Цена страсти (СИ) - Навьер Рита (книги полностью txt) 📗
– Ты своим студентам времени уделяешь больше, чем мне! – орал обиженно. – Только и слышу: ребята то, ребята сё! Нет, Маша, ты скажи: что ты с ними носишься? Что за детский сад? Есть утверждённая программа, по ней их и учи. Я же со своими студентами не ношусь как дурак с писаной торбой. Я их учу тому, чему должен. А то, чем вы занимаетесь, это инфантилизм чистой воды. Ладно бы твои забавы ничему не мешали, но они разрушают наш брак. Ты разве не видишь? Наши отношения трещат по швам. Ты не понимаешь?
Я не понимала.
– Она не понимает! – театрально всплёскивал он руками, как будто обращался к кому-то ещё. – У всех жёны как жёны, а у меня… не пойми что. Ты мне просто как… как соседка. Пришла-ушла. А где горячий ужин по вечерам? Где отглаженные рубашки? Где забота о муже? Где, секс, наконец?! У тебя же вечно то голова болит, то устала, то критические дни, то рано вставать. Я уже не помню, когда мы в последний раз занимались сексом!
– Восьмого марта точно было…
– Ты издеваешься? Нет, ты скажи, я что, многого прошу? Я долго терпел. Думал, ну, захотелось ей поиграть, пусть поиграет. Но это уже переходит все границы разумного!
В конце концов, Стасик выставил мне ультиматум: или он, или «вот эта вся ерунда».
Но развелись мы по другой причине. В мае мне пришло приглашение из Гамбургского университета. А Стасику – нет. Это был удар для него. Ведь у него серьёзные лингвистические исследования, множество публикаций в уважаемых изданиях, монографии, связи, наконец. А я – что я? Ношусь по городу, как он говорит, со своей сворой, высунув язык, в поисках жареного материала.
По-человечески мне было его жалко, даже в тот момент, когда он, багровый от избытка эмоций, в сердцах кричал:
– Ты мне всю жизнь испортила! – Стасик хватался за голову и ходил кругами по гостиной. На меня даже не глядел. – Нет, ну какая ж ты неблагодарная тварь! Я ж всё для тебя делал, всё. Шмотки, цацки, курорты, протекция… Да кем ты была до меня? Никем! Голодранка без роду, без племени. Нищая аспиранточка в драном пальто. О да, зато с красным дипломом. Только кому нужен твой диплом? Думаешь, ты так легко кандидатскую защитила, потому что такая умная? Ха-ха три раза! Думаешь, тебе хорошую нагрузку дают, потому что ты такой замечательный преподаватель? Ага, конечно! Без меня ты бы и на полставки часов не наскребла. Я за тебя просил и отца, и других. Я! Я тебя продвигал, я устраивал твою карьеру, а ты… змея ты неблагодарная.
У Стасика от напряжения вздулась на лбу вена, а в уголках рта скопилась слюна. Я сидела на диване, молча наблюдая за его метаниями. Если вначале я намеревалась сообщить Стасику, что откажусь от Гамбурга, то теперь просто ждала, когда истерика закончится. И понимала: это конец. Развод и девичья фамилия. Его оскорбления меня не ранили, просто я вдруг с холодной ясностью осознала, насколько мы разные, бесконечно, несовместимо разные. И три года назад я совершила глупейшую ошибку, выскочив за него замуж.
Посмотрим, кем ты без меня будешь, – бросил Стасик напоследок. – И не рассчитывай, что тебе после развода что-то отломится.
Я и не рассчитывала.
______________________________________________________
* Кератоконус - невоспалительное заболевание глаз, когда роговица выпячивается вперед, истончается и принимает форму конуса. На 1 и 2 стадии носят особые линзы. На 3 и 4 нужны операции, разные, в зависимости от толщины роговицы.
В июле мы со Стасом развелись, быстро, без лишнего шума. Ещё накануне я собрала свои вещички и съехала в съёмную однушку. Не удержалась, конечно, от пафосного жеста: вернула ему все украшения, что он дарил. Шубу норковую тоже вернула, всё равно она мне не очень нравилась – бегать в ней по городу в поисках жареных новостей не слишком удобно.
Он принял, хотя и скривился:
– Можешь себе оставить. На чёрный день.
В итоге, после трёх лет брака от мужа у меня осталась только фамилия – Чернецкая. Но и это временно. Просто со дня на день я ждала вызова из Гамбурга, и загранпаспорт, боялась, поменять не успею.
Только вот Гамбург всё откладывался и переносился. Постоянно возникали какие-то мелкие проволочки, так мне говорили.
Позже Шурочка, ассистент ректора, по секрету поведала мне, что можно не ждать, никакой поездки не будет. Руководство университета сильно против моей кандидатуры и уже направило отказ.
Начался учебный год, и… я поняла, насколько прав был Стасик.
Во всяком случае, в том, что касается нагрузки. Мои дисциплины отдали другим преподавателям, мне же навязали совершенно новые, и часов выделили – кот наплакал. Проректор, мой бывший свёкор, который раньше при встрече непременно останавливался и ласково спрашивал: «Как дела, Машенька?», теперь здоровался сухо и то, если столкнёмся нос к носу, а так – предпочитал вообще не замечать. Про зарплату и вовсе молчу. Этих крох едва хватало на оплату квартиры.
Но тут я всё же выкрутилась: нашла подработку в интернете. Стала писать статьи на заказ – от рекламных текстов до аналитических обзоров на серьёзные темы. Последнее, правда, попадалось редко.
Ну а для души мы с ребятами завели свой канал и вообще стали очень активно завоёвывать сетевое пространство. И пространство ответило нам взаимностью. Подписчики росли в геометрической прогрессии, под каждым роликом разворачивалась целая дискуссия, а порой закипали такие ожесточённые баталии, что приходилось вмешиваться, призывать публику к миру и взаимопониманию, чистить ветки комментариев. То, что мы прежде обсуждали лишь узким кругом с моими студентами, теперь стали выкладывать на суд общественности – наши идеи, наши взгляды, наши планы.
И эта жизнь захватила меня с головой, пока… пока не проснулась утром от боли в левом глазу, настолько сильной и острой, что, казалось, туда вонзили нож. Но по-настоящему я испугалась, когда попробовала разлепить веко и поняла, что глаз не видит. Ни контуров, ни цветных пятен, как раньше, он не различал. Сплошная пелена.
В глазной клинике, куда меня отвезли на скорой, сняли боль, но сказали сразу: отёк роговицы пройдёт, разрыв зарубцуется, но зрение не вернётся, потому что нужна операция, сложная и срочная, такую делают разве только в микрохирургии, а это очередь, длиною в несколько месяцев, и, конечно, деньги.
Совсем впасть в уныние мне не дали мои ребята. Навещали каждый день, веселили, заряжали энергией. При них мне даже как-то стыдно было ныть и жаловаться.
– Видать, ты хороший преподаватель, – заметила как-то соседка по палате, пожилая бурятка из Забайкалья, Наталья Борисовна. – Вон тебя как студенты любят. Когда я училась в меде, мы тоже так любили одну…
Наталья Борисовна страшно любила поговорить. И на третий день больничного существования я уже оказалась настолько посвящена в подробности её жизни, что знала, отчего скончалась бабушка её мужа и где служит племянник медсестры, которая сидела с ней на приёме в детской поликлинике, когда та ещё работала педиатром.
В общем-то, её бесконечные разговоры меня не раздражали, потому что она не требовала ни отклика, ни вовлечения, ни реакции. Просто говорила и говорила, тихо, монотонно, как сказочница, и под её речь я преспокойно могла думать о своём. Или вообще уснуть.
Потому, когда она вдруг непривычно громко воскликнула, а затем разразилась яростными проклятьями, я испуганно вздрогнула. Круглое, обычно добродушное и безмятежное лицо, исказилось лютой злобой, даже жутковато стало. При этом она пристально смотрела в телевизор. Портативный, черно-белый, с крохотным экраном и двумя усиками антенны, как у радиоприёмника, он умещался на ее тумбочке. Наталья Борисовна привезла его с собой, чтобы не пропускать свой сериал.
– Что случилось, Наталья Борисовна? – забеспокоилась я.
Она продолжала с шипением выплёвывать ругательства. Я прислушалась – по телевизору показывали вечерний выпуск местных новостей. Говорили о строительстве какого-то завода, который даст сотни рабочих мест и принесёт сотни миллионов бюджету области. Потом перешли на незаконную вырубку леса, но лесорубы Наталью Борисовну так не возмущали.
