Венецианские каникулы (СИ) - Гарзийо Мария (читать книги без регистрации полные TXT) 📗
Еще один неотразимый итальянский мачо! И на каком только Мурано таких красавчегов выдувают?
— Стефано не говорит по-французски. Только по-английски, – предупреждает Марко.
Тем лучше! Значит, я могу-таки выплюнуть в лицо халатному кавалеру все, что я о нем думаю.
— Где мой чемодан? Ты его забрал? Почему ты меня закрыл? – отмахнувшись от приветствия невыразительного колобка Стефано, делаю выпад я.
— Чемодан еще не нашли, я звонил. Закрыл по привычке. Я вижу, ты хорошо позагорала.
— А что мне еще оставалось?
Позагорала я действительно хорошо. Об этом свидетельствует жаркое покалывание, расползшееся по всему телу. По всей видимости, Бог щедро отвесил мне этот широкомасштабный ожег первой степени по принципу «до кучи».
— Я приготовлю аперитив, а вы пока тут поболтайте, – распределяет роли нахал Марко и исчезает из виду.
Я удостаиваю лысого кислой улыбки, с какой Иван Царевич глядел бы на облобызанную с лапок до головы лягушку, так и не соизволившую превратиться в нечто более человекоподобное.
— Тебе нравится Венеция? – спрашивает череп, расположившись в кресле напротив меня.
Оригинальнее вопроса придумать невозможно.
— Угу, – безэмоционально мычу я.
На этом разговор, едва затеплившись, потухает, глубоко закопавшись в пепел. Марко возвращается с подносом, на котором красуются три бокала вина, блюдечко с оливками, ломтики утреннего хлеба и брикетики масла. Вот ведь жучара, вино разлил по емкостям заранее, а бутылку заначил! Кто же так подает?
— Это наше вино, с наших виноградников, — хвастается хозяин, протягивая мне бокал.
Я отпиваю глоток и отправляю следом в рот крупную как слива оливку. Глянцевоголовый что-то спрашивает у Марко по-итальянски. Тот отвечает, ловко скручивая цепочку из непонятных слов. Мне не хочется вникать в суть их беседы. Вино заворачивает мозг в мягкое одеяло и бережно укачивает его. Мысли в голове замедляют свой ход, натыкаются друг на друга, шатаются как пьяные. Странно. Я выпила-то всего ничего, бокал вина. Детская доза. Откуда взялась эта странная парализующая усталость? Помнится, нечто подобное я испытывала, соорудив на пару с подругой в домашних условиях коктейль «Бетон». Для желающих открою секрет этого произведения чешского алкогольного искусства. Надо всего-навсего смешать «Бехеровку», своеобразный тамошний ликер, со «Спрайтом» и добавить лимон. Мы, планировавшие, дернув по стаканчику, отправиться отплясывать в клубешник, оказались на весь остаток вечера намертво прибетонеными к дивану. Помню, что даже язык ворочался с большим трудом. Итак, на сей раз имеем аналогичный эффект, превосходящий по своей силе малолетний опыт в десяток раз. Реальность расплывается передо мной, как едва законченная гуашевая картинка, на которую опрокинули стакан воды. Она не пропадает, просто отдаляется на какой-то второй или даже третий план. Я слышу итальянскую речь, вижу бледные пятна лицо, но не могу ни пошевелиться, ни произнести ни слова. Больше всего мне хочется закрыть глаза, захлопнув плавающее изображение, и окончательно погрузиться в сон. На какое-то мгновение мне это, кажется, удается. Сон, впрочем, тоже оказывается жидким. Не понять, то ли сквозь прорехи сновидений проглядывает явь, толи наоборот. До меня долетают шум моторной лодки, всплески воды, обрывки непонятных фраз… «Этот свин опять куда-то уплывает» успеваю обидеться я, прежде чем снова окунуться в непроглядную мглу. Следующее озарение снисходит на меня гораздо позже, когда скрежет мотора сменяют гулкие шаги. Из темноты на секунду вырывается каменная львиная пасть. Короткими проблесками мелькают ступеньки, почерневшие от времени засовы на деревянных дверях, темная вереница коридоров. В моей голове неизвестные вредители варят какое-то отвратное вязкое зелье, помешивая время от времени концентрированный состав чугунными ложками. Похоже, что совсем скоро оно закипит. Снова черная яма и уряжающее сопение пузырьков на поверхности. Мне не нравится этот сон. Я хочу проснуться! Я силой, которой в свое время отличился Мюнхаузен, вытягиваю себя из темноты и переношу в ограниченное пространство, напоминающем шкаф. По середине деревянной дверцы выдолблено зарешеченное окошко. За ним, судя по доносящимся до меня сквозь ватную пелену полузабытья звукам что-то происходит. Проморгавшись, я вижу в центре небольшого плохо освещенного зала сгорбленную завернутую в черное фигуру. Ее неестественное положение объяснятся, вывернутыми назад руками, связанные запястья которых удерживает спускающаяся с потолка толстенная веревка. К узнице из угла, который невиден мне в следствии маломасштабности оконца, приближается мужчина в красном плаще с накинутым на голову капюшоном. «Готова ли ты сознаться в своих преступлениях?» искаженным неестественной хрипотой голосом вопрошает щеголь. Пристегнутая к потолку жертва отнекивается активно, как обвиняемые в «Модном приговоре». Нет, она не согласна с обвинением. Не разделяет она мнения притащившего ее в суд красного плаща по поводу однообразия и мрачности своего черного одеяния. Дальше, однако, события принимают совершенно непривычный оборот. Капюшон без лишних расспросов, советов и свидетельств, одним резким жестом срывает с жертвы ее рясу, являя свету полное отсутствие какого-либо, путь даже самого завалящего, нижнего белья. Похоже, мой сон из разряда просто маразматичного плавно перетекает в порнографию. Видно, полугодовое отсутствие мужчины в организме дает о себе знать таким вот подсознательным казусом. Что самое странное, однако, происходящее далее не пробуждает в моем дремлющем теле ни крупинки возбуждения. К красному карателю, который ловко сбросив плащ, предстает зрителю в том, в чем произвела его на свет мать (минус кровь, слизь и пуповина, плюс красная маска, скрывающая лицо) присоединяются еще два любителя покарать на досуге беззащитных грешниц. Несчастная в тех перерывах, кода ее рот оказывается свободен, верещит, что никаких грехов, кроме текущего, она не совершала и вообще чиста как младенец, потому как до прихода на пытки три раза помылась и дважды побрилась. «Смешались в кучу кони, люди» пузырится в кастрюле мозга лермонтовская строчка. Палачи причитаниям девицы не внемлют, сурово и местами не очень умело приводя в действие наказание. Вообще они в отличие от спортивной, подтянутой грешницы, какие-то все кургузые, пузатые и неуклюжие. Действуют неслаженно, толкая друг друга и ругаясь сквозь зубы на непонятном наречии. Возможно, именно по этому общая картина вызывает не будоражащее кровь волнение, а какую-то слабую помесь жалости и отвращения. На счастье мученицы насыщение приходит к неловким карателям в рекордно короткие сроки. Они поочередно дергаются как марионетки в руках начинающего кукловода, удовлетворенно охают-ахают и, завернувшись обратно в свои маскарадные костюмы, покидают зал суда. К наказанной подходит мужчина в гражданском, милостиво отвязывает ее, укутывает в халат и уводит. Финита ля комедия, думаю я и ошибаюсь. Дверца моего шкафа, где я прячусь, подражая известному персонажу примитивных анекдотов, неожиданно распахивается.
— Теперь твоя очередь, – грубо дергая меня за локоть, заявляет низкорослый смуглый детина с поросшим мелкой щетиной, словно кактус колючками, непривлекательным лицом.
«Мы так не договаривались!» посылаю я импульс стремительно приближающемуся к точке кипения мозгу. Пора прекращать этот балаган. АУ!? Я хочу проснуться! Но спасительная рука реальности не спешит протянуться мне на встречу и перенести меня в безопасную действительность. Кактус расторопно скручивает мои занемевшие запястья. Неестественно вывернутые назад лопатки вызывают где-то в глубине за ватной завесой еле различимый всплеск боли. Я хочу дернуться, вырваться, закричать. Но все мое существо заморожено, парализовано, связано невидимыми нитями. Ну, да, в кошмарах всегда именно так и бывает. С той лишь разницей, что в последний момент все-таки, как правило, удается пробудиться. Я не вижу себя, но судя по пробивающейся сквозь пелену прохладе, я раздета. «Сознаешься ли ты в содеянном?» гремит где-то над моей головой скрипучий голос. Он произносит слова на английском, коверкая их почти до неузнаваемости харкающим акцентом. Перед моим затуманенным взглядом мелькает темная пола рясы. Мне хочется сказать, что я не сознаюсь, что вообще эта дурацкая игра затянулась, и что пора, как говорится, и честь знать! Вместо этого из моих губ выбивается невнятное бульканье. «Ты заплатишь за свои грехи» делает вывод невидимый и эффектным движением распахивает плащ. Орудие предполагаемой расплаты оказывается в непосредственной близости с моим лицом. Когда-то во времена бессознательной, но любознательной девственности мы с подругой изучали в одном завалящем «Космополитене» манящие неизведанностью элементы взрослой жизни. Накатанная каким-то непризнанным талантом эротического жанра статья демонстрировала читателю импровизированную классификацию мужских детородных органов с картинками и придуманным автором названиями. Запомнился мне почему-то только один, самый уродливый, неестественно скрюченный образчик с язвительной этикеткой «бабка в платке». Я еще тогда подумала, что если за цветами, свиданиями, поцелуями и подарками скрывается в конечном счете вот эта старушка, то лучше уж я буду хранить добродетель до гроба. Однако судьба уберегла меня от неприятных открытий. До сего момента. Из-под полы на меня гордо смотрит та самая бабка в платке. Котел с зельем в моих недрах окончательно закипает и, готовый раствор перемахнув через край, мощной струей ударяет в горло. Я, не в силах сдержать напор, содрогаюсь всем телом, и, раскрыв рот, выплескиваю на воинственную бабуську все накопившееся в глубинах моего существа отвращение. Под возмущенные вопли обладателя врожденного уродства занавес опускается, и я вместо того, чтобы проснуться, опять проваливаюсь в колодец бессознательности.
