Соврати меня (СИ) - Лари Яна (прочитать книгу .TXT, .FB2) 📗
Машины губы трогает слабая улыбка. Она уже сама отбирает у меня виски, мы заводим разговор ни о чём. Вспоминаем почти что пустующий ныне аквариум, который при жизни отца знал лучшие времена, ведь до совершеннолетия она жила в моём доме, возможно даже присвоила мою спальню и наверняка заняла козырное место в отеческом сердце. Он всегда говорил о падчерице с особым теплом, в то время как от меня всё больше отдалялся.
Я гоню непрошенную ревность, рассказывая про любопытные особенности оставшихся рыбок, а паучонок смеётся, заявляя, что только те в силу немоты способны терпеть мой отвратный характер. Мутный взгляд постепенно теплеет, а с заплаканного лица уходит напряжённость. Когда на дне бутылки остаётся всего пара глотков, Машка уже лыка не вяжет, впрочем, как и я. Голова тяжёлая, мысли неповоротливые, зато на сердце легко как не было уже очень давно.
– У тебя ноги в каком-то дерьме, – хмыкаю, случайно уронив взгляд на пол.
– Давай ты потерпишь с любезностями хотя бы до утра, а? Мне сейчас сл... слиш... слишком классно! – Маша со смехом падает поперёк кровати и сладко потягивается, прогибаясь в спине.
У меня глаза на лоб лезут при виде оголившегося плоского живота. Взгляд против воли прощупывает каждую родинку на белоснежной коже, вынуждая гулко и болезненно сглатывать: раз, второй... ещё и майка, зараза, тонкая такая, однотонная – во всех деталях очерчивает налитую грудь.
– Давай я лучше займусь чем-то более безопасным, – перекладываю её ногу себе на колени, мысленно уговаривая разбушевавшиеся гормоны успокоиться, но проблема в том, что они не слушаются. Видать, перевозбудились ещё во время танца.
На перемазанной засохшей кровью ступне обнаруживаю неглубокую царапину. Хитрожопый мозг тут же сигнализирует о необходимости обработать рану. Я наивно потворствую его прихоти и немедленно стягиваю с себя футболку, после чего подкладываю её под девичью пятку, чтоб ненароком не залить постель.
Сама пациентка мало интересуется моими манипуляциями. Подложив одну руку под голову, пальцами второй руки Маша поглаживает себя по шее, спускается к ключицам... Её хмельная улыбка так и напрашивается на мои голодные губы! Сейчас бы рвануть куда глаза глядят, лишь бы не подогревать взбесившуюся фантазию, но максимум на что меня хватает – вернуть часть внимания к царапине. И всё равно боковым зрением продолжаю следить за тем, как тонкие пальчики приспускают бретельку хлопковой майки. Хитрый мозг, почуяв возможность дёрнуть эндорфинов, истошно подгоняет принять приглашение, перехватить инициативу: стиснуть, впиться, вгрызться... Да чтоб её!
Я усиленно пытаюсь направить энергию в противоположное русло, для чего приходится решительно вылить Маше на ногу оставшиеся в бутылке сто граммов "антисептика".
– Садист! – вскрикивает она, на мгновение трезвея, иначе не знаю, чем можно объяснить точность и силу удара здоровой ноги мне по челюсти.
Я как сбитая кегля валюсь рядышком. Моё лицо теперь находится чуть выше уровня покачивающейся в очередном приступе пьяного смеха груди. Вожделенные полушария настолько близко, что градус в крови подскакивает до небывалых высот, сигнализируя о необходимости логически завершить уравнение:
Он плюс она, плюс расстеленная постель – равно что?
"Спать... Спать. Спать!" – истошно вопит совесть.
"Не-а – потирает руки похоть. – зажигать до утра, чтоб потом было не так обидно умереть от похмелья"
– Сейчас свихнусь, – глухо констатирую я, признавая, что ситуацию нужно срочно спасать, пока организм в отместку не причинил мне такую боль в районе паха, что умереть от похмелья я попросту не успею.
– А я тебе правда нравлюсь? – вдруг робко спрашивает Маша, поворачиваясь набок, из-за чего её грудь мягко касается моего плеча. Это прикосновение ураганом проносится по венам и моментально ужимает мне штаны на несколько размеров.
В два счёта оказавшись сверху, вжимаю чертовку в матрас до скрипа пружин.
– Маш... не провоцируй...
Тонкие брови недоверчиво поднимаются кверху.
– Ты тоже что ли этого хочешь?
Да она издевается?! Уже не контролируя себя, с рыком задираю на ней майку и поочерёдно впиваюсь губами в сжавшиеся от возбуждения соски. Прикусываю один, оттягиваю другой, снова целую первый, втягиваю в рот второй...
Это мало походит на те ласки, которыми принято подготавливать романтичных до мозга костей девочек в тот самый сакральный первый раз. Как бы я ни старался, но я просто не умею быть нежным, поэтому крепко удерживаю свободной рукой скрученные над головой Маши запястья, пока второй напористо шарю по извивающемуся под собой юному телу, ещё сильнее вдавливая его в кровать.
– Потерпи... не будем торопиться, – веду носом вдоль бьющейся на шее жилки, вдыхая как можно глубже тёплый неуловимый аромат, и убеждаюсь, что дико погорячился. Меня кроет от её запаха, а близкое к помешательству состояние совсем не располагает к долгим прелюдиям.
Хрипло рассказываю ей на ухо, что именно мечтал сделать с ревнивой девчонкой, пока она в танце так безрассудно тёрлась о меня задом. Прямым текстом рассказываю, во всех подробностях: смачно, грязно. Аж самого продирает до мозга костей. При этом Машка так сладко и умоляюще подо мной стонет, что дышать становится совсем тяжело, а смутные проблески навязчивого "нельзя" меркнут, сметаемые не столько буйным темпераментом, сколько какой-то заполошной потребностью успеть отобрать, присвоить.
И всё-таки нужно отдать должное остаткам здравомыслия – в момент, когда мои пальцы поддевают резинку её шорт, осознание ударяет с такой силой, что цепенеет тело.
Даже если не принимать в расчёт, что Маша девушка друга – единственного, лучшего, верного, мать его друга – портить её так и сейчас абсолютно неприемлемо. Она достойна лучшего, несмотря на пылкий обоюдный энтузиазм. Хотя бы потому что малышка пьяна в дымину и завтра в лучшем случае вспомнит разве что, кто из нас двоих, я или Исаев, стал у неё первым.
Я никогда не заглядывался на Димкиных пассий, и никогда так низко не пользовался чужим состоянием. Так было, есть и будет. Хотя соблазн велик. Практически непреодолим.
– Хочу тебя, паучонок... Умереть как хочу. Но нельзя нам.
Резко отстранившись, сажусь к Маше вполоборота, натягиваю продезинфицированную вместе с её царапиной футболку и жду, когда пелена перед глазами немного сойдёт, а мышцы прекратят трещать от напряжения.
Глянув в раскрасневшееся растерянное лицо, молча поправляю на ней одежду и укладываю под одеяло. Поколебавшись, но всё-таки проиграв в итоге неравный бой дурости с разумом, быстро целую пушистые ресницы. Сухими они мне нравятся больше.
Скорость, с которой Машка засыпает, убеждает меня, что я всё сделал правильно. Она наверняка не отдавала себе отчёт в реальности происходящего, вот как улыбается безмятежно во сне. А я курю, сидя на подоконнике, и тяжело дышу, ругая на чём свет стоит свою несдержанность. Это тупик. Самый тупиковый тупик из когда-либо встававших перед моим беспечным лбом: и другу не уступить, и себе не присвоить. Теперь только холодный душ и навсегда заречься лазить в окна.
Глава 11. Не добивай меня
Дима
– Ну же... ещё чуть-чуть... давай, – тяну на себя ветку шиповника, балансируя на одной ноге. Каждая мышца в моём теле дрожит от дикого перенапряжения. Разъеденные потом царапины жутко зудят, но бледно-розовое пятно, размытое собравшимися на веках слезами, уже совсем близко. Вот-вот дотянусь. – Давай... давай... давай!
Кожа над бровью натягивается, поддетая впившимся до мяса шипом. Это старый разросшийся куст, высотой более трёх метров, с огромными загнутыми колючками, которые вонзаются так глубоко, что внутри меня, кажется, кричат все нервные окончания.
Я встаю на носок, крепче сжимаю схваченную ветку, пытаясь удержать равновесие. Кисть щекочет горячей дорожкой крови, бегущей из изодранной в хлам ладони. Челюсти сводит от натуги, скрипят зубы, дрожат пальцы свободной руки, когда, наконец, касаются нагретых полуденным солнцем лепестков. Теперь нужно постараться аккуратно отломить короткий стебель.
