Крик души (СИ) - Владимирова Екатерина Владимировна (книга бесплатный формат .TXT) 📗
Она была хладнокровной, стараясь не замечать его, просто закрывая глаза на то, где он находится, когда вернулся домой с работы и с кем, не хочет ли с ней поговорить. А он хотел. Отчаянно желал поговорить с ней, побеседовать, расспросить ее о прошлом. О том прошлом, в которое окунул ее именно он четыре года назад. Но она не шла на контакт. Вообще. Желая поговорить с ней, он натыкался на резкий и категоричный отказ. Нет, она не желает с ним разговаривать. Нет, она не будет, как четыре года назад, делать вид, что ей хорошо с ним живется. И нет, она и не заикнется о том, что было, потому что, то, что было, уже прошло, и поздно теперь что-либо менять.
Антон бесился, выходил из себя, раздраженно хлопал дверью своей комнаты или кабинета, натыкаясь на равнодушную стену отчуждения, которой себя окутала с ног до головы его воспитанница. Успокаивался он позже, уже после того, как, проходя в свою комнату, видел горящий в ее спальне ночник, свет которого просачивался из-под двери тонкой полоской. Останавливаясь, с минуту смотрел на закрытую дверь, будто ожидая, что та вот-вот распахнется, топтался на месте, гадая, стоит ли предпринимать еще одну попытку и поговорить с девушкой, но, глядя на часы, понимал: не время, уже поздно. И, раздосадованный, шел спать. Конечно, засыпал не сразу, вертясь с боку на бок, глядя в потолок и на стены и злясь на бессонницу.
То, что происходило четыре года с Дашей, пока он учился в Лондоне, вдруг стало отчаянно волновать его. Раньше он не задумывался об этом, потому что был уверен: всё в порядке. Он следил за ее жизнью, пусть и через Маргариту Львовну, высылал деньги, чтобы девочка ни в чем не нуждалась, даже пару раз, ведомый немыслимым добродушием, отослал ей подарок ко дню рождения, но, не получив (всё от той же Маргариты Львовны) благодарности, высказанной Дашей, перестал стараться что-либо изменить.
Так в чем же сейчас обвиняет его Даша? В том, что он о ней не заботился? Да, лично не заботился. Но он и не смог бы. Ему нужно было обучаться, окончить институт, жить своей жизнью, в конце концов. Но он нашел, как ему казалось, приличную женщину для того, чтобы та заботилась о девчонке вместо него!
Вины его в том, что он не навещал ее, не интересовался ею, не заботился и пытался избавиться, нет.
Обвинения беспочвенны и безосновательны.
Он делал всё, что мог. Большего от него требовать на тот момент было нельзя.
Ему казалось, что он нашел верный выход из ситуации. Даша не жаловала его, он не любил Дашу, но по воле отца стал ее опекуном. И он исполнял свой долг. Так, как мог, исполнял. И да, ему казалось, что проблем нет, что Маргарита исполняет всё в точности с его предписаниями, ведь за это получала немалые деньги! У девчонки есть крыша над головой, здоровое питание, дорогая обувь и одежда, даже карманные деньги, которые та могла использовать по своему назначению. Он был искренне уверен, что так и есть.
Что ж, похоже, он видел лишь то, что хотел видеть. И знал лишь то, что хотел знать.
Он вспоминал тот день на кладбище, когда удивился ее старенькой одежде, и черной курточке, и рваным сапожкам, и подшитым колготкам. Поношенная, старая, явно, вышедшая из моды, одежда. И ненависть, смешанная с равнодушием, в голосе, когда Даша упоминала свою воспитательницу. И боль, обида, злость.
Даша не раз и не два уверяла, что ей всё равно, что было, но он видел правду. Он читал по лицу то, что девушка хотела скрыть. В горящих глазах, в складочках на лбу и в уголках губ, во вздернутом подбородке и даже в том, как она тонкими пальцами убирала челку с глаз.
И чем дольше находился с ней рядом, тем Антон отчетливее и яснее видел это. Разочарование. Обиду. Боль. В нем. На него. Из-за него.
Чувство вины просыпалось в нем, накатывая огненными волнами. Вина и стыд за то, что он не исполнил волю отца. Или не исполнил в полной мере. Или… не исполнил так, как того хотел Олег.
Но ему тоже было нелегко! Он взвесил на себя заботы о шестнадцатилетней девчонке, которая никак не хотела уступать ему или идти на компромисс. Он не знал, как еще к ней подступиться.
Он готов был списать ее отношение на привыкание, на злость, на упрямство и гордость, не позволявшие ей признаться, что она в чем-то винит его. Но прошли уже почти две недели, а он так ничего от нее и не добился! И не потому, что не хотел, а потому, что она не позволяла ему сделать этого! Она оградилась от него, не подпуская к себе близко. И он, наверное, даже мог четко назвать день и час, когда стал ощущать возникшую между ними ледяную стену отторжения особенно явственно, остро и колко.
В тот день, когда они поссорились из-за ее встречи с каким-то мужиком в парке! Роковая встреча и последовавший за этим роковой разговор тет-а-тет. Опять с руганью, вызовами и криками, негодованием.
Именно с того рокового дня что-то надломилось в их отношениях еще больше, еще сильнее, превращая их не просто в недругов, но почти в заклятых врагов. По крайней мере, такую видимость создавала Даша.
Сначала он винил во всем ее друга. Кажется, она назвала его Пашей? Светловолосый гигант, достаточно взрослый, насколько мог судить Антон; такому человеку, мужчине, не место рядом с подростком! Но Даша назвала его другом. И Антону пришлось заткнуться.
Потом он стал списывать всё на раздражение, нервное напряжение и озлобленность. Ведь всякое бывает. Проблемы в учебе, в отношениях с друзьями… в личной жизни? Стискивая зубы, и отчего-то гневаясь, он тоже отказался от этой мысли. Маленькая… Она еще слишком маленькая для подобных отношений.
А затем понял, что это — манера поведения, которой девчонка решила придерживаться с ним. Именно с ним. Только с ним. С Ольгой Дмитриевной она общалась очень мило, ласково, приветливо улыбалась, дружелюбно прощалась, кидалась помогать ей на кухне по утрам, рассказывала мелочи из школьной жизни, коротенько, наобум, вскользь, но всё же, — удостаивала ее хотя бы тем же кивком головы! А Антону доставался лишь презрительный взгляд черных глаз, прикрытых порой длинной челкой цвета горького шоколада. А ему в такие моменты хотелось оказаться на месте своей экономки.
Он стал обращать внимание на то, как Даша выглядит, раньше его не интересовало это, а сейчас — да. И не потому, что ему было действительно интересно, а потому, что ничего иного, кроме как «наслаждаться» ее внешностью, Антону не оставалось.
Она была подростком. Юной девушкой, даже девочкой, не до конца перешедшей в стадию взросления, как такового. Угловатая, невысокая, худенькая, с острым упрямым подбородком и выпирающими скулами, слегка вздернутым носиком и полными губами. Глаза, редкого черного цвета, сверкали на молочной коже лица, подобно агатам. Волосы длинные, значительно ниже плеч, насыщенного темно-каштанового цвета, сходного по цвету с горьким шоколадом, обычно стянутые на затылке в хвостик.
Упрямая, вздорная, гордая, независимая маленькая девочка, готовая доказывать любому усомнившемуся в ней, на что она действительно способна. Ребенок в загадочной поре взросления, становления женщины из девочки, развивающаяся неторопливо, медленно, постепенно расцветая и превращаясь из бутона в чудный шикарный цветок. Прекрасная роза среди убожества и зла окружающего ее мира. Не озлобленная на него и не потерявшая чистоты души в пороке и грязи прошедших лет.
Но для Антона она была лишь девочкой, воспитанницей… приемной дочерью его отца. Он смотрел на нее, порой разглядывая значительно дольше, чем стоило, ее лицо и фигурку, замечая на себе ее изумленные взгляды, но видел лишь то, что видел бы любой мужчина, оказавшийся на его месте. Свою подопечную.
И, естественно, он стремился наладить с ней контакт. С некоторых пор это стало смыслом для него.
Но на контакт она не шла, почти не разговаривала, удостаивая его парой-тройкой язвительных полуфраз, и мчалась в школу, как ошпаренная. Его игнорировали, терпели рядом с собой, мирились с присутствием, не замечали или замечали по необходимости. Наверное, для Даши он был чем-то вроде предмета интерьера, совсем не нужного и ее не впечатляющего, пусть дорогого и красивого.
