к мужу. Я твердила себе, что так любить нельзя, что должно быть что-то ещё, что есть и другие люди, которым нужна моя любовь, — дети, родные, друзья. Но всякий раз, когда я смотрела на Дилана, когда видела его улыбку, взгляд, обращённый ко мне; чувствовала его прикосновения, слышала его голос, я себя забывала.
Мне было шестнадцать, когда однажды мама сказала, что между любящими не бывает равенства. Всегда один любит, а другой позволяет себя любить. Её слова потрясли меня, но, как часто бывает в детстве, быстро забылись. Может, в другой ситуации я и не вспомнила о них, но сейчас переживала именно то, о чём она говорила.
Тогда, помнится, я возмутилась неправильностью этой мысли и заявила, что это не отношения, а обман.
— И кто же из вас позволял себя любить, когда вы с папой были вместе?
— Конечно, он.
— Он? Да ладно, мам! Папа всегда любил тебя сильнее, чем ты его.
— Ошибаешься. Твоего папу я любила больше жизни и всячески ему потакала. Это было неправильно. В отношениях женщине важно не раскрываться полностью, запомни это, Ливи. Для мужчины надо оставаться загадкой. И как бы ни пытался, разгадать её он не должен. Только в этом случае ты сможешь остаться интересной ему, желанной и любимой.
— Но зачем сдерживать себя? Это же всё равно что врать!
— Одно из заблуждения юности, — сказала мама. — Я была одной из тех, кто совершил эту ошибку. Пойми, я не прошу тебя скрывать свою любовь, я лишь прошу не так сильно её выказывать. Я любила Генри, но вскоре начала понимать, что моя жизнь — это его жизнь. Я полностью растворилась в нём, в его отношении к ней, в его суждениях. Как и любому мужчине, ему это льстило. Я начала думать, как он, мечтать о том же, что и он, говорить его словами. Где-то на этом пути я потеряла себя и, знаешь, до сих пор Генри не возьмёт в толк, почему я от него ушла.
Совершаю ли я мамину ошибку — да и ошибка ли это — но сейчас и я полностью растворилась в любимом человеке. Разница между нами лишь в том, что и мой любимый человек полностью растворился во мне.
Мы целуемся медленно, сладко, лениво.
— Снова не спишь, — пеняет мне Дилан. — И ночью несколько раз просыпалась. Что не так, родная? Что тебя тревожит?
Неоднократно он задавал эти вопросы. Всякий раз я уходила от ответа, ссылалась на усталость — эмоциональную и физическую. Дилан верил, потому что тоже был вымотан, хотя изо всех сил старался этого не показывать. Поэтому днём, чтобы не тревожить любимого, я вела себя как обычно. Но ночью… Ночью мои страхи возвращались, вырываясь из подсознания. Дилану требовались ответы, и я чувствовала, что отговорками только обижаю его.
Итак, что меня беспокоит? Что не дает безоглядно наслаждаться жизнью? Какой страх является первоочередным?
Ответ очевиден.
— Я боюсь тебя потерять.
Он должен был рассмеяться. Должен был щёлкнуть меня по носу, поцеловать и сказать, чтобы я не болтала глупостей. Вместо этого без тени улыбки Дилан долго изучает моё лицо.
— В таком случае мы с тобой испытываем один и тот же страх.
— Что? Почему?
Я тянусь к нему, но Дилан меня останавливает. Перекатившись на спину, он закрывает глаза и двумя пальцами сжимает переносицу. Он выглядит очень уставшим, будто все эти ночи тоже страдал бессонницей.
— Я действительно боюсь, что ты уйдёшь. — Он говорит тихо и как-то отрешенно. — Что настанет момент, когда ты скажешь, что с тебя достаточно. Ты постоянно о чём-то тревожишься, что-то пытаешься наладить, доказать, кого-то в чём-то убедить, связать концы с концами. Своим появлением я внёс в твою жизнь сумятицу и беспокойство. Я знаю, ты любишь меня, Лив, — он открывает глаза и смотрит на меня с бесконечно любовью. — Знаю, малыш. Но от этого нисколько не становится легче.
Отчего же я не заговорила об этом раньше? Моё признание послужило толчком для ответного признания. Дилан высказал то, что не давало ему покоя, мучило, а я, зацикленная на своих переживаниях, ничего не замечала.
— О, Дилан!
Он проводит трепетными пальцами по моему лицу. Я хватаю его ладонь и прижимаю к щеке, жмурясь от нежности.
— Я боюсь… — Его прерывающееся дыхание заставляет меня открыть глаза. Дилан смотрит так, будто пытается запомнить каждую мою чёрточку. — Я боюсь, что когда-нибудь проснусь — и окажется, что это всего лишь сон. Счастливый, добрый, но сон. И я не знаю, как буду жить, если так и случится.
