Итальянская партия - Шоплен Антуан (читаемые книги читать .TXT, .FB2) 📗
Я ахнул.
– Дьякон лично его не знал, но не раз слышал, что этот Витторио был большим оригиналом, отправился в горы и поселился там в полном одиночестве, а еще раньше, до отъезда из Рима в 1960-х годах, приобщил к шахматам изрядное число семинаристов. Совершенно очевидно, он был страстным поклонником шахмат.
Мы с Марией переглянулись.
– Значит, это был он, – сказал я.
– Я поехала в Пачентро, – продолжала Мария, – и нашла отшельника Витторио.
– Значит, он не умер?
– Ему было почти сто лет. Но он был жив – “Все еще жив”, – заключила Мария и рассмеялась.
– И что же, это и вправду оказался он?
– Он, – подтвердила Мария. – Конечно, поначалу ему, как и викарию, не очень понравилась идея снова погрузиться в ту эпоху. Но в конце концов он заговорил. Его память осталась ясной. Фланцер действительно жил несколько дней в Сан-Джироламо в конце войны, так у него и появилась возможность поиграть в шахматы с отшельником. Тогда Фланцер и упомянул о Симоне Паппе и показал семинаристу несколько сыгранных ими партий. Конечно, он не рассказал Витторио об обстоятельствах, при которых происходили эти поединки. Я ему о них поведала, и у него на глаза навернулись слезы.
– А записи партий? – заволновался я. – Они у него были?
Фланцер действительно оставил ему записи, сочтя, что отдает их в хорошие руки. У Витторио осталось только пять из них, он хранил их свернутыми в трубочку, скрепив резинкой и спрятав в маленький керамический горшок, который стоял рядом со мной, на этажерке. Остальные партии, видимо, потерялись, когда он уезжал из Рима. А эти пять он отдал мне и явно был счастлив, почувствовал облегчение оттого, что они вернулись ко мне.
– Наверное, вас это сильно взволновало, Мария?
Она кивнула:
– Конечно.
– Интересные партии?
– Как сказать, – задумчиво произнесла Мария. – Они неровные. Фланцер как противник не всегда был на высоте. Но это не главное. Гаспар, вы-то это понимаете.
Я водил ложечкой по дну опустевшей чашки, рисуя плавные линии на коричневой пенистой гуще.
– Не могу вам передать, что я испытала, разворачивая первый из пяти листков с записями. Уже в тот момент, когда разобрала заголовок. Чернила немного выцвели от времени, но рукописный текст был вполне читаем. Вот что я прочла:
Дата: 2 июля 1944 года
Белые: А. Фланцер / Черные: С. Папп
Дебют: Французская защита
Далее следовала запись ходов, сделанная по всем правилам ровным, энергичным почерком.
Повисла долгая тишина. Я оторвал взгляд от чашки и посмотрел ей в глаза. Внезапно на ее лице заиграла легкая улыбка.
– Это чудесная история, – мягко сказал я.
Ее улыбка разгорелась ярче.
– Она окончена? – спросил я.
– Да. Можно сказать, да.
– Я хочу сказать: она реально окончена?
– Думаю, да.
– Значит, в этот раз вы приехали в Рим не для того, чтобы добавить к ней следующий эпизод?
– Нет. Ну, не совсем. Есть еще этот самый Витторио. Я обещала, что заеду его навестить. И собираюсь это сделать. Это добрый и очень милый старик. Я не забуду, как мы с ним обнялись на прощание.
– Может, он уже умер?
– Нет, я навела справки. Он на месте и жив.
– Ага.
– К тому же есть еще одна партия.
Я удивленно поднял брови.
– Во время долгого разговора, который мы вели, когда я приехала, я призналась, что тоже играю. Это его заинтересовало. Перед моим отъездом он попросил меня сделать ему одолжение и сыграть с ним. Он не играл с реальным противником уже много лет. А поскольку зрение его, мягко говоря, подводит, мы играли вслепую. Партия завершилась вничью. Тогда мы пообещали друг другу встретиться снова и определить победителя.
– Вничью? – удивился я.
– Да, – ответила Мария. – Он до сих пор очень хорошо играет, несмотря на возраст.
– Значит, вы поедете туда, в Пачентро? – спросил я. – Это и есть то другое дело, ради которого вы приехали в Италию?
– Да.
Мария пристально посмотрела на меня.
– Вы могли бы составить мне компанию, – предложила она.
– Хмм…
– Вы не хотите?
– Хочу.
– Можем поехать завтра. Ну что, Гаспар? Вот увидите, в Абруццо очень красиво. Наверное, мы сможем даже погулять.
– Да.
– Похоже, вы не в восторге.
– Напротив. Хорошо, завтра. Но получается, сейчас вы меня бросаете?
Она поцеловала мои руки. Одну, потом другую.
Я мог бы поклясться, что день продолжался не больше часа или двух.
Мы сидели на газоне у пруда в парке Виллы Боргезе. Мария устроилась у меня между ног, прислонившись спиной к моей груди. Мои пальцы без устали бродили по ее плечам, рукам, животу, словно невзначай задевали по касательной округлости груди. Мое лицо с наслаждением тонуло в волнах ее растрепавшихся волос. Напротив нас на островке высился храм бога Эскулапа, но нам и без него было бы хорошо.
Тень нависавшей над нами ивы вытянулась вперед и упала на сверкающую под закатным солнцем воду. Вокруг нас все реже слышались детские крики, все реже кто-то бил по мячу. Первое дуновение вечерней свежести коснулось лба, словно кто-то провел по нему прохладным лезвием ножа.
– За эту ночь вы, наверное, прошли много километров, – проговорила Мария.
Прежде чем устроиться у пруда, мы гуляли без перерыва с самого полудня.
По корсо ди Ринашименто, виа делле Коппелле, по Марсову полю. Дальше я не запомнил. Позже мы шли по виа ди Джезу-э-Мария, а потом, вероятно, по виа Маргутта. Но это не точно.
Мы разговаривали. Еще немного о Симоне Паппе. Но в основном о том о сем. Хотя мне порой казалось, что все нами сказанное маячит где-то на заднем плане. Нами правило радостное, бездумное упоение. И ощущение наших соприкасающихся тел, и уверенность в том, что мы снова поцелуемся у первого же выступа стены.
Она рассказывала о детстве, совсем чуть-чуть, о школе в Эстергоме и своем учителе, который играл на блокфлейте композиции Rolling Stones. О каникулах на берегу озера Балатон, о первых романах. Один парень, Иштван, желая ее очаровать, ел живых пауков, а поскольку соблазнить ее никак не получалось, он выбирал все более крупных и мохнатых. Мария говорила о Шопене, прежде всего о двадцатом ноктюрне, который заставлял ее плакать всякий раз, когда она его слушала, и с этим ничего нельзя было поделать. Я напел несколько тактов, потому что тоже считал эту вещь потрясающей. Она смотрела на меня, пока я мурлыкал мелодию ноктюрна, ее глаза заблестели, и она сказала: “Вот видите, Гаспар, это работает всегда!” Потом мы вместе вспомнили шахматиста Осипа Бернштейна: его арестовали в 1920-х годах чекисты, и их начальник предложил ему сыграть с ним партию, он одержал победу и тем спас себе жизнь. “Если б все было так же просто и для моего деда!” – вздохнула Мария.
Она отлично разбиралась в творчестве Камю, и это меня ошеломило. Ее суждения и выводы были ясными и обоснованными, тогда как я вдавался в тонкости и путался в велеречивых туманных рассуждениях. Я решил отыграться и заговорил о математике. Выбрал самые красочные примеры. Рассказал о теории групп, сформулированной за одну ночь Эваристом Галуа накануне гибели на дуэли. А еще о том, как обогатил науку один не то английский, не то американский математик – вечно забываю его имя: на одной из конференций он, ни слова не говоря, записал гигантское число как произведение двух других, тогда как международное сообщество считало это число, согласно модной в те годы гипотезе, простым.
Это вызвало у Марии улыбку. Ну хоть так.
Разумеется, мы обсуждали также вина. Их цвет, текстуру, оттенки на просвет. Пока мы говорили, мне захотелось когда-нибудь написать картину вином. Мы шутили, что мои картины будут подразделяться на ординарные, региональные и с наименованием по месту происхождения, на них будет указан год урожая и розлива.
