Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь - Инош Алана (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗
– Ну что, не видно Навь? – гулко и насмешливо раздался сверху голос Вратены.
Цветанка по-звериному встряхнулась, окатив ведунью снопом брызг с волос и заставив её проворно отскочить.
– Не-а, там только глубь бездонная, – ответила воровка-оборотень, подмигнув Голубе, робко выглядывавшей из-за плеча матери. – С виду – озеро как озеро. Но духи леса окружили его кольцом, а значит, далее идти некуда. На месте мы.
– Значит, это и есть Калинов мост, – обводя взглядом затянутые молочно-седой дымкой берега, молвила Вратена задумчиво. И, торжественно возвысив голос, объявила: – Ну что ж, родные мои… Стало быть, и судьбе здесь надлежит вершиться.
Эхо её слов прокатилось тоскливым крылатым призраком над водой, заставив остальных зябко поёжиться.
– Не забыли заклинание? – грозно вскинув подбородок, спросила старшая ведунья.
– Помним, сестрица, – отозвалась Малина.
– Помним, – откликнулась Дубрава, а Голуба лишь грустно кивнула.
– Хорошо, – сказала Вратена и, стрельнув колким взором в сторону Цветанки и Боско, велела: – Все, кроме нас четверых – в сторону!
Боско трепыхнулся, в его глазах всплеснулась тёмная, как ночное небо, печаль, но Цветанка взяла его за руку и отвела на берег. Мальчик, вытянув шею, неотрывно следил с тоской во взоре за женщинами. А те, взявшись за руки, встали в кружок и хором произнесли (так послышалось Цветанке):
Их голоса, сливаясь, зазвенели надгробной песнью – горестно и торжественно, надрывно, но были грубо перерублены клинком крика:
– Нет!
Едва не сбив Цветанку и Боско с ног, мимо промчался чёрный вихрь – как показалось воровке, нечто вроде огромной летучей мыши на распростёртых перепончато-кожистых крыльях. Вихрь этот, расстилая вокруг смешанный горький запах гари, железа, дублёной кожи и крови, метнулся к женщинам, подхватил и закружил Голубу.
– Не смейте этого делать, дуры! Сами погибнете и её убьёте!
Цветанка узнала и голос, и запах, навсегда въевшийся в память вместе с рыжим призраком пожара. Этот чёрный плащ развевался в обжигающем мареве, когда его обладательница, холодноглазая навья, рассылала по крышам деревни огненные стрелы.
– Северга! – вешним колокольчиком прозвенел голос Голубы.
Чем эта страшная женщина-оборотень заслужила такие пылкие, исступлённо-нежные девичьи объятия? Какой обворожительной силой приковывала к своему лицу полный горечи и любви взгляд Голубы? Недоумение сухими шипами впилось в сердце Цветанки при виде поцелуя, которым девушка жадно прильнула к жёстким, иссушенным войнами губам навьи… Светлая, чистая горлинка в когтях коршуна – ни дать ни взять!
– Оставь её! – зычно крикнула Вратена, кидаясь с кулаками на Севергу. – Ты не посмеешь помешать нам! Мы творим благое дело, ничто и никто не встанет у нас на пути!
Навья лишь слегка двинула рукой, но ведунья отлетела, словно от мощного толчка в грудь, откатившись к кромке воды. Боско вырвался и отважно ринулся на Севергу, но тоже был отброшен невидимым ударом… Взгляд Дубравы жарко хлестнул Цветанку возмущённым призывом: «Сделай же что-нибудь!»
Да, следовало разбить эти объятия, освободить Голубу из плена хищных рук женщины-оборотня немедленно. Девушка слепо летела мотыльком на губительный огонь, не ведая, кому дарит своё сердце, и негодование собралось в груди Цветанки в жаркий сгусток силы, направленный против Северги. Серебрица не учила воровку наносить удары хмарью, но радужный комок вылетел сам из её сердца через руку, словно камень, выпущенный из пращи, и поражённая в голову навья на глазах у перепуганной Голубы рухнула наземь. Дубрава тут же ловко обмотала её руки и ноги нитью:
– Вот так… Это её усмирит на какое-то время, и она не помешает нам сделать наше дело.
Плеснув воды в лицо Вратене, она привела её в чувство, и ведунья, кряхтя, поднялась на ноги. Некоторое время она стояла, пошатываясь и болезненно щурясь, поддерживаемая рукой девушки, а Цветанка попыталась тихонько отстранить беззвучно плачущую Голубу от Северги. Дёрнув плечом, та сбросила руку воровки и хлестнула её леденяще-горьким упрёком в глазах.
– Сестрица, как ты? – заглядывая в посеревшее лицо Вратены, обеспокоенно спросила Малина.
– Цела, – коротко выдохнула та. – Давайте закончим заклинание. В круг! Боско, в сторону!
Голуба не сразу смогла подняться. Охваченная скорбным оцепенением, она сидела около бесчувственно распростёртой на земле Северги, не сводя с неё тоскливого взора, затянутого пеленой слёз, и Дубрава принялась тормошить сестру:
– Вставай, вставай! Из-за тебя всё чуть не пропало, так хоть сейчас не подводи нас!
Голуба, будто пригибаемая к земле невидимой тяжестью, с трудом поднялась и выпрямилась. Коготь тревоги царапнул сердце Цветанки: дочь Вратены была так бледна, словно шла на казнь. Память услужливо, но запоздало воскресила эхо слов Северги: «И сами погибнете, и её убьёте…» А над озером, воплощая в туманном воздухе жутковатый призрак навьего языка, осколками льда зазвенело заклинание, произнесению которого уже ничто не мешало:
Глаза матери ледяными огоньками жгли душу Голубы, взгляд клещами палача вытягивал из её груди слова заклинания на чужом языке. С каждым словом девушка всё хуже чувствовала собственные губы, а тело окуналось в бездну мурашек. Едва заклинание стихло, как туман над озером мягко засиял радужными переливами, заклубился плотными, живыми сгустками, из которых медленно проступали очертания чьей-то головы и рук. Душа и тело Голубы утонули в тягучем безвременье, и она с холодком изумления обводила взглядом застывших изваяниями мать, тётку и сестру. Нет, они не превратились в камень, просто остекленело замерли, точно кто-то всемогущий щёлкнул пальцами и остановил бег времени. Ноги Голубы утопали в радужном тумане, под пеленой которого не было видно ни земли, ни воды, а клубящийся столб принял вид человеческой фигуры в длиннополых одеждах. Из мглистых рукавов, колыхавшихся широкими раструбами, мраморной белизной сияли руки, а прекрасное и молодое, но печальное лицо в обрамлении длинных морозно-седых прядей лучилось сапфирово-синим взором. Бесцветные ресницы были словно схвачены инеем, во лбу меж белёсых бровей чистой слезой сиял маленький хрустальный цветок, и Голуба невольно устремилась душой в светлую чашу этих раскрытых ладоней.
