Один день - Николс Дэвид (читаем книги онлайн без регистрации txt) 📗

По твоим письмам и нашему разговору после пьесы я также понял, что ты сейчас чувствуешь себя растерянной и не знаешь, как дальше строить свою жизнь; как говорится, «без руля, без весел, без цели». Но это нормально, это ничего, потому что все мы так себя чувствуем в двадцать четыре. Все наше поколение чувствует себя именно так. Я где-то читал об этом: всё потому, что мы никогда не были на войне и слишком много смотрели телик. Но как бы то ни было, те люди, кто знает, где весла и руль, и те, у кого есть цель, все равно страшные зануды, прямоугольные карьеристы вроде долбаной Тилли Киллик или Кэллума О'Нила с его компьютерными технологиями. Лично у меня нет никакого плана. И хотя я знаю, что, по-твоему, моя жизнь устроена, на самом деле это не так; я тоже растерян, просто мне не надо волноваться о пособии по безработице, жилищных льготах, будущем лейбористской партии, о том, где я буду через двадцать лет, и о том, как чувствует себя на свободе Нельсон Мандела.

Пора мне передохнуть перед следующим абзацем, потому что я еще даже не начал. Тебе еще предстоит прочесть о том, что изменит твою жизнь раз и навсегда. Интересно, готова ли ты к такому повороту?

Где-то между туалетами для персонала и кухней Иэн Уайтхед продемонстрировал ей свой комический номер.

— Приходилось ли тебе стоять в супермаркете в очереди к кассе, предназначенной для покупателей, у которых меньше шести покупок? И вот перед тобой стоит бабулька, а у нее в корзинке семь покупок? И ты стоишь, пересчитываешь их и ненавидишь весь мир…

— Ай, карамба, — произнесла Эмма себе под нос, толкая ногой дверь в кухню, где их тут же накрыла волна горячего воздуха, жалящего глаза, едкого и пропитанного острым перцем и теплой хлоркой. Из видавшего виды кассетника разносилась оглушительная музыка в стиле эйсид-хаус, а повара — сомалиец, алжирец и бразилец — снимали крышки с белых пластиковых ведер с полуфабрикатами.

— С добрым утром Бенуа, Кемаль, ола, Хесус, — бодро проговорила Эмма, и повара улыбнулись и дружелюбно кивнули в ответ. Эмма с Иэном переместились к доске для заметок, где висела ламинированная инструкция, в которой указывалось, что делать, если кто-то подавился едой («а на то есть причины»). Рядом висел большой лист бумаги с обтрепавшимися краями — пергаментная карта техасско-мексиканской границы. Эмма постучала по нему пальцем:

— Похоже на карту сокровищ? Что ж, не обольщайся — это всего лишь меню. Никаких сокровищ в нем нет, компадре — всего лишь сорок восемь блюд, и все без исключения являются вариациями на тему основных пяти техасско-мексиканских продуктов. Говяжий фарш с фасолью, сыр, курица и гуакамоле. [12] — Она провела по карте пальцем. — Итак, если двигаться с востока на запад, мы имеем курицу с фасолью под сырной корочкой, курицу с тертым сыром под соусом гуакамоле, гуакамоле с говяжим фаршем, курицей и сыром…

— Понятно, понятно…

— Иногда ради разнообразия добавляется рис или сырой лук, но самое интересное, куда потом кладется вся эта начинка. А тут главное не перепутать, где пшеница, а где кукуруза.

— Пшеница и кукуруза, ясно…

— Кукурузные лепешки — это тако, пшеничные — буррито. Есть и более простой способ отличить одно от другого: если что-то крошится у тебя в руках и жжется, это тако, если хлюпает, разбрызгивая по рукавам красный жир, — значит, перед тобой буррито. Вот, собственно… — она отделила мягкую лепешку от стопки из пятидесяти штук и помахала ей у Иэна перед носом, как мокрой тряпкой, — это буррито. Кладем начинку, обжариваем во фритюре, посыпаем сыром и кладем в гриль, чтобы сыр расплавился: получается энчилада. Тортилья — это тако с начинкой, а если у тебя буррито, куда начинку принято класть самим, мы имеем дело с фахитас.

— А тостада?

— Тостада еще впереди. Не пытайся бежать, прежде чем не научился ходить. Фахитас разносят на вот этих раскаленных сковородках… — Она взяла в руку увесистую чугунную сковороду с рифленым дном, которая словно только что была выкована. — С ними надо поосторожнее — даже не представляешь, сколько раз нам приходилось отдирать эти горячие штуки от посетителей. А те потом еще и чаевые отказываются давать…

Иэн уставился на Эмму, глупо улыбаясь. Она тем временем привлекла его внимание к ведерку у своих ног:

— Вот это белое нечто — сметана, ну, только, конечно, не сметана в нашем привычном понимании, а какой-то гидрогенизированный сметанозаменитель. Остатки нефтяного производства. Отличная штука, чтобы приклеивать сломанные каблуки, но вот в остальном…

— Можно вопрос?

— Валяй.

— Что ты делаешь после работы?

Бенуа, Хесус и Кемаль разом прекратили все свои дела, а Эмма придала лицу подобающее случаю выражение и рассмеялась:

— А я смотрю, ты не ходишь вокруг да около, да, Иэн?

Он снял свою бейсболку и стал вертеть ее в руках, точь-в-точь как жених, пришедший свататься.

— Это не свидание, ничего такого — наверняка у тебя кто-нибудь есть! — Он замолк в ожидании ответа, но на лице Эммы не дрогнул ни один мускул. — Я просто подумал, может, тебя заинтересуют мои… — он заговорил в нос, — уникальные комические скетчи, только и всего. У меня сегодня выступление. — Произнося слово «выступление», он изобразил пальцами кавычки. — В клубе «Лягушка и попугай» в Кокфостерс.

— «Лягушка и попугай»?

— В Кокфостерс. Это у черта на куличках, а добираться туда в воскресенье вечером — все равно что лететь на Марс, но… пусть даже комик из меня дерьмовый, другие ребята там что надо. Ронни Бутчер, Стив Шелдон, близнецы Камикадзе… — Он продолжал говорить, и Эмма уловила его настоящий акцент — приятную легкую гнусавость деревенского жителя с Запада, еще не изжитую в большом городе. Ей на ум снова пришли тракторы. — Сегодня у меня новый скетч про различия между мужчиной и женщиной…

Сомнений быть не могло — он звал ее на свидание. И ей бы пойти. Ведь не так уж часто это случается, да и что плохого может выйти, в конце концов?

— И кормят там вкусно. Все, как обычно, конечно: бургеры, весенние блинчики, жареная картошка…

— Звучит заманчиво, Иэн, особенно жареная картошка, но я сегодня не могу, прости.

— Правда?

— В семь церковная служба.

— А если серьезно?

— Предложение хорошее, но после смены я еле стою на ногах. Силы остаются лишь на то, чтобы пойти домой, набить брюхо, поплакать. Поэтому, боюсь, придется отказаться.

— Так, может, в другой раз? В пятницу я выступаю в «Чеширском коте» в Кингстоне-на-Темзе…

Эмма заметила, что повара заинтересованно на них поглядывают. Бенуа хихикал, прикрыв рукой рот.

— Может, в другой раз, — ответила она дружелюбно, но решительно и торопливо сменила тему. — А это, — проговорила она, постучав ногой по второму ведру, — это у нас сальса. Постарайся не испачкаться. Жжется, зараза.

Понимаешь, в чем дело, Эм (только что вернулся в свою ночлежку, бежал под дождем — дождь тут такой теплый, порой даже горячий, совсем не как в Лондоне), как я уже говорил, я напился и поймал себя на том, что думаю о тебе и о том, как жаль, что тебя нет рядом, чтобы увидеть все это, почувствовать. На меня снизошло озарение, и вот, собственно, оно.

Ты должна быть здесь, со мной. В Индии.

И вот мой грандиозный план, который конечно же покажется тебе безумным, но я все-таки отправлю это письмо, пока не успел передумать. Ты должна выполнить мои простые указания.

1. Бросай сейчас же свою дерьмовую работу. Пусть кто-нибудь другой посыпает сыром тортильи за 2.20 в час. Сейчас же положи в сумку бутылку текилы и мотай оттуда. Только представь, Эм, как это будет здорово. Уйди сейчас. Просто сделай это, и всё.

2. Я также считаю, что тебе нужно свалить с той квартиры. Тилли обдирает тебя как липку — как можно платить столько за комнату без окон? Это не «гардеробная комната», а самый что ни на есть шкаф, и тебе надо сваливать оттуда — пусть кто-нибудь другой развешивает Тилли ее серые лифчики! Когда я вернусь в так называемый реальный мир, я куплю квартиру, потому что именно так поступают мерзкие зажравшиеся капиталисты вроде меня, и ты всегда сможешь жить у меня временно или постоянно, если захочешь, потому что мне кажется, у нас все получится, как по-твоему? Мы вполне можем стать соседями. Конечно, если тебе удастся противостоять моей сексуальной неотразимости, ха-ха. Если же нет, буду по ночам запирать тебя в твоей комнате. Короче, так мы дошли до самого главного, а именно: