Кофе в бумажном стаканчике (СИ) - Сотникова Ирина (читать хорошую книгу .TXT) 📗
Надежде вдруг стало до такой степени стыдно за свое поведение, что спина и ладони вспотели. Она почувствовала, как загорелось лицо, прижала руки к пылающим щекам. Любая старшеклассница из богом забытого Цюрупинска постаралась бы использовать ситуацию в самом выгодном свете — это была великолепная возможность завести первое полезное знакомство, которое помогло бы в будущем! Она же, вопреки здравому смыслу, опрометчиво упустила эту возможность, зачем-то гадко оскорбила незнакомого человека вместо благодарности. Она же о нем совсем ничего не знает!
Нет, худшего дня в ее жизни еще не было! И это в первый месяц учебы!
Мстительно порвав записку на клочки и вышвырнув ее в форточку, Надя разревелась. Она рыдала, грызла плотные сладкие яблоки и искренне сожалела о том, что невозможно вернуть этот день обратно. Мама была права: нельзя было отпускать ее одну в большой город, она не способна быть самостоятельной. Предел Надиных возможностей — должность заместителя директора по хозяйственной части на консервном заводе — считать пустую тару, ругаться с грузчиками и отмечать трудодни рабочим.
Сергей приехал домой, когда солнце начало заваливаться раскаленным оранжевым боком за горизонт. В комнатах было чисто и сумеречно. Бесцельно побродив по нижнему этажу, он поднялся в мансарду и зачем-то прямо в костюме, что было нарушением всех правил, завалился на кожаный диван. Наверное, надо было снять стресс, расслабиться, но Сергей обессиленно лежал, глядя в мансардное окно с замкнутым в нем темнеющим небом, и не двигался. Было невыносимо лень вставать, спускаться вниз, откупоривать бутылку. Пить также было лень.
В мыслях занозой сидела колючая, как еж, зареванная девчонка, сбитая им на переходе. С ней невозможно было договориться, на все вопросы она отвечала отрицательно. Но его поразило другое — несмотря на явную враждебность, она была податлива, как доверчивый ребенок, и послушно шла за ним, едва он брал ее за локоть, словно эти прикосновения ее успокаивали. Сергей подумал, что слишком часто за эти два часа трогал ее, и поморщился — это было ему несвойственно. А яблоки зачем? Что за безотчетный порыв? Пожалел девчонку? Но это была явная глупость! Если уж захотел подкормить — уж больно она показалась ему замученной, — так надо было купить какие-нибудь зеленые, простые, а не эти — тяжелые, яркие, наполненные жизненной силой, зовущие попробовать, вгрызаясь зубами в нагревшуюся на солнце мякоть. Мысль о яблоках его почему-то смутила, сердце забилось чуть сильнее, на душе сделалось совсем скверно.
Он так и не понял, какой была эта незнакомая ему Надя Головенко. Порывистая, упрямая, непосредственная, предельно обиженная? Наверное. Именно это почему-то врезалось в память, а вот внешность ее не запомнилась. К тому же, она была или очень глупа — не сообразила, что его можно было легко использовать, потребовав денег, или действительно слишком горда, что никак не вязалось с ее явной наивностью. Да и откуда у жительницы затерянного в степях городка гордость? Впрочем, он оставил ей свой номер телефона. Нет никаких сомнений, что утром, посоветовавшись с родителями или подружками, она скромно постучится в его кабинет и предъявит немаленький счет. По-другому просто не бывает.
Чтобы отвлечься, он заставил себя подняться, принять душ, выпить кофе и засесть за статью для коммерческого журнала. Он писал ее до поздней ночи, мастерски бравируя сложными медицинскими терминами — словно пытался отомстить издателю сложным текстом. А потом, укрывшись шерстяным пледом, уснул в кабинете на диване. Не хотелось спускаться в спальню, где ждала необъятная пустая кровать в раздражающем спальном комфорте.
На следующее утро, когда он, приехав в клинику, приготовился к самому худшему, позвонили из министерства и сообщили, что после получения официального заключения независимой медэкспертизы жалоба была отклонена, в прокуратуре дело о смерти пациента закрыли. Он не удивился и не обрадовался — после случая на пешеходном переходе уже ничто не могло поколебать его мрачное душевное состояние. Весь день, то и дело доставая из кармана брюк мобильный телефон, он поглядывал в цветное окошко, ожидая появления отметки о пропущенном звонке, но Надя Головенко ему так и не позвонила.
Наступил ноябрь. Надин восторг по поводу удачного поступления в университет растаял, как утренний туман при свете набирающего силу дня. Теория была мало понятной, преподаватели придирались по любому поводу, город оказался равнодушным, грязным и безмерно суетливым, похожим на бестолковый муравейник. Но, несмотря на все эти сложности, она втянулась в его стремительный темп и научилась жить с той же скоростью, что окружающие ее люди — торопилась, успевала, не выбивалась из ритма. В этой бесконечной сутолоке дни стали похожими, однообразно рутинными и слились в один непрерывный поток, включив отсчет ее будущей карьеры. Каждый прожитый день — маленькая ступенька в будущее, каждые выходные — легкая передышка перед новым рывком. Главное — не потерять темп, как можно лучше подготовиться к сессии, заработать стипендию. Недели сольются в полугодия, пять долгих лет выстроятся пирамидой, на вершине которой окажутся фантастические возможности. И все будет зависеть только от нее — маленькой и пока такой неуверенной в себе провинциалки. Но ничего, это пройдет, она научится быть самодостаточной. Обязательно!
Но не все было так спокойно в этой новой жизни, как хотелось бы — отношения с однокурсницами у Нади не сложились с первого дня. Она была приезжей льготницей, а таких местные не жаловали. Несколько раз ей вслед звучало обидное слово «лимитчица», и Надежда растерянно оглядывалась, но видела только смеющиеся лица хорошо одетых, довольных жизнью городских студенток. В ее группе, кроме самой Нади, приезжих было немного, всего пять человек. Между собой они не общались и гордо держались в стороне, будто стеснялись своих дальних крымских поселков, в которые с завидным упорством уезжали на выходные под родительское крыло, возвращаясь к понедельнику сытыми и довольными, с полными сумками добра. У Нади сложилось ощущение, что все они невыносимо скучали по дому, но пожаловаться на эту тоску не решались даже друг другу, опасаясь выглядеть слабыми. По умолчанию именно они были первыми кандидатами на отчисление в случае плохой успеваемости — никаких бонусов преподаватели от нищих провинциалок не ожидали.
Наде ехать было некуда. Она единственная приехала с материка — слишком далеко и долго добираться. Свою первую поездку домой она планировала только на Новый Год. Это обстоятельство сделало ее в группе «паршивой овцой», одинокой и беззащитной, несмотря на тщетные усилия выглядеть независимой.
Старостой группы была назначена Виктория Лагодина, высокая манерная девица с пышными волосами цвета меди, контрастным татуажем бровей и губ и бриллиантами в ушах и на пальцах. Она была в отличных отношениях с деканом, приезжала на «лексусе» персикового цвета, парковалась на преподавательской стоянке, учебой не озадачивалась. При встрече с ней доценты и профессора подобострастно улыбались, справлялись о делах ее отца — он был спонсором факультета. Ему они обязательно передавали поклон. Первая стычка с Лагодиной, как и происшествие на пешеходном переходе, Наде тоже запомнилась надолго, оставив в душе саднящую царапину, от которой избавиться было невозможно — только продолжать жить и постоянно помнить, кто она и кто они, набираясь решимости уйти вперед не оглядываясь, когда наступит ее звездный час.
В тот день Надя сидела за своим столом, внимательно читала учебник и не заметила, как рядом оказалась староста.
— Здрасте-здрасте, а кто тут у нас? — пропела она нарочито слащавым голосом. — Откуда ты, прелестное дитя и как тебя зовут? До меня дошли слухи, что ты даже не с нашего благословенного Крыма.
Группа затихла, все повернули головы в их сторону. Тон старосты был демонстративно издевательским, и внутри у Нади все похолодело. Она панически боялась эту наглую девицу и с ужасом ожидала, когда наступит ее черед. Но до этого момента Лагодина наблюдала за ней издалека, и Надя почти расслабилась. Выходит, напрасно.
